- Здравствуйте уважаемые читатели моего канала, сегодня я продолжаю публикацию жизненного флотского юмора выраженного в рассказах Дмитрия Викторовича В.
- Ну что, давайте вместе окунемся в сие действие.
- Приятного чтения!!!
Каждое лето, когда все нормальные граждане нашей страны жарят свои задницы на пляже под ласковым солнцем южных широт, жрут шашлыки с вином, тискают жопастых девок, безобразничают, гадят беззаботно, и вообще наслаждаются прелестями заслуженных отпусков, военные моряки дружно выходят в море и с каким-то мазохистским исступлением начинают интенсивную боевую подготовку.
Корабли покидают свои причалы и херачат в отдаленные районы, чтобы там освоить выделенные на это дело народные тугрики, выпулив некоторое количество снарядов, ракет, торпед, бомб и прочих дорогостоящих железных игрушек. Чтобы эти игрушки не летали в белый свет просто так, а летали с толком, принося реальную пользу в виде практической отработки меткости военных моряков и совершенствования ими тактических приемов применения оружия, кораблям нужны соответствующие мишени.
Мишенью бывает все, что угодно. Это может быть железная бочка, выпущенная сигнальная ракета, плавающий надувной уголковый отражатель или списанный на слом базовый тральщик. Ну не хватает у Родины средств на специализированные мишени, которые сами плавают или летают по сложным траекториям – все это осталось в ностальгическом прошлом. Иногда снаряжается так называемый корабельный щит – это обыкновенная старая баржа с натянутой над ней сеткой или парусиновыми полотнищами, которую тащит на тросе корабль-буксировщик. Но щит в наше время применяется редко: учитывая необычайно возросший уровень дурости нынешних поколений военных моряков и несусветное качество их подготовки, никто не гарантирует, что они прицельно попадут именно в щит, а не в этот самый буксировщик. Когда-то давным-давно я сам ходил на корабле-буксировщике в составе третьей группы наблюдения (чтобы от туда фотографировать попадания снарядов в щит). И, доложу я вам, испытывал необычайно острые ощущения, когда слышал приближающийся издалека жуткий свист летящих снарядов, не зная наверняка, куда они попадут.
Еще используется так называемая ракета-мишень. Собственно, это обычная крылатая ракета, которую выпускает один из кораблей с тем, чтобы другие, находясь вдоль границ запретной зоны ее полета, постарались ее сбить. Это очень эффективно и к тому же экономно: корабль сам отрабатывает ракетную стрельбу и другим помогает. И это, конечно, весьма опасно. В 1986 году под Владивостоком именно такая мишень завалила МРК «Муссон». По ней херачили всем флотом - артиллерией и зенитными «Осами», заклинили ей рули с элеронами, отчего она благополучно сошла с траектории и в неконтролируемом полете угодила прямехонько в МРК, убив 39 человек. Даже без боевой части, с одним лишь запасом топлива и окислителя такая ракета оказалась способна утопить крупный корабль. Грозные у нас ракеты. Лучшие в мире.
Наши ракетные катера ходят из Советской Гавани во Владивосток именно с этой целью – пускать мишени для флота. Дело в том, что наши «Термиты» летают медленно, то есть с дозвуковой скоростью. Во Владивостоке такого старья уже нет, а стрелять по ним очень удобно, вот и выдергивают нас ежегодно для этого дела.
Ракетный катер отличается от крейсера или другого большого корабля принципиально тем, что здесь небольшая кучка людей намертво спаяна выполнением одной задачи. Все – как один, от командира корабля до последнего чумазого машиниста-трюмного из Средней Азии. Загружать ракету – всем экипажем, выпихнуть ее в цель – тоже общими усилиями, и ежели уж что поганое случится, то взлетим мы в синее небо тоже все вместе, дружненько и одновременно. Наверное, по этой причине у нас такие сплоченные экипажи – многократно воспетое катерное братство.
У пирса № 30 залива Советская Гавань «Р-79» загружает боекомплект крылатых ракет. Это очень ответственное мероприятие. Катер встает к пирсу поочередно то одним, то другим бортом, играется боевая тревога, и каждый член экипажа выполняет свои обязанности согласно расписания по погрузке. На корабле приводятся в готовность средства пожаротушения, на пирсе развертывается пожарная машина. Шестиметровые сигары ракет со сложенными плоскостями крылышек уютно лежат на специальных тележках с мягкой подвеской. На пирс их бережно и аккуратно подает тягач – по одной по мере загрузки. На борту катера, прямо перед ракетными контейнерами монтируется грандиозная конструкция - загрузочное устройство (ЗУ). Затем автокран типа «Ивановец» цепляет ракету и осторожно переносит ее с тележки на направляющие салазки ЗУ. При этом специально обученные матросики держат ее на растяжках, чтобы гигантская смертоносная сигара весом в две тонны не танцевала в воздухе и не поцеловала нас с размаху последним поцелуем. Погрузка идет медленно: опустить ракету на ЗУ нужно с ювелирной точностью, чтобы она села в соответствующие пазы и правильно легла на салазки. Затем с помощью специального электропривода ракета плавно съезжает по салазкам в контейнер, на свое штатное место.
Две штуки затолкали без замечаний. Все у нас отработано, просто красота. А в третий контейнер она, падла, залезать не хочет. Вроде бы все правильно, как положено, однако не лезет – и все тут. Наш комбат Орби Махтиев (злой чечен) тычет пальчиком в кнопки пульта электропривода, ракета дергается туда-сюда и бьется в какое-то непонятное препятствие.
- Прекратить! Это вам что, карусель?? – орет дивизионный ракетчик Серега Сафронов. Он суетливо скачет по фермам ЗУ, пытаясь выяснить, в чем тут дело.
- Наверное, эти алкаши с РТБ опять вместо «Термита» нам трофейный «Гарпун» пытаются подсунуть, - выносит предположение Серега.
- Давай, другую тащи, эта бракованная, сука! – кричит Вова Махлаенко с мостика на пирс главному инженеру ракетно-технической базы. Вова – молодой начальник штаба нашего дивизиона и прежний командир «Р-79».
Бракованной оказывается и следующая ракета. Тоже не лезет, упирается хвостом. Погрузка прекращается до выяснения причин. Спецы с РТБ прутся к нам на борт, с умными рожами исследуют ЗУ, ощупывают механизмы, залазят внутрь контейнера. Пытаются вывернуть дело так, будто это у нас какая-то неисправность, а они, типа, не виноватые. Махлаенко и Сафронов спорят с ними, отчаянно матерясь. Больше готовых ракет у них нет, поэтому погрузка переносится до завтра, а мы остаемся ночевать у пирса № 30.
- Сволочи! Сидят все тут на подполковничьих должностях, жрут казенное шило от безделья с утра до вечера. Один раз в год не могут четыре изделия приготовить! - жалуется Серега Сафронов за вечерним чаем в кают-компании. Его уста глаголют истину. В нашей ракетно-тахнической базе офицеров – как собак нерезаных, и все с большими звездами (потому, как эксплуатируют ударное оружие). Базу собирались расширять, заложили тут новые цеха, производственные площадки, укрупнили штаты. Вырыли даже котлованы под эти сооружения – на том все и стало. И вот эти начальники виртуальных цехов и несуществующих лабораторий шарахаются тут целыми днями, не зная, чем заняться, чтобы как-то исполнить воинский долг. А дармового спирта у них – тонны, чтоб я так служил!
С утра они протрезвели, напряглись остатками интеллектов, и приволокли на пирс две свежезаправленные ракеты, которые мы дружно и слаженно загрузили до обеда.
Передние крышки пусковых контейнеров открыты и оттуда торчат огромные фаллические головные обтекатели. С помощью зубной пасты мы рисуем на морде у третьей ракеты широкую улыбающуюся пасть с одним клыком и милые, сходящиеся в кучу, глазки. Старпом Виталик Береза сидит на ракете верхом и, высунув язык, старательно выписывает каждую ресничку. Получается очень талантливо. Что-то жуткое в этом карикатурном оскале. Что-то неуловимо страшное и противоестественное. Беззубая дебильная улыбка свихнувшегося высокотехнологичного монстра, созданного для массового убийства. Неприятно.
Нам потом говорили, что этого делать было не нужно. Нехорошо шутить такие шутки с серьезными вещами. Панибратство с оружием никогда не доводило до добра.
Ракету из третьего контейнера назвали «Хохотун». С момента погрузки Хохотун затаил на нас злобу.
Во Владивосток идем неспешным экономичным ходом. Погода шепчет, ласковое солнце играет бликами в молоке моря. Красота. Мы сидим на площадке кормовых автоматов раздетые по пояс и болтаем ножками то удовольствия. Комдив Селиверстов – старший на переходе – развлекает нас морскими байками. Однако сильно расслабляться нельзя: военная служба на море предполагает постоянное ожидание какой-нибудь мерзкой гадости. По-другому у нас не бывает. И точно – не прошло и получаса, как задымил вспомогательный дизель. Дивмех Назаров, издав короткое «блядь!...», сорвался с места и убежал в свое подземелье. На площадке автоматов остались стоять его стоптанные тапочки. Комдив расхохотался и пошел в ходовую рубку выяснять обстановку. Всю ночь напролет наши маслопупы под руководством босого Назарова чинили свой дизель, нецензурно выражаясь и гремя железяками.
На завтрак в кают-компанию Вова Махлаенко притащил вахтенный журнал корабля.
- Полюбуйтесь-ка на творчество вахтенного офицера Махтиева. Вот он пишет: «Время – 01.25. По правому борту, КУ=30 град., над морем обнаружен неопознанный ярко светящийся объект овальной формы. На ГКП вызван командир корабля»…
- А вот дальше: «Время – 01.32. Объект опознан – Луна».
Мы бьемся в конвульсиях, расплескивая чай.
- Орби Вахаич, дорогой, как ваше здоровье? – интересуется комдив Селиверстов, внимательно изучая хмурого Махтиева.
Через трое суток заходим в Улисс. Становимся в 165 бригаду, к ракетным катерам, которыми здесь утыканы пирсы. Это «Молнии» поздней модификации. Местное население бригады повылазило, как тараканы из щелей, глазеют на нас удивленно. Мы для них - чудо-юдо невиданное, «Летучий Голландец» из далекого прошлого: корпус размалеван ржавыми пятнами сурика, на крышках ракетных контейнеров - пентаграммы красных советских звезд. Пронзительный свист турбин взбадривает всю округу. Они тут давно забыли этот звук – хромают потихоньку на своих дизелях, а турбины полного хода практически не используют. Турбина – штука сложная и капризная, чтобы ее эксплуатировать, нужно иметь мозги и практические навыки. У них тут, видать, ни того, ни другого - обмельчали совсем. Из двенадцати корпусов лишь единицы в строю, и это притом, что самому старому кораблю не больше семи лет от роду.
Поэтому мы гордимся своим старинным старьем. Мы ловко подскакиваем к пирсу и круто осаживаем реверсом. Швартовые партии работают быстро и слажено, все отработаны до ужаса, никому ничего не надо объяснять. Ни черта страшного, что наши матросы обуты в кроссовки. Так им удобней, и ноги не скользят по палубе. Офицеры – в доисторическом синем х/б с золотыми погонами. Местные смотрят на нас, как на инопланетян. Катерная лихость им совершенно чужда.
На пирс прыгает командир БЧ-5 капитан-лейтенант Зайцев. У него окладистая борода и кольцо в левом ухе. На голове - пестрая бандана с костями и черепами. Здоровается с дежурным офицером своей огромной клешней и интересуется по поводу берегового электропитания. От него все шарахаются, как от черта.
А потом начинаются бесконечные проверки. Комиссии бригады, комиссии флота – все стремятся охватить нас своим болезненным вниманием. И хотя официально этот процесс называется «оказание практической помощи» - никто тут нам, естественно, ничем не помогает. У них тут своих проблем выше крыши. Накопать дерьма – это всегда, пожалуйста, а как только что-нибудь попросишь у этих деятелей – сразу натыкаешься на непонимание и всеобщую глухоту.
Выпихивая нас из Совгавани в море, наши начальники заверяли нас авторитетно: придете во Владивосток – вам так обрадуются, что дальше некуда. Всё дадут, всем обеспечат - сверх положенных норм. Всё там есть, как в Греции. Это ж Главная База флота: управления, центральные склады, заводы, мастерские!
Однако после недели непрерывных скитаний по этим самым управлениям и складам с наивными совгаванскими лицами в поисках запчастей, жратвы и прочих ожидаемых материальных благ, некоторые из нас начали впадать в уныние и легкую депрессию.
Командир БЧ-5 задумчиво и долго изучал художественно выполненный мужской орган, который в техническом управлении флота ему нарисовали вместо резолюции на заявке, где он просил обеспечить корабль топливом.
Помощник командира несколько дней метался по бригаде в поисках продуктов, обивая пороги кабинетов, просил, клянчил, ругался и ревел белугой. Посланный в очередной раз каким-то тыловым пасюком на несколько букв, он от безысходности нажрался и среди ночи полез жаловаться к спящему комдиву. Однако сонный Селиверстов не очень-то проникся помохиной болью и выгнал его вон. Тогда тот спустился к себе в каюту, облачился в военную форму, нацепил галстук, тщательно нахлобучил фуражку, и, проверив в зеркале положение кокарды, сел за стол и принялся писать рапорт на увольнение из рядов Вооруженных Сил РФ. Он обиженно сопел и часто шмыгал носом, роняя на свою писанину крупные градины слез, которые тут же расплывались в фиолетовые кляксы.
- Все, хватит. Увольняюсь на хер! Суки!...
На верхней полке справа зашевелилось какое-то тело, и вниз свесилась голова дивизионного механика Назарова:
- Витаха, не надо!.. Оставайся с нами! Пошли их всех…
Дивмех был пьян. Он безуспешно пытался выбить с местных складов какие-то железяки, но так же не встретил никакого радушного понимания в этом вопросе. Поэтому сегодня он пошел в город и там привел себя в колообразное состояние. Ближе к вечеру Назаров с трудом забирался по трапу на корабль, цепляясь за поручни. Попав на борт, он первым делом дал размашистого пинка боцману – старшему мичману Сереге Шепелину, который очень удобно стоял рядышком, облокотившись на леер. Острый носок ботинка глубоко погрузился в боцманову задницу, отчего Шепелин резко выпрямился, словно сжатая пружина. Пожилой боцман мог легко убить Назарова одним ударом своей ладони, размером с совковую лопату.
- Ну, скажи еще, что я неправ!... – Назаров покачивался на нетвердых худеньких ногах, уперев руки в боки и бессистемно вращая своими пьяными злыми глазами.
Шепелин сплюнул, махнул рукой и ушел прочь. Нервы, нервы…
… К шести утра подходим к району стрельбы. С востока море внезапно вспыхивает и по горизонту нереальной огненной лавой расплывается рассвет. Лава заполняет собой все море, дрожа и вздымаясь протуберанцами волн. Алое зарево мгновенно воспламеняет низкие облака, пронзая их неестественно прямыми лучами света. Эта потрясающая картина замирает всего на несколько минут, после чего ослепительное буйство стремительно съеживается, концентрируясь в гигантском огненном шаре, вырастающем прямо из моря. Зрелище грандиозное, восхитительное и жуткое, словно эволюция термоядерного взрыва.
Солнце озаряет бескрайние морские дали и нашим взорам открывается громадная туша супертанкера, застывшего недалеко в дрожащей рассветной дымке. Стоит без хода на самой кромке района. Это странно и непонятно: обычно такие танкера спешат по своему маршруту, бегут, аж спотыкаются – торопятся зарабатывать свои грязные нефтедоллары. Причина его нахождения здесь, в двухстах милях от берега, может быть одна – какая-то неисправность или аварийная ситуация. Или все-таки не одна? Уж очень вовремя он тут сломался, возле района БП, в период учений флота.
Подходим ближе, кабельтов на пять. По мере приближения танкер вырастает до совершенно невероятных размеров. Огромный и черный, с высоченными бортами - видать порожняк. Многоярусная белая надстройка на корме кажется малюсеньким островком. По борту крупная надпись – «FULMAR». Начинаем вызывать его по 16 каналу УКВ. Дивизионный ракетчик Серега Сафронов – единственный из нас, кто умеет членораздельно произнести хоть какую-то английскую фразу. Все-таки имеет красный диплом. И он говорит:
- Fulmar, Fulmar, I am Russian warship R-995, over!...
Не отвечает, собака. Флага нет, на палубе – никакого движения, будто вымерли все. Комдив Селиверстов выходит на связь с руководителем учений, докладывает про этот «Фулмар». Начальник штаба флота откуда-то из-за горизонта с борта «Варяга» дает ему краткое указание: район закрыт, танкер - убрать. Поражаешься иной раз этим начальникам. Убрать! Словно это муха в борще.
Обходим «Фулмар» кругом. Сафронов непрерывно вызывает его на связь. Делаем один круг, другой – ни каких изменений. Комдив нервничает.
- Скажи ему, что скоро будет пиф-паф! Гоу хоум, плиз – и пусть канает!...
Садимся на ГКП и начинаем сочинять убедительные выражения угрожающего характера. Я пишу их на листочке, а Серега пытается перевести на иностранный:
- «Убирайтесь на хер!»… Нет, это не то.
- «Прошу сообщить причину остановки. Ваше местонахождение здесь представляет опасность»…
Серега ломает язык, аж вспотел. А «Фулмару» его труды - до ватерлинии. Молчат, гады. Наверное, подглядывают за нами в щелочки, изучают, прикидывают, как поступить. Или ждут инструкций от своих кураторов из ЦРУ. Повсему – не хочется им уходить. Любопытно им тут, медом намазано.
Время идет и надо что-то делать. Сокращаем дистанцию кабельтов до трех, Сафронов уже освоился, в голосе – металл.
- «Вы находитесь в зоне военных учений. Вам необходимо покинуть данный район!»…
И вдруг супостат ожил. Испугался, нервишки не выдержали. Поднял южно-корейский флаг, по палубе забегали фигурки людей.
- Я – «Фулмар»! Имею неисправность двигателя…
Короче, гундосит, что сможет дать ход только через несколько часов. Но мы ему уже не верим. Мы ему говорим строгим голосом Сереги Сафронова:
- Через пятнадцать минут я начинаю выполнять практические ракетные стрельбы. Прошу немедленно покинуть район!… -
И открываем крышки контейнеров. Для пущей убедительности. А там – страшные морды ракет и Хохотун со своей милой улыбкой.
Через десять минут все неисправности на танкере чудодейственно устранились. Он запыхтел трубой и резвенько побежал прочь. Вот так вот, сука.
Идем в точку залпа. Торопимся. Механик выжимает 30 узлов. Катер, задрав нос, летит по искрящейся морской глади. Позади – бурун метров шесть высотой. В корме из открытых шахт газоходов ДПХ вылетают тонкие струи воды, превращаясь в пыль, и в этом шлейфе играет настоящая радуга. Это похоже на инверсионный след реактивного истребителя, когда включается форсаж. На палубе сбивает с ног встречный поток воздуха. В такие минуты в полной мере ощущаешь всю неповторимую прелесть катерной службы, адреналин прет в кровь, хочется петь. Механик Зайцев неторопливо и важно поднимается в ходовую рубку, как будто что-то проверить в работе ВПУ. На самом деле он ждет похвалы.
- Ну, что, едем, та-щ командир? – судя по его счастливой роже, он тоже хочет петь.
- Ракетная атака!!!... Боевой курс - …!... Очередность старта – первая, вторая, третья, четвертая!...
На ГКП невероятная куча народу. Кроме штатного расчета тут толкутся контролеры, группы записи, группа объективного контроля с фотоаппаратом. Всё задраено наглухо. От духоты начинает мутить, одежда противно липнет к телу. Подходим к точке. У меня на большом индикаторе РЛК «Монолит» отображается сектор стрельбы и по его границам – отчетливые отметки кораблей флота, которые готовы работать по нашим мишеням. Штурман Гена Гусев докладывает минуту до точки залпа.
- Товсь!!! – голос командира взволнованно дрожит.
Все замерли на вдохе, я чувствую, как пот бежит по спине. С ходовой доносится интенсивный радиообмен между кораблями. Докладывают свою готовность, используя условные сигналы. Верещат без умолку. Комдив Селиверстов в напряженной позе склонился над ВПС-ом, пожирая его взглядом. Среди хаоса эфира он чутко улавливает команду, которую отдает грубый голос руководителя учений: какая-то группа цифр и слово «исполнить!»
- Старт!!!... – истошно орет командир.
Это заветное слово долетает до ушей каждого, кто есть на этом корабле. Этого слова ждут все, замерев как мыши в напряженных позах на своих постах. Это короткое слово венчает все наши труды, лишения и невзгоды за последний год службы.
Ракета никогда не сходит сразу же. Управление кораблем передано командиру БЧ-2, который со своего пульта подрабатывает рукоятками маховичков, добиваясь, чтобы нос корабля перевалил через боевой курс. Тогда автоматически замыкается цепь старта. В этот период все чумеют от волнения, томятся в ожидании, изнывают, вибрируют нервами.
И вдруг, словно какая-то исполинская многопудовая кувалда с размаху бьет по корпусу, отчего катер приседает на корму, мгновенно теряя ход. С коротким прощальным воем огромная ракета вырывается вперед, ослепляя на миг всех находящихся в ходовой рубке форсом пламени стартового двигателя. От неожиданности у всех – глаза по стакану. На ГКП почему-то ярче вспыхивает освещение. Словно их тумана, слышится доклад комбата:
- Товарищ командир, первая сошла!...
С ходовой рубки хорошо видно, как падает в воду отработанный стартовик, как начинает работать маршевый двигатель и ракета резво набирает высоту, быстро превращаясь в маленькую черную точку, оставляя за собой на небе крутую дугу дымного следа. Через пару минут она уходит далеко за горизонт, где по ней начинает лупить флот, но мы этого уже не видим. Лишь взбесившийся радиоэфир разносит хрипящие вопли каких-то парней, фиксирующих свои меткие попадания в цель.
- Вторая! Товсь!...
Со второй – какие-то неполадки. Что-то там не проходит в контроле. Ракетчики начинают суетиться, судорожно щелкают своими кнопками, мечутся, как поросята. Разбираться уже некогда, нужно от нее избавляться. Комдив Селиверстов - спокоен и сосредоточен, держится молодцом. Он принимает решение:
- Вторая! Аварийный старт!...
Стартовый двигатель выносит ракету метров на триста, после чего она, кувыркаясь исполинской колбаской, падает в море. Вероятно, при этом она разламывается, потому, что над местом падения вырастает громадный грязно-оранжевый гриб. Это рвануло ракетное топливо, смешавшись с окислителем. Через минуту мы входим в это ядовитое облако, которое полностью закрывает корабль. Наверное, в это время все вражеские разведчики, которые обязательно крутятся тут в допустимом отдалении, убегают в панике без оглядки. Черт их знает, этих сумасшедших русских, что там у них опять произошло. Никогда не знаешь, что от них ждать, не дай бог новый Чернобыль…
Руководство учения нами недовольно. Руководство с борта «Варяга» приказывает продолжать стрельбу. Комдив командует стрелять третью. А третья ракета у нас – Хохотун.
Хохотун повел себя совсем нехорошо. Контейнер почему-то не открылся полностью и ракета, ударившись в переднюю крышку, смяла головной обтекатель в гармонь. Заднюю сорвало реактивной струей. Стартовый двигатель отработал прямо в контейнере, искорежив там все механизмы. Ракета не вышла, обгорела и сильно деформировалась. При этом каким-то чудом ее топливные баки остались невредимы. Если бы компоненты топлива вытекли и соединились, то корабль был бы обречен. Это был бы неминуемый взрыв и мощнейший пожар, который не потушишь уже ничем. И мы бы стали очередным «Муссоном».
Стоим у пирса в 165 бригаде. Ждем комиссию флота. Наш вид - ужасен: краска на бортах, надстройке и верхней палубе обуглилась, катер весь черный от гари и копоти, словно прошел сквозь гиену огненную. Кучка любопытных изучает третий контейнер, в котором торчит проклятый Хохотун. На его обгорелой искореженной морде замечательно видна широкая улыбка, которая выглядит теперь коварной и издевательской. Комдив Селиверстов подзывает к себе дивизионного ракетчика:
- Сафронов, кто придумал эту мерзость?...
Серега виновато смотрит под ноги.
- Немедленно убрать! Чтобы через пять минут этого блядства не было! Мойте, скоблите – как хотите!... Вы что, идиоты, первый день на флоте служите? Сейчас ведь скажут, что именно из-за этого она и не сошла!...
Спустя несколько минут вся боевая часть два ползает по ракете, старательно удаляя окаменевшую от пламени зубную пасту с помощью бритвенных лезвий типа «Нева». Удаляться-то она удаляется, но только отвратительная улыбка все равно просматривается на фоне обугленного обтекателя. Серега пытается замазать ее черной копотью, соскобленной с палубы. Кто-то приволок обувной гуталин, который тоже пошел в дело. Дурдом!
Да, с оружием шутить нехорошо. Еще целый год нас склоняли на всех уровнях за то, что корабль был, оказывается, допущен к стрельбе с истекшими сроками эксплуатации ракетных контейнеров. Как будто начальникам совершенно невдомек, что эти самые контейнера КТ-138 изготовлялись в Советском Союзе, в тех самых местах, которые сейчас именуются ближним зарубежьем. И этому зарубежью теперь глубоко насрать на все наши проблемы, включая выполнение ремонтов их бывшей военной продукции.
Улыбку Хохотуна строгая комиссия не заметила.
… Замполит нашего дивизиона Щербина Игорь Олегович – парень шебутной, горластый и крайне деятельный. Замполитам исторически свойственна маниакальная склонность к вскрытию обстановки путем сбора различных слухов и сплетен, независимо от их источника. А еще они тут же стремятся эту обстановку довести до общества, просветить массы, тяготящиеся отсутствием достоверной информации. Этот самый Игорь Олегович, замполит, остался в Совгавани на хозяйстве, т. е. старшим в дивизионе на время отсутствия комдива и НШ, ушедших в море. Изнывая от безделья, то есть я хотел сказать, от бремени своей ответственности, он, спустя уже полчаса после нашей стрельбы раззвонил на всю округу, что во Владивостоке на «Р-79» произошел взрыв аварийной ракеты. Типа, данные о жертвах уточняются. Этой своей болтовней замполит ввел местное население в шок. На дивизион в панике примчались наши рыдающие жены, притащили с собой сопливых орущих детей и устроили истерическую манифестацию. Еле-еле их убедили в том, что с мужьями все в порядке. Замполита хотели убить…
Это была последняя ракетная стрельба 279 дивизиона катеров.
Спасибо за внимание и до новых встреч!!! Или читайте этот рассказик !!!
С уважением, Василий Сергеевич!!!