Марина Тимофеевна – это школа танца и школа жизни одновременно. Она несла свою «семеновскую» школу, и речь идет не только о продолжении традиций, петербургских или московских, но о создании новых, «семеновских».
Никто не знал так хорошо устройство человеческих мышц, как она, но это не безотносительная анатомия или физиология, знание которой необходимо профессиональному педагогу. Важнее, что Семенова – поклонница античности, эллинской гармонии и красоты. Ее эстетические идеалы, подкрепленные конкретными знаниями и опытом, определяли ее педагогический метод.
Балерина должна иметь выворотность – это условие sine qua non, но это не значит, что нужно сильно выворачивать ногу, делать слишком высокий батман – это нарушает гармонию.
Пока ты работал с Семеновой, мог быть уверен в том, что твое здоровье, здоровье твоих мышц в заботливых руках. Вообще, все, что она говорила – это правильно.
Я могу сказать, что утренний класс у Марины Тимофеевны – это было лучшее начало не только рабочего дня (после ее класса мышцы весь день готовы к работе), но и залог человеческого тепла в театре.
После класса Петра Антоновича Пестова, который работал со мной очень тщательно, я никак не мог привыкнуть, что в театре все по-другому. Я ходил на классы к разным педагогам, но получал замечания лишь изредка. Мне советовали пойти к Семеновой, но я немного боялся и решился пойти только после того, как она сама позвала меня учиться у нее.
В ее классе всегда была очень строгая иерархия, жесткая субординация – балерины, солистки, кордебалет. У каждого свое постоянное место – то, которое выбирала она, согласно своей, уже педагогической иерархии. По традиции, весь центральный станок занимали балерины.
Чтобы утвердиться в классе, занять свое место, нужно было пройти три обряда посвящения: период абсолютного незамечания, когда человека как бы не существует в классе, затем шла пора «гонений» – Марина Тимофеевна делала замечания, иногда резкие, даже обидные (она при этом очень внимательно наблюдала за реакцией человека) – это длилось несколько месяцев. После наступала пора «оттепели» или восхваления (опять важна реакция человека). Это своеобразный тест.
А когда она понимала, что человек достоин, чтобы с ним работать, начинались совсем другие отношения. Это ее педагогический метод, хотя применяла она его ко всем по-разному.
Честно говоря, поначалу я долго не мог понять, что она говорит, что показывает (это были мелкие быстрые движения рук), хотя быстро схватывал визуально. Потом, когда я освоился с этим, часто переводил ее с языка жестов на язык движений.
Важной частью обучения у Марины Тимофеевны являлась практика классов – когда Марины Тимофеевны нет, то класс вел старший по положению. Если в классе в тот день не было балерин, мне доводилось самому давать класс – комбинации Семеновой настолько уникальны (я много за ней записывал), что придумывать свои собственные казалось кощунством. Но даже ее комбинации, которые я знал наизусть, теряли смысл без ее сиюминутного участия.
Ее класс – это модель взаимоотношений в театре, как бы «театр в театре»: так формируется психология артиста, определяется его место в театре. Для меня это было продолжение той школы, которую я прошел в училище, когда педагог участвует во всех твоих делах, направляет тебя и интересуется процессом и результатом.
Марина Тимофеевна до последнего времени ходила на все наши спектакли, смотрела как ты репетировал с другим педагогом, если считала нужным, приглашала на свои репетиции с балеринами. Все это и есть школа Семеновой.