Воскресенье, восемь утра. В одной из комнат подвального помещения многоэтажки в спальном районе Бахмута (бывший Артемовск) включается свет. Мужчина в черном торопливо скрывается за вырезанной в фанерной перегородке дверью, которая делит комнату на две части. Там, по идее, алтарь. А сама стена - иконостас.
В комнату заходит женщина, которая точно знает, где что лежит, кладет свечи на столик под выключателем, рядом ставит сумку, достает пакет с булками и выкладывает в тарелку - для причастия. Затем вынимает черную и красную ткань, примеряет ее на алтарь.
- Подожди, не вижу, Лена. Мы так сегодня не начнем, - слышно мужской голос из-за фанерной стены, увешанной иконами, которыми в основном служат фоторепродукции.
Между тем, в подвал, держась друг друга, спускаются две пожилые женщины - они здесь впервые, переспрашивают, не ошиблись ли адресом. За ними заходят еще несколько человек. Потом - еще. Запах кадила заполняет тесную комнату. В углу становится девушка, прижимая к себе несколько папок. Ее зовут Олеся, и сейчас она - весь церковный хор. Так начинается утренняя воскресная служба. Человек в рясе - отец Павел. Десяток людей в подвальной комнате - паства, а комната - храм Святого Феодора Стратилата Украинской православной церкви Киевского патриархата, ныне самостоятельной Православной церкви Украины.
Священник поднимает руки и начинает молитву. Люди крестятся. Слышно движение воды в трубах, которые идут вдоль стен. В какой-то из квартир пятиэтажки сливают воду. Около десяти служба заканчивается. В комнате душно, кто-то выходит подышать, остальные группируются вокруг отца Павла:
- Уже несколько месяцев мы с вами служим только в воскресенье утром, однако правильно было бы совершать и вечернюю службу. Понимаю, что не всем удобно прийти сюда в субботу вечером, поэтому ограничимся утром, это ничего. Люди соглашаются и оставляют подвал. В тесном помещении снова становится легче дышать.
- Ничего, - говорит из-за алтаря, словно кого-то увещевает, отец Павел, - хорошо, что есть такие условия. Бывают гораздо хуже. Я это знаю.
Садимся на два стула в углу, священник обводит рукой помещение, показывает иконы, несколько подсвечников, стены, оклеенные обоями в цветочек - всё делал сам. Проводить службы его пригласила общественная организация «Бахмут Украинский», они же и придумали сделать иконостас, хотя бы из фанеры.
Подвал организация арендует для себя. В соседней комнате плетут маскировочные сетки. Здесь же хранят вещи для военных и волонтеров выезжающих на фронт. Бахмут расположен в нескольких десятках километров от линии фронта. За линией - оккупированный Донбасс. Еще несколько лет назад оккупированным был и сам Бахмут.
Первая служба здесь состоялась ноябре. Еще раньше отец Павел и прихожане начали просить у мэрии землю для небольшой церкви или часовни, но ответ один - нет.
Церковная утварь в комнате - из оккупированного Донецка.
- Эти все подсвечники разбираются и складываются. До войны они использовались в моем донецком храме. Когда его захватили, пожилые женщины забрали оттуда что могли и спрятали дома. Когда узнали, что я буду открывать приход в Бахмуте, завернули во что могли, в платки, носки и передали мне.
Зато теперь есть, с чем служить литургию.
Отец Павел - потомственный священник. Служили в церкви и отец, и дед. Сначала в Донецке, потом в Мелитополе.
Еще мальчиком он помнит себя в церкви, где служил отец - ему тогда не было и пяти лет. Коренастый отец проводит службу, а он стоит сбоку и держит кадило, пытаясь курить им вслед отцовской молитве. Ему не хватает роста, и кадило задевает пол - в какой-то момент огонь перекидывается на ковер и пожара удаётся избежать только благодаря реакции взрослых. Сейчас отец Павел вспоминает это с улыбкой. Официально служить он начал, когда не исполнилось еще и двадцати.
В девяностых годах Русская православная церковь предоставила частичную автономию Украинской Церкви, но это была еще не каноническая независимость.
- Часть священников начала переходить вместе со своими приходами. Так поступали многие молодые и решительные. Так сделал и я. Мне было 19.
За несколько лет до начала войны на востоке, в 2011-м, мама священника заболела и решила вернуться в Донецк, ближе к родным. Отец Павел не мог ее оставить и тоже перебрался в родной город. Там к украинской Церкви относились неприязненно, поэтому можно было не рассчитывать на собственный приход .
Открыть храм Киевского патриархата удалось только в поселке Чулковка, в отдаленном Пролетарском районе Донецка. Правда, это был скорее молитвенный домом, но и из-за него постоянно случались конфликты с церквями Московского патриархата, которые требовали снять со здания главку с крестом.
- Почему? Потому что мы были врагами. Нам говорили, что мы не имеем права здесь находиться, не существует такой украинской Церкви. Поэтому служили мы недолго.
- А дальше?
А дальше - война.
Это был август 2014 года. Несколько мужчин с оружием через плечо зашли в церковь отца Павла, при которой он и жил. Зашли, взяли под руки, набросили на лицо свитер, посадили в машину.
Отец Павел уверен, что это был батальон «Восток» - военное формирование сил «ДНР», которое в мае 2014 штурмовало Донецкий аэропорт. Вспоминает, что его привезли в помещение бывшей школы милиции в Донецке, где базировался батальон. Посадили в камеру возле КПП, на первом этаже. В подвале школы были другие пленные.
- Меня забрали, потому что я украинский священник. Потому что за священником могли идти люди. До этого мы с верующими молились за Украину и за тех, кто выходил протестовать на Майдан, я был против «русской весны». А зачем им такой человек в «своей» ДНР?
Сейчас ему не хочет вспоминать о днях проведённых в плену. Но кое-что отец Павел всё же говорит. В подвале держали гражданских. Если кто имел деньги, то мог откупиться. Других возили копать окопы. За отказ могли застрелить. Его водили на расстрел трижды.
- Делали это показательно, завязывали глаза, выводили из камеры, а потом говорили, что застрелят если захотят, - он рассказывает спокойно, но тут же просит сменить тему.
Несколько месяцев в плену отец Павел молился сам и слушал слушал как молятся другие.
- А что еще делать священнику, если не слушать? Сидел возле охраны, нескольких молодых ребят, которые жаловались на то, что должны воевать.
Священник вспоминает, как в ноябре эти двое, которые уже успели к нему привыкнуть, узнали, что отца Павла хотят расстрелять на самом деле. Попытались поговорить с людьми из батальона, которые, якобы, имели влияние на командование. Однако те ничего хорошего не обещали.
- Это было тяжело, - вспоминает он и вновь предлагает спросить что-то другое. - Но Бог знает, что делает.
Когда батальон поехал на задание, охранники поспешно выпустили часть пленных. С ними и отца Павла.
- Я только зашел домой - и через несколько часов уехал из Донецка. Они бы меня, конечно, нашли.
После небольшой паузы переходим к текущей жизни.
- Сюда я приехал три года назад, поселился в деревне под Бахмутом - возможно, именно потому, что на всей здесь нет ни одного украинского прихода. Но это Украина? А значит так не должно быть?
Его главная мотивация: должно быть место, куда верующие могут прийти. Тем более, что идет война за украинскую землю, а священники Московского патриархата часто поддерживают оккупационное войска и отказываются отпевать украинских военных.
В соседней комнате, где плетут маскировочные сети, слышно пение. Олеся и две женщины готовятся к следующей службе. Отец Павел немного оживляется.
- Видите, в подвале мы или нет, а хор свой есть. Разве не чудо?! Многие церкви годами лишены такой возможности.
Олеся, которая с несколькими другими женщинами образует церковный хор, пришла сюда сама. До этого девушка пела в кафедральном соборе Ивано-Франковска. Сейчас ее муж - капитан в военной части на территории Бахмута.
Простенькие иконы, обои, свечи возле стен... Огнетушитель в углу комнаты - в таких условиях он точно нужен. В доме в который раз сливают воду, слышен шум в трубе.
- Хорошо, что есть хотя бы это - говорит отец Павел, собирая вещи, чтобы успеть на автобус, живёт он в деревню под Бахмутом. - Главное, не воспринимать это как данность. На первой службе было всего человек десять, потом еще начали подходить, а сегодня нам уже тесновато. В такие времена церковь особенно нужна людям, им нужно куда-то идти.
Отец Павел осматривает комнату. Он очень надеялся съехать отсюда к Пасхе. Чтобы служить праздничную службу хотя бы в часовне.
- Мы можем и в лесополосе это делать. Но если погода плохая, не все мои верующие выстоят? - говорит отец и выключает свет в комнате.
Теперь, по крайней мере, есть место, где можно ставить часовню или храм. Городские власти выделили земельный участок для церкви. Отец Павел радуется, хотя говорит, место не слишком удачное - на окраине, рядом с теплосетью и гаражами. Правда, в горсовете иного мнения - первые участки, которые они предлагали, священнику тоже не понравились.
- Конечно, хочется построить храм. Начать оживлять украинскую Церковь. Ее, кстати, нет не только в Бахмутском районе, но и в соседнем Лиманском. Было бы хорошо впоследствии иметь и воскресную школу. Но сейчас у нас нет даже денег на небольшую часовню. Придётся просить о помощи власть, а может, кого-то из предпринимателей.
Украинская церковь, которая вынуждена быть в подвале, говорит отец Павел, - это следствие.
- Есть три силы, на которые реагирует человек. Власть, оружие и вера. Оружия у нас не было, а власть и вера подчинялись другой власти, чужой силе. Сейчас пришло время отходить от этого. Мы уже увидели, что случается, когда на твоей земле хозяйничают чужаки.
Время прощаться, идем по облупившемуся полу среди таких же стен, переступаем разбитый порог, выходим на улицу, где сияет солнце. В субботу отец Павел вернется сюда на утреннюю службу, а со временем планирует вернуть все православные обряды.
- Первые христиане, конечно, собирались и в катакомбах, но теперь 21 век, нельзя так, - говорит отец Павел на прощание.
Летом он всё-таки планирует попробовать службы под открытым небом.