Эмили открыла глаза. Хотя нет, не так. Эмили открыла глаз. Один. Левый. Правый в упор не хотел открываться.
Мутным со сна взглядом обвела комнату настолько, насколько позволяло одеяло, в которое она была вся замотана с головы до пят.
Со двора через открытое окно доносились голоса дворовых детей, которые кричали, словно чайки: бурно и непонятно что-то на своем наречии.
Эмили подумалось, как жаль, что она не понимает чаек. Было бы так интересно с ними поболтать.
Было воскресенье. После обеда. Одно из тех воскресений, когда тебя родители тащат в гости. А у тебя такая тяжелая чугунная голова и ничего не охота.
А если остаться дома и попробовать заснуть, то всё равно не получится.
И идешь в гости, словно в наказание, жуешь там яблочный кекс или еще чего (ну, если к тете то тогда точно кекс) и слышишь этот гомон, и почти физически ощущаешь, как день заканчивается, превращая висящее над городом летнее марево в легкую сиренево-розовую дымку, в мгновение исчезающее за горизонтом с последними лучами солнца. А завтра в школу и еще мыть голову. Все собираются, расходятся партиями. Тётя зацепилась языком с соседкой, которая сплетничая, совсем по чуть-чуть, словно невзначай, как язычком пробуя на вкус пузырьки лимонада, выдавала новости и одновременно раздавала уходящим в руки оставшиеся от застолья пирожки и салат. Соседка своей обширной проекцией закрывала весь проход коридора. Дверь открывалась и порционно выплёвывала в подъезд пятиэтажки очередную уходящую партию гостей.
А потом Эмили поняла, что давно нет мамы рядом, но опять воскресенье. День, который она, по стечению обстоятельств, проводит в родном городе, ставшим за столько лет отсутствия странным незнакомцем, к которому не тянет, но что-то всё же ёкает в груди каждый раз при взгляде на него: город перестроили и перекроили, новые проспекты протянулись во все стороны.
А вчера она сходила впервые за более чем пятнадцать лет в свой старый двор. Так получилось. Просто шла мимо, а там сбоку, если свернуть с главной дороги стоял он, бывший дом. Раньше его всегда красили в синий цвет, а соседний в зеленый.
Удобно было объяснять, где живёшь.
И вообще сейчас, вспоминая прошлое, Эмили кажется, что для нее не существовало других частей города, кроме её района и пары мест, куда она с семьей ездила в выходные к родственникам. Она уезжала уже во вполне сознательном возрасте, но так было странно ощущать, что её мир был так мал.
Старый двор застроили выносными балконами, а сам дом снабдили громоздкой надстройкой. Подъезд номер «3» был как всегда прохладным. От квартиры нетронутой осталась только одна стена. Её-то Эмили и гладила, пока стояла в задумчивости, не решаясь уйти. Между двумя дворами «верхним» и «нижним» сохранились рассохшиеся перила, и сама лестница. Именно по ней надо было бежать со всех ног, когда с нижнего двора доносился зычный крик мороженщика. Надо было успеть домой, взять денег, а потом бежать босиком по раскаленному асфальту, чтобы получить заветный стаканчик. Много мыслей схлопывались в одну длинную и грустную ноту, которая висела гудящей струной, натянутая где-то в области сердца. Старая крыша насосной станции рядом с выходом и детская горка, которую уже приготовили на снос. Вот, и всё, что сохранилось.
Эмили вышла и медленно прошла по аллее рядом с домом. Часть деревьев вырубили. Дом облицевали. И зелёный тоже. В воздухе же пахло, как в детстве, лимоном.
Весна пришла в город.
А сегодня воскресенье. Эмили, сама уже мама, лежит в одеялах, как в коконе. Просыпаться совсем не хотелось, словно завтра была школа...
Дети - чайки по-птичьи гомонят о своём сиюминутном счастье, которое им самим никогда не повторить. ..