Словно кадушка студеной воды, что выплеснута на мерзляка, меня ошарашили воспоминания.
Раннее ноябрьское утро. Воскресенье. «На седьмой день Бог отдыхал», – почему-то вспомнилось мне, когда я наливал на кухне чай. Заварил сильнее обычного, горько. Лора еще спит. Надо бы разбудить. Чай не допил, вылил. Гадость!
Уверенно прошел в комнату, встал возле кровати. Спит…Аккуратно, медленно я поднес руки к ее белесой шее и сомкнул. В моей жизни не было случаев, когда я проявлял такую силу. Казалось, вся энергия Вселенной питала мои пальцы. Улыбка, словно молния, вспыхнула на моем лице: она пробилась на мгновение и тут же исчезла, будто в кинопленку закрался лишний, ошибочный кадр.
Моя бедная, несчастная Лора встрепенулась, но я прижал коленом ее хрупкую грудь к кровати. Я чувствовал, как слабые руки впились в мои. Ноги бедняжки хаотично бились. Ее глаза – словно безе, политое клубничным джемом. Люблю безе.
Я посмотрел в окно. Ветер беспокоил деревья, и черные ветки льнули к окну. Привет, старуха, ты вовремя. Во дворе лаяли собаки, какие-то бабульки ругались, слышался лязг мусорного контейнера…
Угасла. Я спокойно разомкнул руки, обтер потные ладони о штаны и вышел в коридор. Накинул куртку, повязал вокруг шеи шарф-удавку…Улица…
Я поднял с пола фотографию, поцеловал, и наконец-то смог разрыдаться. Я не плакал так никогда. Казалось, что я лишусь глаз…Рядом, чуть вглубь комнаты, стояла кровать…А там мирно лежала моя нежная Лора…
Редкие лучи ноябрьского солнца протискивались сквозь шторы. Я встал, положил фотокарточку в карман, утер рукавом слезы, взял со стола телефон. Алло, полиция?