Очередная история из деревенского моего детства. Мне повезло быть свободным ребенком. Можно на это жаловаться, что росла как трава под забором, можно сказать - была свободна, как ветер. Мне больше подходит - я была сама собой, потому что природе все равно, что ты ей говоришь, она живет и живет по своим законам.
Я отправилась исследовать мертвый лес. Он не был мертвым, там росли деревья, был подлесок, муравейники, все, как и должно быть в лесу. Но в нем не было ни грибов, ни ягод. То есть, грибы были, но несъедобные. Кедров, полезных кустов тоже там не было, простым деревенским бабкам брать там было нечего и его звали пустым. Мертвый лес был отграничен от других участков леса полями, дорогами и небольшой лесной речкой, за которой тянулось опять же поле, заброшеное по причине умирания совхозов и колхозов в лихие годы.
Протяженность мертвого леса была километров 10-12, шириной километров 6-8, такой язык, лесок, который можно было бы за день пройти, если было желание. Мое вечное шило во всех местах требовало исследований. Такой ли уж он мертвый? А клады? В памяти шевелился какой-то факт, полуслышанная полулегенда, какое-то упоминание, что там что-то было, хотя и давно. Детская надежда найти настоящий клад, ну хоть полклада, монетку, обрывок страницы, витражное стеклышко - подогревал мой азарт приключенца.
Я шла медлено, потому что, кроме поиска чего-нибудь, мне хотелось еще и рассмотреть коряги, вывороченные пни, раздвоенные деревья, ежей, растения. Нашла огромный муравейник, невероятное сообщество. Муравейники и рои меня всегда изумляли разделением труда у таких примитивных существ, точным регламентом и прописанным скриптом на вообще любой случай жизни.
В муравейник упала ветка, я подняла голову. На дереве рядом со мной висел нарост, похожий на очень уродливый гриб-трутовик. Нарост пошевелился и от него отвалился кусок коры, который, шелестя, упал к моим ногам. Я собралась сделать шаг вперед и нарост весь потек шевелениями, заерзал немыслимо и плюхнулся с дерева на землю. Я шарахнулась назад и уперлась спиной в дерево. В голове свистело, руки и ноги онемели, я перестала видеть все вокруг, зрение сузилось до коридора, в конце которого, далеко-далеко, за тысячу километров от меня стоял уродец, ростом мне по пояс, весь заросший бородавками, наростами, опухолями, с маленькой, крошечной головой, не больше мужского кулака. У него почти не было лба, не было волос, только улыбка на всю головенку. Он подобрал ветку, не спуская глаз с меня и улыбаясь, бросил ее в мою сторону. Неуклюже, как трехлетний ребенок.
Паники не помню, помню, как попыталась уползти с дерева, которое мешало мне пятиться, потом развернулась и побежала, сразу же запнулась о пень, или о землю, или о собственные ноги, упала, заорала дурниной и на четвереньках, вставая по дороге (некогда было продумывать технику бега), побежала куда-нибудь подальше от этого малыша.
В груди болело и хрипело, ноги вынесли меня на дорогу, пустой лес казался черным и угрожающим, где за каждым кустом пряталась смертушка неизбежная, я перебежала дорогу и по обочине пошла в сторону деревни. Я косилась на мертвый лес и каждый шорох в нем, вспорхнувшая птица заставляла мое сердце колотиться, как бешеное, и я ускоряла шаг.
Вернувшись домой, я не нашла никого, родители были на полевых работах, и я выбежала на улицу. Не в себе от пережитого ужаса, я увидела соседку, бабушку Марусю, и она тоже заметила, что я встревожена. "Чего случилось-тооооо?" - нараспев спросила она меня. "БабМарусь... бабМарусь..." - мой голос срывался от долгого бега и паники. "Обидял ктоооо?" - также певуче спросила она, приобняв за плечи, и тут я разрыдалась, в слюни и сопли, найдя хоть какую-то человеческую заботу.
Бабушка завела меня к себе домой, говорить я не могла, меня трясло, она только и поняла, что я была в лесу, там что-то произошло. Она себе подумала, что меня обидел какой-то мужчина, усадила меня на кровать, дала напиться, отерла мне зареванное лицо, обняла мягкой рукой и стала уговаривать: "Ты мне роскажиии, я тебя пойму, всяко случаица, а то если обидял кто, так мы то порешаим, тебя в обиду не дадим, не боись, дочка, давай говори-ко, что там приключилося с тобой".
Я смято поведала, что ходила в мертвый лес, там был маленький человечек, он в меня ветками бросал и я убежала. Бабка поуспокоилась, похлопывая меня рукой, как будто баюкала младенца, стала смотреть в окно, пережевывая какие-то воспоминания. "Так то ж Вутько был. Лясной дурачооок..." - сказала старушка. "Он тама живет. Тама раньше давно, ишо до революции, усадьба была, так ее сожгли, мужики-та. Ну к, ще и люди тама погибли, в пожаре. Вот Вутько от них как-то получился. Он нязлой, поиграть ищет. Яво если встречаим, оставляим хлеба там или печешек, кладем на травушку и говорим - вот тябе, Вутько, гостинчик" - да и уходим прочь. Он невредный, никому еще худа не сделал. Ты зря от туда пошла, только напугалася...".
Бабка ворковала, потом перешла на рассказы о том, как ее дочь в институт поступала, да как внуки в городе живут, отвлекая меня от тревожных мыслей. Потом попросила помочь ей дрова сложить у бани, которые наколоты были, но не сложены. Она мне помогала, мы быстро управились, я пошла домой, Бабушка Маруся дала мне банку ягод "Банку-от потом заняси мене".
Больше я в мертвый лес не ходила. И не расспрашивала никого. Это как часть мира, которая не подлежит исследованию, когда живешь среди природы - нет желания разбирать ее на части и препарировать. Ну живет Вутько, живет лес, живут муравейники, бабушка Маруся, девочки, мальчики, птицы. Ну и пусть себе живут. У каждого своя дорога.
А банку я, конечно же, вернула.