Читайте другие рассказы цикла "Петрович и Соболюк" в нашем журнале: 1 - Центнер интеллекта, 2 - Допрыгался, 3 - Отличился
Автор: Александр Лышков
Приближается Новый год, а с ним и зимняя сессия. Первая и наиболее ответственная. Старое студенческое правило – сначала ты пашешь на зачётку, потом она на тебя – работает и здесь, причём более наглядно, а иногда даже парадоксально и в чём-то цинично. Особенно это проявляется в общественных дисциплинах. Получивший “отлично” по истории партии по определению не может срезаться на марксистско-ленинской философии, даже если беспечно путает немецкого философа Гегеля с вождём германского пролетариата Бебелем. Четвёрка ему гарантирована при любом раскладе. Ну как может получить тройку тот, кто твёрдо помнит, на каком съезде партии был взят курс на поголовную коллективизацию? Потому как полученная им отличная оценка по этой самой истории предполагает безусловное знание последнего.
Руководство факультета тоже ратует за успеваемость своих подопечных. Нужно выглядеть не хуже других, иначе тень упадёт на уровень требовательности и принципиальность, проявленные на вступительных экзаменах. Поэтому контроль за ходом самоподготовки перед сессией утраивается.
И вот тут-то наш Петрович подаёт рапорт по команде. Дескать, прошу отпустить меня на двое суток в Москву по семейным обстоятельствам. Мотивировка – хочу, дескать, «встретить новый год в кругу членов семьи». Слава Мухалёнков по сути рапорта не возражает, хотя журит подчинённого за словесный выверт: что это ещё за круг членов?
– Хорошо ещё не члена. Так бы и написал прямо, что соскучился по безопасному сексу.
Он, улыбаясь, ставит подпись на рапорте и кладёт его в папку. Народ оживляется, услышав знакомое, ставшее уже почти родным, слово.
Тема так называемого «члена» в его многоликих проявлениях, как и всего, что с ним связано, давно здесь весьма актуальна. Зарождением не совсем здорового интереса к этому, по сути, вполне безобидному термину послужил глагол «вычленять», который с завидным постоянством использовал на своих лекциях старший преподаватель кафедры общественных наук Антонов. Докапываясь до сути той или иной проблемы, он неустанно обращался к методу «вычленения» в ней ведущего звена. И, вычленив его как следует, он каждый раз победным взором окидывал аудиторию. Та в восхищении замирала. Во всяком случае, так ему казалось.
На самом же деле многие с недоумением гадали, звеном какой цепи являлось только что выуженное им. А поскольку речь шла о марксистко-ленинской теории научного коммунизма, то на ум всем приходила лишь одна единственная цепь, упоминаемая в этом могучем учении, – та, что сковывала пролетариат. Но не всего целиком, а, скорее, лишь его ноги, поскольку в противном случае тот бы не смог вырабатывать прибавочный продукт. А если так, то что же тогда? Потянув или дёрнув за его как следует – а что ещё с этим звеном обычно делают, чтобы вытащить всю цепь, – вместо избавления от оков этого представителя угнетённого класса можно было только уронить и основательно извалять в грязи. Перспектива пугала.
Не удивительно, что после нескольких лекций Антонова кафедру общественных наук многие слушатели факультета с лёгкой руки экономистов стали называть кафедрой «марксизма-вычленизма». Впрочем, делали это не напрасно. Как выяснилось несколько позже, многие преподаватели этой же кафедры тоже были адептами метода «вычленизма», не брезгуя применять его в рамках других общественных дисциплин. Так что словечко это было на слуху. Поэтому понятно, с каким оживлением коллеги встретили рапорт Петровича.
Уже поднаскучившая всем тема веса однокашника тут же окончательно предаётся забвению. Ещё бы – новая повестка дня необычайно благодатна и открывает широкие просторы для фантазии. Коллеги на все лады принимаются склонять тему кругов Петровича, как явных так и скрытых, и обсуждают физиологические подробности строения его богатырского организма, сплошь состоящего из различных членов, каждый из которых имеет свои специфические потребности и в силу этого диктует хозяину свою собственную волю. Объявляется конкурс на лучший рапорт, в котором “члены” и “круги”, их всевозможные производные и смежные с ними понятия начинают фигурировать в самых невообразимых комбинациях.
– Петрович, а как ты к треугольнику относишься? – провоцирует его Веня Шустров. Этот убеждённый холостяк и стойкий приверженец учения Камасутры уже многое успел попробовать на своём веку, и рапорт приятеля по-новому открывает ему перспективы в этой области.
Петрович играет желваками и мрачно огрызается на совсем уж откровенные изыски шутников. Зубоскалят, паразиты. Почти все тут с семьями окопались: им-то что – сел на трамвай, и через полчаса ты уже в кругу этих самых …, ну хорошо, пусть не членов, но всё же.
Но самым печальным в этой истории оказывается то, что на следующее утро Слава Мухалёнков получает в канцелярии рапорт Петровича, на котором стоит размашистая резолюция замначфака «Отказать». Петровича, правда, это не сильно обескураживает – похоже, он и так не очень-то рассчитывал на удачу, и подачей рапорта хотел лишь соблюсти установленный порядок. Но лучше бы он этого не делал…
В перерыве между занятиями он подходит к Мухалёнкову и что-то шепчет ему на ухо. Тот, немного скривив лицо, недовольно реагирует:
– Смотри сам, я тебя покрывать не стану. Ты мне ничего не говорил.
После обеда Петрович исчезает.
К концу самоподготовки в класс неожиданно врывается сам начальник факультета контр-адмирал Нагорских в сопровождении Соболюка.
– Где у нас Илюхин? – вопрошает он грозно он, окинув взглядом вскочивших офицеров. При этом вид у него такой, как если бы сейчас Петрович срочно потребовался самому главкому ВМФ. Но дело, конечно же, вовсе не в главкоме.
Буквально за полчаса до этого адмиралу срочно понадобилось переслать в Москву пакет с какими-то документами. Он вызвал Соболюка.
– У нас никто из слушателей сегодня в столицу не собирался?
– Илюхин подавал рапорт, но я ему отказал. Вы же сами распорядились…
– И вы думаете, это его остановит? – Нагорских прекрасно разбирается в психологии слушателей, а о Петровиче он уже был наслышан.
– Вряд ли осмелится.
– Идём, если ещё не поздно!
И вот сейчас они стоят перед экономистами.
– Где Илюхин? – повторяет адмирал.
В классе по-прежнему царит молчание. Он поворачивается к старшему группы.
– Я вас спрашиваю, где он?
У Славы Мухалёнкова лицо покрывается пятнами. Он пытается выдавить нечто вразумительное, но слова застревают в горле.
И тут, среди гробовой тишины, откуда-то из заднего ряда, звучит приглушённое: «Вычленился». По лицам стоящих проскальзывает подобие улыбки. К счастью, Нагорских этого не слышит или не придаёт ему должного значения. Его глаза по-прежнему горят негодованием. Как же так: он ещё неделю назад строго указал всем накануне сессии усилить контроль за самоподготовкой. И тут такое откровенное ослушание.
Адмирал резко поворачивается к Соболюку.
– А что я тебе говорил! – тычет он ему пальцем в грудь с какой-то злорадной усмешкой.
По бледному лицу Соболюка можно предположить, что он только что проспорил ящик коньяка.
Вернувшись из Москвы, Петрович огребает строгача. Теперь уже в письменной форме.
Продолжение цикла "Петрович и Соболюк" следует...
Уважаемые читатели! Согласно правилу платформы Дзен сообщаем, что в тексте цикла упомянуты табак и/или алкоголь, которые могут повредить Вашему здоровью.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.