"Левша" - это визитная карточка писателя.
О чём эта книга?
Это история о том, как тульский оружейник Левша с товарищами посрамил английских мастеров. Русский государь Александр I приобрёл у англичан механическую блоху, которая умеет «дансе танцевать». При Николае I бриллиантовый орех-футляр с блохой обнаружили среди вещей покойного императора, и Николай Павлович повелел тульским мастерам доказать, что они не хуже иностранцев. Отличившийся мастер, «косой левша», отправляется в Англию и поражает там всех своими умениями, но, не поддавшись на уговоры остаться, возвращается в Россию. На обратном пути он вступает с английским «полшкипером» в алкогольное состязание и умирает с перепою, так и не сумев донести до императора главный военный секрет англичан.
Когда она написана?
Вчерне Лесков закончил свой «сказ» в начале мая 1881 года. Это означает, что «Левша» сочинялся вскоре после цареубийства: 1 (13) марта 1881 года члены организации «Народная воля» бросили свои бомбы в Александра II. Русская пресса и общество горячо обсуждали исторические и политические причины этого события несколько месяцев.
Вскоре после гибели императора Александра главный редактор «Исторического вестника» Сергей Шубинский заказал Лескову статью о цареубийстве — как мы сказали бы сегодня, колонку. Однако Лесков так и не исполнил заказ. «Два дня писал и всё разорвал,— объяснял он в письме Шубинскому. — Статьи написать не могу, и на меня не рассчитывайте. Я не понимаю, что такое пишут, куда гнут и чего желают. В таком хаосе нечего пытаться говорить правду, а остаётся одно — почтить делом старинный образ «святого молчания». Итак, откликнуться на гибель царя в публицистическом жанре, предполагающем прямолинейное высказывание, Лесков не сумел. Смятение Лескова объяснимо: в 1860-е он высоко ценил Александра II за проведение реформ, в особенности за освобождение крестьян, но уже к середине 1870-х отношение его к императору изменилось. Напротив строчек хвалебного гимна Вяземского в сборнике «Хроника недавней старины» (1876), прославляющего Александра словами «Вселенная! Пади пред ним, Он твой Спаситель!», Лесков в личном экземпляре книги написал: «Какая пошлость!» Но писать публично о своём разочаровании царём, которого только что убили, Лесков, разумеется, не мог.
Первый из трёх маленьких очерков, посвящённый эпохе Николая, — несомненно, «Левша», второй, об эпохе Александра III, — сказ «Леон дворецкий сын, застольный хищник», в итоге и опубликованный в сборнике Ахматовой. Третий, серединный очерк, «Фараон», Лесков так, по-видимому, и не написал, хотя в письме Аксакову выдаёт его за уже завершённый — но выдавать небывшее за бывшее Лескову уже случалось (отсылая в журнал «Эпоха» очерк «Леди Макбет Мценского уезда», он утверждал, например, что это часть большого цикла очерков).
Если «Леон дворецкий сын» долгое время не переиздавался, то «Левша», созданный почти случайно, для потомков оказался главным текстом Лескова. Для самого автора он, похоже, стал попыткой объяснить происходящее в России, художественной заменой так и не написанной для «Исторического вестника» Шубинского статьи о цареубийстве. Обобщая, можно сказать, что «Левша» — это лесковский отклик на злободневный исторический и политический контекст.
Как она написана?
Именно с прозой Лескова в первую очередь ассоциируется слово «сказ» как специальный термин. Сказ, то есть создание иллюзии чужой, как правило, устной и не слишком грамотной речи, использовали уже и Гоголь, и Тургенев, но Лесков поставил слово «сказ» в подзаголовок своего текста, использовал этот приём чаще других русских авторов и развил его до совершенства. Борис Эйхенбаум характеризовал сказ Лескова так: «Это жанр отчасти лубочный, отчасти антикварный. Здесь царит «народная этимология» в самых «чрезмерных» и эксцентричных формах» (речь идёт о таких словах, как «клеветон» и «Аболон полведерский»). Неудивительно, что публика охотно поверила предисловию Лескова, в котором он рассказывал, что записал «Левшу» со слов старого оружейника: «...Сказ о стальной блохе есть специально оружейничья легенда, и она выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела. <...> Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку ещё в царствование императора Александра Первого». В 1882 году в открытом письме в газету «Новое время» писателю пришлось специально дезавуировать это признание и объяснять, что он выдумал всю историю сам.
Композиционно «Левша» делится на четыре части: первая излагает историю появления блохи в России, вторая описывает, как английскую блоху подковали тульские мастера, третья посвящена путешествию Левши в Англию и его возвращению, четвёртая рассказывает о бесславном конце великого мастера. Все эти сюжетные линии перекликаются, и основная перекличка развивается по линии «Россия — Европа»: важна здесь разница в отношении к мастеру, его труду, оружию, техническому прогрессу.
Что на неё повлияло?
На замысел лесковского сказа, несомненно, повлияло развитие русской фольклористики, особенно собирательской деятельности 1860–70-х годов, записывание устной народной речи, хотя прямых литературных источников у «Левши» пока не нашлось. Тем не менее вопрос о том, не подхватил ли всё же Лесков историю о подкованной туляками стальной блохе из народной легенды или другого малоизвестного сочинения, до сих пор занимает исследователей.
Первая, самая старая версия истории происхождения сюжета «Левши» принадлежит историку тульского оружейного завода генерал-майору Сергею Александровичу Зыбину. В 1905 году он опубликовал статью, в которой возвёл сюжет «Левши» к реальному эпизоду конца XVIII века. В 1785 году туляк, мастер-оружейник Алексей Михайлович Сурнин отправился в Англию для обучения оружейному мастерству. Вот только знал ли об этом эпизоде Лесков, неизвестно.
Вторую выдвинула фольклористка Эсфирь Литвин. Она связала сказ Лескова с циклом народных исторических песен и легенд, сложившихся в эпоху Отечественной войны 1812 года, в которых фигурирует атаман Матвей Иванович Платов. Лесков и в самом деле использует в сказе фольклорные образы, хотя его насупленный Платов, с «грабоватым» носом, в лохматой бурке и с чубуком в зубах, скорее напоминает героя кукольного театра или лубочной картинки, а не славного атамана Платова из исторических казачьих песен.
Третья версия принадлежит филологу Борису Бухштабу: он доказал, что прибаутку, которую Лесков в своём «литературном объяснении» 1882 года выдаёт за подлинную («Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки её подковали да им назад отослали»), писатель придумал, опираясь на поговорку «Туляки блоху подковали». В подлинности последней сомневаться невозможно: она присутствует в других источниках. Кроме того, Бухштаб приводит в своей статье фельетон из газеты «Северная пчела» (1834, № 78) об умельце Илье Юницыне, который делал микроскопические замочки и ключики к ним «без помощи машины, а просто руками и обыкновенными, грубыми инструментами слесарного ремесла». Возможно, этот фельетон был известен Лескову. Словом, единственного и внятного источника оружейной легенды о тульском косом левше, вероятно, не существует. Очевидно, говорить следует о некоем информационном облаке, в которое был погружён автор. В состав этого облака могли входить и сведения о путешествии в Англию Сурнина, и фельетон из «Северной пчелы», и рассказы о танцах блох.
Как она была опубликована?
Текст впервые вышел под заглавием «Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе (Цеховая легенда)» в газете Ивана Аксакова «Русь» в октябре 1881 года. В 1882 году в типографии Суворина «Левша» был напечатан отдельным изданием — Лесков внёс в него немало изменений, сделав Платова кровожадней и самодовольней, кавычки вокруг искажённых слов и выражений здесь были сняты. В 1894 году в типографии Mихаила Стасюлевича текст вышел снова, что свидетельствовало о его популярности.
Лесков сознательно передал «Левшу» в аксаковскую «Русь»: ему хотелось, чтобы история о русских умельцах, без «мелкоскопа» подковавших, но в итоге испортивших английскую блоху, прозвучала именно в славянофильском контексте. Лесков не разделял славянофильскую веру в исключительность русского народа, но взгляд на петербургскую бюрократию как на мертвящую силу, складывающую «живые души под сукно», Аксакова и Лескова сближал. Но, в отличие от Аксакова, Лесков о союзе «единоличной верховной власти» и народа не мечтал. Тем не менее вслед за очерком Лескова о народном вероучителе Иване Исаеве «Обнищеванцы» Аксаков опубликовал и «Сказ о тульском косом левше».
Как её приняли?
Без восторга. Хотя в письме Аксакову от 26 октября 1881 года Лесков пишет, что его текст вызвал интерес в литературных кругах: «Блоху» здесь очень заметили даже литературщики». Но, вероятно, речь здесь идёт о близком круге — критики встретили газетную публикацию молчанием и откликнулись только на отдельное издание «Левши», причём довольно сдержанно. Консервативная критика была разочарована иронией Лескова в адрес русского народа — рецензент газеты «Новое время», например, писал, что Лесков изображает русского человека «существом низшего порядка».
Газета «Голос» считала, что как раз наоборот — в «Левше» «русский человек затыкает за пояс иностранца». Критик журнала «Дело» был раздражён архаизмом лесковской истории: «В наше время, когда крепостное право отошло в область предания и чесать пяток на сон грядущий уже некому, подобные «сказы» могут оказать значительную услугу». Рецензент «Отечественных записок» отзывался о «Левше» тоже с очевидным высокомерием: «...Г. Лесков придумал развлечение — рассказывать сказки, или сказы, как он их (вероятно, для большей важности) называет». И лишь в рецензии журнала «Вестник Европы» прозвучала наиболее адекватная интерпретация замысла Лескова: «...Вся сказка как будто предназначена на поддержку теории г. Аксакова о сверхъестественных способностях нашего народа, не нуждающегося в западной цивилизации, — и вместе с тем заключает в себе весьма злую и меткую сатиру на эту же самую теорию».
Что было дальше?
В советское время сказ «Левша» стал самым известным текстом Лескова и вошёл в школьную программу. Словно не заметив ехидства Лескова, советская критика и пропагандистская машина прославили его сказ как гимн талантливости русского мастера, который «всё может». В первой четверти ХХ века «Левша» был переиздан несколько раз: в 1918 году в Петрограде в издательстве «Колос», с пометкой «Чтение для города и деревни» (без указания тиража), в 1926 году в одном из крупных московских издательств «Земля и фабрика» (тираж 15 000 экземпляров), в 1927 году в издательстве «Крестьянская газета», с иллюстрациями Константина Лебедева, предисловием и «кратким словариком неправильных и непонятных слов» — преимущественно неологизмов Лескова. Предисловие к книжке предлагает читателю познакомиться с героической судьбой русского «слесаря» и узнать, как жил русский народ при «бесцеремонном» царском правлении. Русская эмиграция также любила этот текст Лескова — в 1920-м пражское Славянское издательство выпустило книгу «Левша. Чертогон», в 1921 году берлинская «Мысль» — «Левша. Пустоплясы». «Левша» и сегодня остаётся самым переиздаваемым произведением Лескова; в 1940-е, на волне связанного с войной патриотического интереса к лесковскому творчеству, тиражи сказа достигли миллионных значений.
