Желтоватые лампы упорно бьют в потолок и от этого складывается странное ощущение, что несмотря на включенный свет, в комнате царит полумрак. Гул неразборчивых голосов, ведь кто сказал, что главное услышать, вовсе нет высказать свое мнение, а дальше хоть трава не расти, . Вот так куда вернее.
Откинувшись на спинку дивана, Ада скорчила недовольную гримасу, все равно сейчас ее никто не видел и старалась не замечать происходящего. Ее не спрашивали. Никогда и ни чем. Не вмешиваться в разговор это так привычно и легко было тогда. Хотелось лишь забиться в угол и плевать что почти 40, молчание всегда спасало, а попытки доказать ни разу не привели ни к чему хорошему.
Вот Ада и не настояла, не нашла способ убедить брата Константина в том, что взять маму Марину в эту поездку на ее родину, где она не появлялась к тому моменту наверное лет 17 надо любой ценой и фиолетово должно быть на все мыслимые и немыслимые отговорки, особенно если они высосаны из пальца.. Просто потому что желание мамы Марины было настолько велико, что она переносилась туда во снах и все об этом знали и никто не сделал ничего, чтобы помочь мечте сбыться.
Ада никогда не узнает, сколько непрожитых дней человеку стоило ее невмешательство. Через полтора года она вырвется из пространства, где все привыкли душить собственные мечты на свободу заплатив и продолжая платить почти неподъёмную цену, но зато живя. А если вдруг придет время ночных кошмаров, то именно там ей ласков напомнят, что практически ровно ровно два года спустя после той злосчастный беседы у мамы Марины закончились силы жить и ее не стало. И где-то внутри простить теперь себе этого Ада не может, чувствуя как все еще продолжают ее слепить те безразличные лампы, в глаза той, кто привык прятаться в темноте.
Желтоватые лампы упорно бьют в потолок и от этого складывается странное ощущение, что несмотря на включенный свет, в комнате царит полумрак. Гул неразборчивых голосов, ведь кто сказал, что главное услышать, вовсе нет высказать свое мнение, а дальше хоть трава не расти, . Вот так куда вернее.
Откинувшись на спинку дивана, Ада скорчила недовольную гримасу, все равно сейчас ее никто не видел и старалась не замечать происходящего. Ее не спрашивали. Никогда и ни чем. Не вмешиваться в разговор это так привычно и легко было тогда. Хотелось лишь забиться в угол и плевать что почти 40, молчание всегда спасало, а попытки доказать ни разу не привели ни к чему хорошему.
Вот Ада и не настояла, не нашла способ убедить брата Константина в том, что взять маму Марину в эту поездку на ее родину, где она не появлялась к тому моменту наверное лет 17 надо любой ценой и фиолетово должно быть на все мыслимые и немыслимые отговорки, особенно если они высосаны из пальца.. Просто потому что желание мамы Марины было настолько велико, что она переносилась туда во снах и все об этом знали и никто не сделал ничего, чтобы помочь мечте сбыться.
Ада никогда не узнает, сколько непрожитых дней человеку стоило ее невмешательство. Через полтора года она вырвется из пространства, где все привыкли душить собственные мечты на свободу заплатив и продолжая платить почти неподъёмную цену, но зато живя. А если вдруг придет время ночных кошмаров, то именно там ей ласков напомнят, что практически ровно ровно два года спустя после той злосчастный беседы у мамы Марины закончились силы жить и ее не стало. И где-то внутри простить теперь себе этого Ада не может, чувствуя как все еще продолжают ее слепить те безразличные лампы, в глаза той, кто привык прятаться в темноте.
