Моральное суждение и зрительная система человека
Если бы люди относились к каждой новой ситуации "правильно-неправильно" как к новому и уникальному опыту, мы бы быстро утонули, наши умы были бы сбиты с толку и сбиты с толку. Вероятно, чтобы сделать суждение более эффективным, когнитивная система группирует моральные ситуации в содержательную категорию формата "Взрослый-Ребенок". Различные аспекты моральных ситуаций воспринимаются скорее целостно, чем отдельно или независимо.
Грей и др. (2012), предполагают, что если бы наш шаблон морали был диадическим – воспринимаемый интенциональный моральный агент и страдающий моральный пациент – мы были бы вынуждены завершить моральную Диаду, если бы она оказалась неполной. Например, когда мы видим кого—то достойного порицания—очевидного морального агента —мы завершаем Диаду, делая вывод о присутствии другого страдающего ума-морального пациента. Грей предполагает, что феномен диадического завершения происходит на интуитивном уровне-подобно завершению гештальта.
Мы не знаем, какие нейробиологические рамки объясняют завершение диады. Большинство когнитивных психологических моральных теорий формальны и отделены от неврологии. Я предполагаю, что многое можно получить, используя в своих интересах большое количество информации, доступной по нейрофизиологии зрительного распознавания. Хотя моральные суждения и визуальное распознавание являются отдельными, не связанными областями, нас может заинтересовать способность мозга заполнять недостающие элементы, так что визуальное распознавание остается в значительной степени незатронутым отсутствием таких компонентов. В основе своей мысль состоит в том, что зрительные образы, создаваемые мозгом, являются целостными - то есть более полными, чем можно было бы ожидать от линейной суммы их отдельных частей. Исследование изображений человеческого мозга убедительно поддержало такое мышление, показав, что нельзя объяснить нейрональную активность, измеряемую в зрительных областях высокого порядка в ответ на изображение, как представляющую собой сумму реакций на элементы изображения.
Хотя визуальное распознавание является перцептивным феноменом, оно также может рассматриваться как повсеместное свойство различных типов нейросетевых моделей (Williams and Jacobs, 1997; Ulman, 1998). Такие сети, будучи представлены частичным входным паттерном, могут довольно быстро переходить в состояние аттрактора, соответствующее полному сохраненному паттерну (Lerner et al., 2002).
Исследования указывают на латеральный затылочный комплекс (Лок) как на центральный участок, в котором проявляются эффекты завершения объекта. Другие исследования показывают, что младенцы только в возрасте нескольких месяцев полностью представляют себе объекты даже за окклюдерами (Kellman and Spelke, 1983). Психофизические эксперименты на взрослых показывают, что такие завершенные представления определяют распределение зрительного внимания (он и Накаяма, 1992).
Можно утверждать, что точно так же, как области мозга играют решающую роль в завершении объекта, другие области являются доминирующими в завершении диадического гештальта.
"Дилемма Хайнца”, рассматриваемая с точки зрения психологии заботы
Гиллиган попытался опровергнуть утверждение о том, что моральное мышление женщины незрело из-за ее озабоченности непосредственными отношениями. "Перспектива заботы", утверждала Гиллиган, была альтернативной и столь же обоснованной формой морального рассуждения, незамеченной мужскими либеральными традициями справедливости, которые, как она утверждала, движимы понятиями автономии и независимости.
Гиллиган выразил эти тематические перспективы через моральные рассуждения "Джейка” и “Эми", двух детей в исследованиях Кольберга, отвечающих на "дилемму Хайнца"."В этой дилемме детей спрашивают, был ли” Хайнц" оправдан в краже дорогого лекарства, чтобы спасти жизнь своей больной жены. Джейк воспринимает дилемму Хайнца как математическую задачу. С этой точки зрения право на жизнь побеждает право на собственность, так что все “разумные люди” должны прийти к выводу, что Хайнц был оправдан в краже лекарства. Эми, с другой стороны, не согласна с тем, что кража Хайнца была оправдана. Ее беспокоит то, что его могут отправить в тюрьму и что его больная жена, следовательно, останется одна. Для Эми дилемма - это повествование об отношениях с течением времени, включающее разорванные связи, которые должны быть восстановлены посредством взаимодействия. Эми понимает мир так, что его обитатели не изолированы друг от друга, а скорее принадлежат к сетям взаимоотношений. Она уверена, что как только фармацевт поймет, почему Хайнц украл лекарство, он будет готов сотрудничать с Хайнцем.
Гиллиган утверждал, что мужчины и женщины часто говорят на разных языках, которые они считают одинаковыми. Она использовала эту идею, чтобы попытаться умерить тенденцию моральных психологов принимать “мужскую перспективу " в качестве модели хорошего морального рассуждения.С точки зрения современной моральной психологии, Гиллиган ошибался, приписывая большое значение аргументам, лежащим в основе морального суждения. Во-первых, такие аргументы носят ретроспективный характер и озвучиваются только после того, как решение уже принято (Haidt, 2000). Поэтому они играют незначительную роль в процессе принятия решений. Во-вторых, как уже было сказано, исследования показали, что, вопреки мнению Гиллигана, аргументы, основанные на “справедливости” и “сострадании”, используются мужчинами и женщинами в равной степени. Важно отметить, что хотя их рассуждения расходились, Эми и Джейк пришли к одинаковому выводу относительно важности спасения жены Хайнца. С точки зрения психологии ухода, наиболее важным фактором является то, что все опрошенные, за исключением детей младше четырех лет, считали жену Хайнца тяжело больной женщиной, которую нужно было спасти, даже если это означало подрыв прав собственности другого человека. Несмотря на то, что они использовали разные аргументы, они дали “правильный” ответ. С этой точки зрения дилемму Хайнца, возможно, можно рассматривать как вызов способности морального рассуждения, но она не представляет собой серьезной моральной дилеммы. Согласно психологии заботы, для того чтобы дилемма Хайнца стала реальной моральной проблемой, в которой участник должен выбирать между различными моральными решениями (в отличие от различных аргументов, связанных с одним и тем же выбором), “привязанность” между участником и женой Хайнца или самим Хайнцем должна быть оспорена. Это может быть сделано одним из двух способов: путем уменьшения элементов зависимости/необходимости, приписываемых жене, или путем подчеркивания “зависимости” – в данном случае детских особенностей химика (или его семьи), у которого Хайнц украл лекарство. Если, например, жена Хайнца будет раскрыта как женщина, совершившая серию жестоких убийств в своем прошлом, есть разумные основания предполагать, что участники будут колебаться, прежде чем решить, оправдана ли кража лекарства. Точно так же они весьма осторожно пришли бы к заключению, если бы обнаружили, что в результате кражи химик потерял важный источник дохода, предназначенный для операции по пересадке сердца, срочно необходимой его маленькому сыну. Такая перестройка эксперимента превращает головоломку Хайнца в настоящую моральную дилемму. В том, что они ослабляют понимание жены Хайнца или вновь усиливают заботу о химике, они могут затруднить мозгу быстро и интуитивно думать в пользу Хайнца и прийти к четкому решению. И действительно, что является общим для всех серьезных моральных дилемм (таких как агрессивные методы допроса террористов или мораль бомбардировки союзниками Дрездена во время Второй мировой войны), так это трудность достижения однозначного решения относительно степени необходимости/зависимости/слабости жертвы и агрессора.
Продолжение в части №7
Источники: https://doi.org/10.3389/fpsyg.2014.01135
