В самоизоляции команда ScienceMe продолжает проводить лекции и дискуссии. С искусствоведом Константином Плотниковым мы провели уже две встречи: о покое и одиночества в творчестве русских художников и о физике и метафизике света. А еще мы поговорили с Константином о развитии искусствоведения как научного знания, о концепции "мир искусства" и ценно ли искусство Н. Сафронова. Делимся с вами разговором.
Константин Плотников — кандидат филологических наук, искусствовед, доцент кафедры культурологии и социальной коммуникации РАНХИГС, доцент гуманитарного факультета НИУ ВШЭ.
С чего началась история искусствоведения как отдельного исследовательского направления?
Считается, что первым искусствоведом был Джорджо Вазари, итальянский исследователь и художник эпохи Возрождения, написавший “Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих”, куда вошли биографии известных художников того времени. Но если говорить об искусствоведении как о строгой науке, то следует упомянуть в первую очередь немецкую традицию и немецкую школу исторического знания и искусствоведческого в том числе. Фигура номер один здесь — Иоганн Винкельманн (XVIII в.). С него начинается история искусствоведения как науки. Еще одно важное имя, которое стоит упомянуть, — Генрих Вёльфлин.
Повлияла ли демократизация искусства на развитие искусствоведения?
Демократизация искусства, если мы говорим о XX в., конечно повлияла на искусствоведение. Но все же история искусств — это в первую очередь изучение прошлого. За актуальные современные процессы в искусстве отвечают художественные критики и вообще все представители так называемого “мира искусства”. “Мир искусства” — это понятие, которое ввел американский искусствовед Артур Данто. Он считал, что “мир искусства” — музейщики, галерейщики, аукционные дома, художники и критики — определяет ценностные ориентиры для всего общества, создает дискуссию вокруг искусства и пытается зафиксировать, что ценно, а что нет, что интересно, а что менее важно.
Мне кажется, что идея “мира искусства” очень хорошо работает до сих пор. Она легла в основу институциональной критики. Джордж Дики, ученик Артура Данто, предложил задать вопрос: почему институции культуры формируют для всего общества ценности, говоря, что один художник замечательный и дорогой, а другой — нет? Почему банан Маурицио Каттелана — это хорошо, и за него стоит заплатить много денег? Потому что есть сообщество, можно сказать, мирового масштаба, которое говорит, что Каттелан — великий художник. Ценности определяет вот это мировое сообщество, которое объявляет художника значимым.
Точно также функционируют интеллектуальные сообщества, которые обозначают, кто достоин внимания в академическом мире. Становится неважным, что ты делаешь, теперь важно, кто ты такой. И если ты Сергей Шнуров, твое появление в Третьяковской галерее вызовет хайп, и множество людей, до этого в галерее не бывавших, захотят посетить ее. Может быть, какой-нибудь искусствовед мог бы провести намного более интересную и глубокую беседу с Зельфирой Трегуловой. Но это никому не интересно, и pr-отдел Третьяковки приглашает Шнурова. Точно так же не важно, что сделал художник, главное то, как его продвигают и как он выходит на рынок искусства.
Но это касается, скорее, только современного искусства?
Да. В истории искусства уже определена иерархия, определены авторитеты и ценник. Конечно, ценник постепенно может меняться: то, что было менее дорогим, начинают оценивать выше. Почему? Появляются люди, которые начинают вкладываться, например, в голландскую школу XVII в. И хотя они декларируют приверженность культуре, высокому искусству, подспудно они все равно преследуют коммерческие цели.
Все же существуют какие-то критерии в классическом искусстве, которые определяют, что есть хорошо?
Как я говорил, в искусствоведении мы уже знаем все эти имена, выработана иерархия. А дальше это вопрос вкуса. Кому-то нравится Маковский, кому-то нравится салонная живопись. Кто-то даже покупает ее. Это неплохо и гораздо лучше, чем если бы эти же люди покупали Никаса Сафронова, который стоит за чертой мира искусства.
А есть ли логичное и рациональное обоснование, почему работы Сафронова или того же Шилова нельзя считать хорошим искусством?
Можно было бы провести стилистический анализ или посмотреть на то, какая школа у них, какой рисунок… Возможно, они останутся в истории как некий элемент культуры 90-х. Но это будет рассматриваться как симптоматика времени, связанная с эпохой Лужкова. Может быть, лет через 20 найдутся энтузиасты, которые предложат сохранить постройки Лужкова. Хотя в общем-то понятно, что эта архитектура совершенно отвратительна с позиций высокой эстетики. Но если я как искусствовед говорю “высокая эстетика”, это значит, что выстраиваю иерархию и мыслю как человек не XXI в., а XIX или начала XX. Культура постмодерна размывает границы, и единственным критерием становятся стоимость. Мне не близок такой подход. Я считаю, что все же существуют критерии, что можно считать хорошим искусством, а что плохим. Это не вопрос вкуса. Допустим, мне не нравится стиль модерн, и я не очень люблю особняки Шехтеля, но я прекрасно понимаю, что его постройки обладают художественной и исторической ценностью, а значит, их нужно сохранять.
Чтобы не пропустить следующие публикации, подписывайтесь на канал ScienceMe.
А о предстоящих мероприятиях вы можете узнать на сайте.