…Рояль оскалил пасть, готовый растерзать того, кто сунется к нему.
Но музыкант – бесстрашный укротитель звуков, задумчивый,
Хоть выглядит рассеянным,
Сосредоточился на схватке. Вот-вот она начнётся.
И замер зритель в предвкушеньи битвы.
Махина или Человек?
А Человек последние слова молитвы произносит…
И мысленно у Господа он попросил прощения
И помощи в сей очень тонкой битве.
Здесь каждый, ведь, удар, стать может другом,
А может против самого тебя восстать.
Поэтому и ждёт начала этой схватки терпеливый зритель.
И полновесною валютой, - временем своим - он заплатил за зрелище сие.
А наш тореадор наедине с быком трёхногим
На сцене. И вместо шпаги только мысль и пальцы.
И на глазах у всех подходит ближе, ближе, ближе…
Извлёк аккорд из этой чёрно-белой пасти.
Один, другой, десятый, сотый…
И звуки громче полились и тише, тише.
Рояль почувствовал достойного врага.
Но покориться не спешит.
И словно кот гигантский, играя с мышью,
Со злостию весёлой заманивает внутрь тореадора.
Чтоб оборвать опору логики его фальшивой нотой,
И в клочья смехом и презреньем прессы растерзать,
Чтоб позабыл про звуки до скончанья дней своих тореадор.
Чтоб убегал от публики, надев навек позор,
Как мятую и грязную и рваную рубашку…
Зал погрузился в хаос и непониманье.
Гармония едва понятна, еле различима.
И нужен очень тонкий слух и неземное чувство ритма,
Чтоб распознать в импровизации жестокой простой, знакомый всем мотив.
Но кто кого?
Сумеет ли достроить хитрый свой орнамент
Музыкант-смельчак,
Играющий без нот, без правил и без страха?
А он из звуков выстроил уже фундамент
И начал возводить свою молельню.
Ведь он просил у Бога, чтобы помог ему Создатель
Из кирпичей незримых нам её построить…
И Бог ему помог! Он отвечает на мольбы.
Конечно, Человек наш приручил трёхногого зубастого дракона.
И тот, как ласковый телёнок, покорился.
А зал? Что зал?
А зал никак не мог понять:
Что всё-таки произошло на их глазах?
И почему они боятся осквернить ту тишину и чистоту,
Которую они все разом ощущают,
Малейшим звуком, кашлем или кресла скрипом…
Куда теперь идти?
И как с такою чистотой и высотой им жить???
Никто не знал. И длилась, длилась эта тишина.
Никто не выходил курить и не хотел вина…
И каждый с совестью своей, как с Богом, был наедине.
Вот так я побывал однажды в чьём-то сне…
1998 год