Н. Грибачев, М. Яновский // «Боевой товарищ» от 26.04.1945 г.
Леса, баррикады и завалы, окопы, противотанковые рвы, спирали колючей проволоки, ограды концлагерей, гигантские прожекторные установки зенитной обороны города, подземные бетонированные сооружения и, наконец, путаница железнодорожных путей, высоковольтных установок, дома с продутыми насквозь окнами и развалины домов.
Берлин. Городские кварталы, в которых бушует пламя и кипит дым. Даже днем в городе сумерки — от пыли, от копоти взрывов, от пожаров в разных концах города. Свист снарядов над головой — это наши снаряды. Они рвутся на Александерплаце и Кенигштрассе (Королевская улица), в Потсдаме и на Унтер-ден Линден. Эта улица когда-то вся была в липах. Сейчас лип осталось очень мало. Наши союзники неплохо поработали — девятиметровые воронки и руины на месте городских кварталов наглядно свидетельствуют об этом. Теперь наши солдаты пришли со своим могучим оружием завершить суд мира над городом-преступником.
Берлин — город, породивший нацизм, расовую теорию, идею мировой гегемонии. Берлин, угрожавший всем народам, сейчас сам корчится в судорогах гигантской битвы. Это отмщение за Смоленск и Ковентри, за Сталинград, Лондон, Ленинград.
— Вот, значит, и пришли! — с удовлетворением и некоторым удивлением сказал красноармеец Подмальцев. Он со своими товарищами прошел уже все обводы и кольца берлинской обороны и сейчас готовился форсировать внутригородской канал. Сказал со вздохом облегчения и удовлетворения, как человек, воочию увидевший плоды своих ратных трудов.
Да, почти четыре года сражались мы, пробивая дорогу к Берлину, и вот — пришли!
Германию справедливо называли тюрьмой. Берлин в этой тюрьме был самым большим казематом. Сейчас, когда наши воины ворвались в Берлин, необозримый разноплеменный поток бушует, шумит, движется, поет на всех языках мира в предместьях Берлина.
Идут русские, украинцы, белорусы — люди многих наций и народностей, много лет томившиеся на немецкой каторге, люди, которых немцы превратили в рабов. Еще не смыты клейма лагерей со спин, еще ввалившиеся щеки и запавшие глаза свидетельствуют о голоде, каторжном труде, резиновых дубинках эсэсовцев, но бездонное счастье освобождения сияет в глазах, вырывается в приветствиях и рукопожатиях, которыми встречают и провожают они наших бойцов.
Наши воины несут миру освобождение. И это особенно видно здесь, на дорогах, на каждой тележке, даже на каждом велосипеде гордо развевается национальный флаг. И с особенной признательностью и теплотой смотрят все эти люди на красный флаг, на флаг нашего Отечества, ибо ему обязаны они сегодняшней радостью.
— О, вы вернули нам жизнь! — восклицает один из освобожденных. — Я и моя семья всю жизнь будем считать себя вашими должниками.
И вдруг из многоликой и разноплеменной толпы, идущей на восток, раздается радостно-испуганный крик:
— Степан!
В кузове машины, на кабине которой написано: «Мы — из Сталинграда! Даешь Берлин!», оглянулось сразу двадцать автоматчиков. Небольшой белобрысый солдат приглушенно ахнул и перемахнул за борт грузовика. Они остановились друг перед другом и не находили слов.
— Два с половиной года! Дожидались вас и дождались, — сказал тот, кто шел на восток.
Скупые мужские слезы текли по его землисто-желтому, изможденному лицу. Это встретились земляки из деревни Сосновка Брянской области — Дмитрий Васильевич Лашкин, два с половиной года просидевший за колючей проволокой Шталлага в Берлине, с соседом Степаном Кузьмичем Фирсовым, автоматчиком.
Сколько таких встреч! Сколько весенней радости сегодня вокруг мрачной и унылой столицы проклятого фашизма! Радость эта добыта тяжелым ратным трудом, бессмертными героическими подвигами наших славных воинов.
На пути наших подразделений были две реки, три крупных и десятки мелких городов, превращенных в узлы сопротивления. Сражаясь с яростной настойчивостью, наши воины преодолели их. Когда в бою за один из городов ранило командира отделения старшего сержанта Лотакина, он сам себе перевязал ногу и, отказавшись идти в санчасть, повел свое отделение дальше.
Красноармеец комсомолец Назаренко вместе с товарищами пошел в атаку на пулемет противника и уничтожил его и расчет.
Мы в Берлине.
Квартал за кварталом переходят в наши руки. В Берлине голод. Инженер Пауль Шульц говорит, что за кусок хлеба жители готовы отдать что угодно. Питаются немцы тем, что удается достать под развалинами бывших магазинов. Это там, где немцы продолжают оказывать бессмысленное сопротивление. В некоторых же пригородах Берлина, выкинувших белые флаги, все дома целы и население мирно занимается своим обыденным делом: сажает огороды, подметает улицы и, глядя на необозримый железный поток нашей техники, день и ночь вливающейся в город, качает головами и шепчет:
— Сопротивляться всему этому — безумие.
Но Гитлер безумен давно, это всем известно. Он заставляет гарнизон столицы сражаться до последнего солдата.
— Дело хозяйское, нас это не остановит, — говорит командир орудия прямой наводки гвардии старший сержант Киселев. — Близок час, когда приказ товарища Сталина выполним до конца, водрузим в центре Берлина наше Знамя Победы. Этот час близок.
Мы ворвались в Берлин.
«Боевой товарищ», газета 3-й гвардейской армии, 26 апреля 1945 года