Глава 2.
− Ты как здесь оказалась? – пробормотал Бахметов, внезапно вспомнив сказанную когда-то Раевским фразу о стриженых баранах. «Значит, человечество все-таки будут стричь?» – в странной логике полетела еще одна мысль. «Но кто?»
− А я за вами иду уже пять минут, − Илонка распахнула воротник очень ладной венгерки – Бахметов заметил, что за несколько месяцев девочка подросла до его плеча. – Вы очень рассеянны, и чуть уже не наткнулись на афишную тумбу. Как я рада вас видеть!
− И всё-таки, как ты здесь оказалась?
− Жила неподалёку у одной актрисы – мы снимались вместе в фильме вашего отца. Съёмки-то закончились, вот все и разбежались кто куда. Буду сниматься ещё в одном фильме, но там работа через три недели. Хотела ехать в Питер к своим, но меня чуть не силой оставила у себя одна артистка – она какая-то народная, – возилась со мной как с собачкой, всё зацеловывала. Собачек у неё три, да уехала сегодня днём на съёмки с собачками, а ключи от квартиры оставить забыла. − Илонка засмеялась. – Так что я собиралась завтра домой на электричках – сначала до Твери, а там – и дальше до Питера. Паспорт-то мне дадут только через год – так что, поезд или самолёт не для меня, а автостопом ехать опасно – вдруг нарвёшься на нехорошего дядю, − Илонка опять засмеялась.
− А сегодня где собиралась ночевать?
− Есть одна точка в Выхино – ребята в подвале обитают. Они тут более злые, чем у нас в Навалке, но зато есть пара знакомых по Риге.
− Сейчас идёшь к нам, даже не спорь, − сказал Бахметов и протянул девочке руку. – Идет? Можешь здесь жить, сколько захочешь. И сестра моя Маша будет тебе рада – будешь помогать ей вести хозяйство. Вообще, зачем возвращаться на теплотрассу? Я скоро поеду домой, и тебя прихвачу с собой – на электричке-то тебе тоже опасно.
− Своих скорей хочется повидать, − вздохнула Илонка. – Соскучилась по ним и по Ветке. А в электричках совсем не опасно, – девочка засмеялась. – Я даже пела песни на петергофских – у нас там всё было поделено. Хотя случаются придурки – привязываются со всякими предложениями, но на таких у нас всегда были ребята Самвела. Очень хочется всех повидать. Я за эти месяцы много чего передумала – не улыбайтесь, правда, передумала. Вырасту и обязательно усыновлю кого-нибудь из подвала или пойду работать в приют. Ведь не должны же дети жить без матерей и отцов. Понимаете? Я у Александра Петровича роль играла – там много чего, ну и мать оставляет меня, − мать была та самая актриса с собачками, − опять засмеялась Илонка, − И я всё это на своей коже прочувствовала − и поняла, что так быть не должно. Своих-то я не помню – в приёмнике сказали, что у меня родителей никогда и не было. Может, и правда, − Илонка усмехнулась, но невесело; а голос ее чуть дрогнул. – Но всё равно, все равно так не должно быть! Вот Виталика – вы его знаете, он о Ветке плакал, – мама бросила, и он её помнит; и бабушка воспитывала, пока не умерла. Все помнит, все. Вообще, он очень способный – видели бы вы, как он рисует, – но замкнутый, и очень не любит просить милостыню. Его Самвел заставляет – говорит, нужно давить на жалость. Виталик плачет, но ему за это больше не дают. Наши Виталика не обижают – маленький он ещё, − но смеются. Вообще-то, у нас хорошие пацаны – друг друга в обиду не дадут! А со скольки лет можно будет Виталика усыновить? Очень хочется, чтобы у него была мама. Дядя Серёжа, дядя Серёжа, вы меня слышите? – Бахметов кивнул головой, но не ответил. − Вы тоже сентиментальны, как и Александр Петрович – представляете, я два раза видела, как он плакал на съёмках, прямо у камеры. А в жизни вроде такой беззаботный! И ему всё прощают, и никто над ним не смеётся. И у вас слезинка, дядя Серёжа! – Бахметов, махнув рукой, отвернулся к дороге и через мгновенье остановил проезжавшую мимо машину – ещё спустя минуты Илонка с удивлением рассматривала широкую лестницу в подъезде Бахметова.