Автор: Казаков М. М.
Еще до войны, 2 октября 1940 года Правительством было принято решение о создании Государственных трудовых резервов и развертывании сети ремесленных училищ и школ ФЗО (фабрично-заводского обучения). Комплектование этих учебных заведений производились по призыву, как в армию. Постановление предусматривало взятие всех зачисленных в эти учебные заведения на полное государственное бесплатное обеспечение общежитием, одеждой, обувью, учебниками и учебными пособиям, полным коммунальным обслуживанием. Это была гарантия государства заменить этим юношам и девушкам родной дом. На деле так и было.
Но наступила война и с начала 1942 года в стране стал ощущаться резкий дефицит продуктов питания, одежды, обуви, топлива и других предметов жизнеобеспечения. Было введено нормирование отпуска населению продуктов питания по специальным продуктовым карточкам, в количествах в зависимости от категории владельца карточки: иждивенцы получали в день 400 грамм хлеба, служащие 500 грамм, рабочие очень тяжелых профессий до 800 грамм, учащиеся ремесленных училищ вначале по 500 грамм, а позднее по 600 грамм хлеба в сутки. Без продуктовых карточек основные продукты не продавались. Карточки выдавались сроком на 1 месяц, при утере не возобновлялись и это до конца месяца грозило голодом. Даже предметы одежды, обувь и сигареты выдавались по специальным талонам, достать которые было очень трудно. Буханка хлеба стоила на базаре 200 рублей, стакан махорки-самосада 70 рублей, дрова и картошка продавались поштучно, керосин достать было очень трудно, в неэлектрофицированных домах перешли на освещение коптилками – это жестяной кружок с дыркой в центре, в нём жестяная же трубочка с фитилём в бутылочке с керосином. Коптит много, света мало, но так экономней и лоб в кромешной темноте не разобьешь. Вместо спичек употребляли старинное «кресало» – твёрдый камень, железная пластинка, фитиль из обрывков одежды или вата из того же источника. Удар железом по камню, искры и фитиль начинает тлеть, теперь можно, раздув пламя, прикурить, зажечь коптилку и дрова в печке. Если они есть.
В газетах появились советы, что и как можно употреблять в пищу вместо традиционных продуктов: советовали щи варить из крапивы, из хвои делать витаминизированный напиток, при посадке картофеля рекомендовалось картофелину разрезать на две части. Так экономней и можно увеличить площадь посадки. Позднее советовали использовать для посадки картофельную кожуру, имеющую «глазки». Пробовали. Урождался картофель величиной с горох и синего цвета. Вместо молока выдавали жидкость белого цвета. Если она несколько минут постоит – на дно оседает белый порошок, а над ним светло-голубая жидкость. Но это «молоко» на удивление было вкусным, выдавали его без карточек, очень редко и помалу.
Все понимали, что в первую очередь нужно и по возможности лучше кормить сражающуюся армию, а тыл не фронт, здесь можно как-нибудь «перебиться». И все в тылу безропотно «перебивались». Понимали, что так нужно для Победы.
Несмотря на такое тяжелейшее экономическое положение страны, государство осталось верным своему обязательству содержать учащихся учебных заведений трудовых резервов на полном государственном обеспечении. И так было в течении всей войны и ещё много лет после её окончания. И хотя война отразилась на разнообразии меню и качестве продуктов, но пища готовилась из натуральных продуктов, была трехразовой, горячей, ежедневной, бесперебойной. Учащимся не нужно было думать о том, что он будет есть завтра, и будет ли вообще завтра еда, сколько придётся стоять в очередях, чтобы получить продукты по продуктовым карточкам и будут ли они вообще отпускаться. Учащиеся спокойно ложились спать, зная, что завтра, как и сегодня, их будут ждать горячие завтрак, обед и ужин.
Далеко не так было в большинстве чкаловских семей. Однажды зимой 1944 года мне сообщили, что ученик Попов, его имя я уже не помню, периодически продает на базаре школьные пайки хлеба. Мне он объяснил, что продает свои пайки не съеденные за 2-3 дня, а деньги отдаёт маме, чтобы выкупить выдаваемые по карточкам хлеб и другие продукты, которые в магазине дешевле, чем на базаре. Вместе с ним и его мастером производственного обучения мы пошли к нему домой. Маленький деревянный домик примерно там, где сейчас стоит завод бурового оборудования, давно не топленная печь, голые без матрацев койки, пустой, без скатерти стол, за которым, видно, давно уже никто не сидел за трапезой. Мама Попова в старой телогрейке и ватных брюках, заправленных в большие старые валенки, с головой замотанной старым дырявым платком, рассказала нам, что все правильно: сын, иногда, продаёт свои пайки и деньги отдаёт ей, что с рождением дочери перестала работать, муж-геолог получал хорошую зарплату. До сих пор жили за счет продажи своих вещей и одежды. Сейчас продавать нечего.
- Как вы живете в таком холоде?
- А мы в комнатах не бываем. Мы теперь живём там, там теплее.
Она показала в сенях на крышку погреба, сквозь щели которой пробивался свет, и откинула её. Там внизу, на полу застеленном матрацами и какими-то лохмотьями, сидела девочка лет 4-5, в старой меховой шубке и с любопытством смотрела на нас. Из училища я позвонил в геологическое управление, рассказал об увиденном и попросил срочно помочь этой семье. Не надеясь на быстроту их действий я пошел в горком партии и рассказал обо всем заведующей школьным сектором Авиловой. Недели через три в училище пришла Попова, поблагодарила за наше вмешательство и сказала, что с работы мужа ей привезли уголь и дрова на растопки. Их хватит на всю зиму, и что её приняли на работу уборщицей в контору. Для неё это очень удобно, т.к. убирает она когда все служащие расходятся и сын в это время приходит из училища домой. И это не единственный случай, когда училище сталкивалось с таким бедственным положением многих семей в тяжелые годы войны.
Мастер Балбеков рассказал, что его ученик Володя Андреев не съедает в столовой во время обеда второе блюдо, а складывает его в баночку и после уроков уносит с собой. Балбеков был дома у Володи: семья из четырех человек – папа, мама, Володя и сестрёнка – дошкольница. Володина мать рассказала, что получаемых ими по продуктовым карточкам на месяц продуктов еле хватает на две недели. Она и муж оба работают, но их зарплаты не хватает, чтобы пользоваться базаром, дочка все время кашляет и постоянно просит кушать. Она знает, что Володя в училище ест каждый день и с нетерпением ждет, когда он придет, и что-нибудь ей принесет с собой. Никто его не заставляет так делать. Он сам так решил. Он жалеет сестренку и раньше всегда с ней делился. Для него это не страшно, ведь у него есть еще завтрак, в обед первое и третье он сам съедает еще и ужин. «Вы, пожалуйста, не ругайте его». Мы договорились с заведующей столовой, если будут остатки, добавлять их Володе. Если ему давали суп – он вливал его тут же в банку, где было его второе блюдо. «Так сытнее», - объяснял он. После окончания училища и вечернего отделения связи и сигнализации Оренбургского железнодорожного техникума Владимир Васильевич Андреев проработал в училище мастером производственного обучения несколько лет.
Ещё хуже было тем юношам и девушкам, которых огневой ураган войны вырвал из-под родного крова и бросил одного в бурное море житейских невзгод. Это были юноши и девушки где-то потерявшие родителей во время бегства из пылающих городов, отставшие от родных при спешной посадке в вагоны, вышедшие из вагона по нужде или за водой на остановке и не успевшие вскочить обратно в вагон внезапно двинувшегося поезда и оставшиеся на вокзале без денег, документов и надежды догнать родителей, ибо ни кто не знал ни от куда ни куда идёт этот поезд и где будет его следующая остановка. Это была Лиза Козырева, у которой в блокадном Ленинграде умерли отец и мать, Полешко, бежавшая вдвоём с больной матерью из горящего села и похоронившая мать на берегу какой-то речки, Фира Глускина чудом вырвавшаяся из концлагеря, Гухно Маша из Полтавы, Брагинцева Надя из Киева, Добринская Юля из окруженного Сталинграда, Матвей Радзинский из Москвы, Лифшиц Нина из Мариуполя, Ларионова Валя из Гомеля, Бухман Полина из Кизляра, Бондоренко Лиза из Ростова. Это были Тимин Володя и сын полка из воинского эшелона, сделавшего по пути на фронт остановку на станции Оренбург, Юра Лященко, подобранный на какой - то станции солдатами другого эшелона то же следовавшего на фронт, Саша Шварц, родившийся в Нью-Йорке, сын американского гражданина и коммуниста, вступившего в Москве в народное ополчение и погибшего под Москвой и многие другие. Они были повзрослевшими детьми, с душами опаленными войной, в недетских глазах которых отражался ужас того, что они видели и пережили.
Училище приветливо принимало их, отмывало, одевало в ученическую форму, делилось едой, помещало в общежитие и они, впервые за многие месяцы скитаний, могли спокойно уснуть на чистом постельном белье, застеленном заботливыми руками Марии Яковлевны Борге, школьной кастеляншей, немкой по национальности, соплеменницы тех, кто принес нам горе и слезы. Я не знаю, что творилось в её душе, но свою работу она выполняла отменно – регулярно, в установленные дни водила учащихся в баню, в каждый банный день меняла у всех постельное бельё, а у мальчиков и нательное. В промежутках между банными днями неутомимо сидела в полутемной кладовке за швейной машинкой, чиня изношенное постельное бельё, из двух, а иногда и из трех рваных делая одно целое. Никто никогда не видел её без дела. И все делала аккуратно, своевременно с немецкой пунктуальностью. Училище имело свой довольно хорошо оборудованный медпункт, которым заведовала фельдшер Раиса Ивановна Гладышева. Она внимательно следила за здоровьем учащихся, санитарным состоянием общежития и столовой. Благодаря её и Марии Яковлевны Борге совместной работе в общежитии училища несмотря на скученность не было ни педикулеза, ни инфекционных заболеваний, а ведь это было время, когда мыло было дефицитней хлеба и считалось роскошью: чтобы побриться клиент приходил в парикмахерскую со своим мылом и после бритья забирал его обратно, а хозяйка для стирки белья применяла древесную золу.
Продолжение следует.