Человек определяет мир, или мир определяет человека?
Какой окрас приобретают мысли современного человека в момент его соприкосновения с литературно-художественными произведениями прошлого столетия? Политические и социальные высказывания поэтов и прозаиков не являлись редкостью и в девятнадцатом столетии, однако старт времени новейшей истории ознаменовался заметным уклоном многих литераторов в тематику антиутопии, обрекающей само существо человека на недвусмысленное страдание и упадок.
Двадцатый век сумел вместить в себя огромное количество событий, определяющих сущность мира, как материально-физического, так и духовно-нравственного. Война и мир, открытия и провалы, потери и приобретения, полное попустительство и тотальная несвобода. Что, в сущности, страшнее: пугающая вседозволенность или гнетущая безнадежность?
Вопрос, в сущности, риторический. Так или иначе, мир определится человечеством, утратившим моральное начало. Авторы-антиутописты на страницах своих произведений во всех "красках" отражали упадок человеческого естества. Написанное буквально оживало в воображении человека, увлекая его в путешествие на задворки морали.
Идеологическое исследование авторами причинно-следственных связей пугающих своей видимой реалистичностью вещей рождали истории, навсегда оставляющие заметный след в умах масс.
Не так важна конкретность условий, локальность которых варьировалась в зависимости от демографических факторов и авторских предпочтений; важен масштаб идеи, социальный контекст, рамки которого или едва заметны, или вычурно обозначены. Абсурдность "общества потребления", в сущности, соотносится с абсолютностью "общества идеи".
"Как?"
Авторские идеи британского писателя Джорджа Оруэлла поистине впечатляют своей грандиозной интеллектуальной претенциозностью. За два года до его смерти, в 1948 году увидел свет антиутопический роман "1984", навсегда внёсший имя своего автора в когорту величайших писателей в истории.
Повествование погружает читателя в деморализующие реалии Лондона 1984 года, столицу тоталитарно-социалистического государства Океания, правящей партией в котором является ангсоц (на староязе — английский социализм). Главный герой романа — партийный работник Уинстон Смит, человек, пресытившийся гротескной серостью рутины, в которой ему приходится существовать. Он ещё помнит те времена, когда осточертелый джин "Победа" каждодневно не вливался в его глотку, обжигая вместе с тем истосковавшийся по чему-то неординарному желудок. Думает, что помнит. Только партия решает, что нужно помнить, а что забыть. «Кто управляет прошлым — тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым». Ум Уинстона тешат надежды о том, что когда-нибудь это изменится. Изменится жизнь людей, изменятся сами люди. По иронии судьбы, одна лишь мысль об этом запускает цепь дальнейших, неординарных по своей природе, событий.
На страницах своего романа Оруэлл демонстрирует государство крайней степени тоталитарности; людей, что вынуждены покорно мириться со своим положением; людей, верящих в необходимость своего положения. Тот, кто посмеет переступить черту дозволённого, осмелится лишь подумать о возможной альтернативе, уже обречён. Позволивших себе вольномыслие нарекают мыслепреступниками, что означает конец их фактического, физического и духовного существования. Твои мысли — партия, твоя семья — партия, твоя жизнь — партия. "Старший Брат смотрит на тебя" — гласит надпись с плакатов, на котром изображён духовный лидер партии — сам Старший Брат, который, очевидно намеренно не представленный в физическом воплощении, выступает в произведении в роли аллюзия на тоталитарную верхушку. Он — символ и образ, который тщательно и усердно поддерживается.
Как было упомянуто ранее, важен не столько контекст происходящего, сколько его идеологическое обоснование. По Оруэллу, суть партийной философии Океании заключена в мысли о том, что человеческого послушания недостаточно. Лишь причинение страданий и боли позволяют убедиться в том, что он (человек) исполняет вашу волю, а не собственную. Боль является инструментом власти, её регулировщиком и мерилом. Общество террора, предстающее перед читателем, не имеет слабых мест, если люди верят в то, что боль необходима, а страдания обусловлены. Их вера регулируется, их желания основаны на вере. Партия — вера, партия — твоя жизнь.
Чтиво Оруэлла поистине пугающее, оно притягивает своей величественной безнадёжностью, чувством тревоги и двоемысленной беспринципностью. То, как автор описывает происходящее, поражает восприятие: безусловный талант в симбиозе с глубиной познания являют реалистичную картину, пропитанную чувством загнанности и фрустрации. Доскональному описанию, что особенно примечательно, подвергается тоталитарная идеология ангсоца, детальный разбор которой заставляет задуматься о том, крепко ли то человеческое, что идеологически удерживает "на плаву" нынешнее общество? Как крепко мы стоим на ногах?
"Зачем?"
Оруэлловское произведение позволяет полагать, что одной из основных мыслей после его прочтения может стать желание оглядеться вокруг, попытаться понять, в какую сторону движется мир, возымеет ли это движение положительное влияние, а если да — положительное для кого?
Так или иначе, ты — лишь шестерёнка, заключённая в часовой механизм жизни, стрелка которого неуклонно движется вперёд, с тобой или без тебя. Незаменимых нет. Мир, в котором даже банальная любовь между мужчиной и женщиной сродни преступлению, воспринимает человека как исполнителя партийной воли, который должен верить в правильность и необходимость своих действий.
По походу прочтения лично меня не покидала занимательная мысль о том, насколько же фантасмагорична в своей интерпретируемости на реальный мир ситуация в Океании Оруэлла. Достаточно наградить людей иллюзией оправданности действий и нечестивости любых сторонних помыслов, как чистая власть — предмет истинного стремления партии — окажется в протянутых руках. Наиболее ярко данная мысль раскрывается во внутреннем рассуждении героя, отчаянно утверждающегося в здравости своего ума:
"Они соглашаются с самыми вопиющими искажениями действительности, ибо не понимают всего безобразия подмены и, мало интересуясь общественными событиями, не замечают, что происходит вокруг. Непонятливость спасает их от безумия. Они глотают всё подряд, и то, что они глотают, не причиняет им вреда, не оставляет осадка, подобно тому как кукурузное зерно проходит непереваренным через кишечник птицы."
Люди в обществе ангсоца в силу собственного неведения ограждены от невежественных мыслей, что весьма иронично, учитывая некую актуальность данного положения и за пределами страниц романа. Культурный срез тоталитарного социалистического общества в исполнении Оруэлла представляется как несомненно пугающим, так и безусловно впечатляющим. В равной степени, я полагаю.
"Чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься"
Министерство любви в очередной раз доказало непогрешимость своей системы по перевоспитанию. Финальный аккорд истории разбивает корабль надежды о скалы жестокой реальности. То, что происходит на страницах романа в последних главах можно назвать квинтэссенцией жизни в тоталитарном социалистическом обществе.
Ключевой, на мой взгляд, момент заключён в приложении о новоязе. То, с какой детальной проработкой Оруэлл описывает эти события заслуживает отдельного восхваления. Именно здесь читателю между строк открывается главная мысль романа — стремительность и нерушимость системы, лишённой сострадания. Она имеет в союзниках боль и лишения, отвергая любовь и сострадание, она непобедима.
Автор демонстрирует поэтапный план перехода государства на новояз, в деталях описывая цели и методы, которыми переход будет осуществлён, и это потрясающе. Непринуждённость данного момента отражает решимость и силу, присущую Старшему Брату. Новояз устроен так, чтобы словами можно было передать только конкретные, служащие бытовым или партийным интересам мысли. Он непогрешим. Выразить неортодоксальное мнение сколько-нибудь общего порядка новояз практически не позволял, и только лишь очевидное в своей нелепости и примитивности еретическое высказывание, разумеется, было возможно, что само по себе убивало смысл его существования. Свобода в привычном понимании умерла, её упразднили, словно устаревшую форму какого-либо слова.
В "1984" Джорджу Оруэллу, в сущности, удалось продемонстрировать всю претенциозность своей интеллектуальной мысли. "Я убеждён, что тоталитарная идея живёт в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца", — скажет он позднее.
Да, до логического, бескомпромиссного конца. Возьмусь сказать, что данное произведение стоит каждого хвалебного эпитета в свой адрес. Поистине выдающаяся работа. Стоит полагать, весьма оправданно среди интеллектуалов двадцатого столетия было принято между словами "антиутопия" и "Оруэлл" ставить знак равенства.