"Ты меня спрашиваешь про годы войны. А я их, Снежана, не помню. Ведь к маю 1945 года мне не было еще пяти лет. В моей памяти лишь разговоры о недавно прошедшей войне."- начала письмо дедушкина сестра.
Но разговоров и слёз в семье было много, ведь мои бабушка и дедушка в 1941-ом проводили на фронт 4-х сыновей и 2-х старших внуков. Живым, хоть и израненным, из шестерых вернулся лишь один - младший внук.
В первый же год войны умер и наш дед - Степан Павлович, участник Первой мировой войны. Его на Великую Отечественную уже не призвали, так как было 66 лет. Он умер, как тогда говорили, от разрыва сердца. Теперь бы сказали - ИНФАРКТ. Накануне вся семья, получив очередное печальное известие, горько плакала. Дед немного даже построжился на баб, укорачивая в громком рёве, а утром его нашли холодным.
Поскольку моя мама, а твоя прабабушка, в годы войны дома бывала крайне редко (она работала в колхозе вначале дояркой, а потом рабочей на обжиге извести), я была на попечении бабушки. А в сезон огородничества - под присмотром брата, твоего дедушки Саши, который был старше меня на 8 лет.
Ты, наверное, не знаешь, как выжигали известь на нужды войны. Расскажу. В нашем селе Усть-Пустынке есть две большие скальные горы из известняка - называются Большой Монастырь и Маленький Монастырь. Так вот, наши матери с ломом в руках лазали по этим скалам, откалывая большие каменные глыбы, которые самокатом спускали вниз. Внизу разбивали их на более мелкие куски, под руководством одного мастерового старичка складывали из них большие обжиговые печи и несколько дней жарко топили дровами. На выходе получалась негашёная известь.
Когда печи остынут, эти же наши матери аккуратно разбирали их, на носилках переносили известь в склад. А оттуда, погрузив в лошадиные повозки, отправляли её по назначению. Сегодня трудно включить воображение и представить как у них, полуголодных, хватало сил на это.
Я же, по малолетству, из военных лет помню лишь один яркий эпизод - это как в компании брата и его 12-14 летних дружков участвовала в походе на "фашистов". Даже помню свое красненькое в цветочек платьишко, в подоле которого я подносила этим "бойцам" снаряды в виде больших засохших комьев деревенской грязи. Сейчас на это можно смотреть с известной долей юмора, но, по большому счету, это очень грустная история.
Где мы взяли "фашистов"? А нам их привезли. Это были семьи поволжских немцев. На окраине села у горы на возвышенности, где грунтовые воды низкого залегания, наскоро построили полуземлянки, в которые их и поселили. Местный народ называл их блиндажами. Надо сказать, что они достаточно долго, не менее 10-12 лет, существовали. Такие же были и в соседних селах. Деревенские ребятишки бегали туда, чтобы рассмотреть новых соседей, пробравшись поближе сквозь заросли высоченного репейника, лебеды и "медвежих пучек". А когда массово пошли похоронки, организовали набеги.
Мой старший брат брал меня с собой и в моей ранней детской памяти запечатлелось яркое: кукла-пупсик и еще какие-то игрушки у немецких детей. У нас этого и в помине не было. Помнится, мне хотелось смотреть и смотреть, возможно приблизиться и подержать эту куклу в руках, но, наверное, раздавалась команда: "Огонь!", и на бедных немецких детей обрушивался шквал "снарядов" из камней и кусков сухой грязи. Их матери быстренько всех забирали и молча уводили вниз в свои жилища.
Такова была жестокая реальность военного времени в глубоком сибирском тылу. Встав взрослой, я расспрашивала брата, как же в селе уняли их, этих глупых "народных мстителей" за погибших на фронте отцов.
И он мне рассказал, что матери и сельсоветское начальство пытались жёстко пресекать эти набеги, но они всё равно продолжались. Кардинальное изменение внес учитель - Иван Андреевич Белянин. Он был уже преклонного возраста, из семьи бывших волжских судовладельцев и, как мне впоследствии стало известно, в Сибирь приехал не по своей воле.
Будучи образованным, умным, тонким человеком и талантливым педагогом, он собрал всю эту деревенскую малолетнюю "Армию защитников Отечества" и разъяснил примерно так:
"Ребята, эти немцы не фашисты - это наши русские немцы. А перевезли их сюда потому, что они жили близко к войне и фашисты могли их захватить и даже убить за то, что они стали русскими немцами. Но отцы этих ребят, как и ваши, воюют и тоже погибают на фронте."
В общем что-то в этом роде им растолковал. Во всяком случае деревенские несмышлёныши прониклись и обстановка наладилась. По крайней мере лично мне в баталиях больше, видимо, не приходилось участвовать, иначе бы я помнила.
После войны многие немецкие семьи прижились в нашем селе. Не могу вспомнить, чтобы у моих подружек, из числа немецких девочек, у кого-то были отцы. Мы, безотцовское поколение, воспринимали это как дело обычное, только видели, что нашим матерям тяжелее других надрываться с ребятишками и домом без мужика. Тогда я не знала, что немецкие семьи ещё лет 10 после войны были на особом учёте. Мы просто жили, учились все вместе, без какого- либо различия.
Смотрю на школьную фотографию. Вот он мой одноклассник, Олег Май, весельчак и любимец нашего класса "А". Где он теперь и жив ли? Некоторые из наших деревенских немцев, прожив много-много лет в Сибири, обзаведясь домами и смешанными семьями, в 90-х годах переселились в Германию. В 2014 году я была в своем селе. Односельчане рассказывали, что приезжала Валя Реш и плача целовала землю во дворе её бывшего дома. А сын Адика Шмидт, Володя, живущий сейчас в Германии, в сети ОК размещает песни о нашей родной деревеньке.
Так и хочется крикнуть всем хитроумным политикам: "Да пощадите же вы людей и, особенно, детей! Дайте им спокойно жить!".