Проснулся в субботу трезвым. Странностью было иметь с утра животный аппетит и планы нА день. Солнце баловалось блеском безупречно начищенной обуви, настроение требовало душевной собирательности. Культурная программа московских городских афиш казалась навязчиво-шаблонной и я доверил маршрут спонтанности.
Давно хотел повторно посетить Мавзолей (сменить скорбь детских воспоминаний на обыкновенное взрослое любопытство), но мертвому телу вождя предпочёл живую Хитровку Гиляровского.
«Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! С площади слышатся пьяные песни да крики «караул», Но никто не пойдет на помощь. Разденут, разуют и голым пустят. Убитых отправляли в Мясницкую часть для судебного вскрытия, а иногда — в университет. Страшные трущобы Хитровки наводили ужас на москвичей. Десятки лет и печать, и дума, и администрация, вплоть до генерал-губернатора, тщетно принимали меры, чтобы уничтожить это разбойное логово.»
Многочисленные капилляры фасадных трещин отторгали архитектурное поверхностное обновление. Здесь я был СВОЙ. И навсегда останусь своим для этих улиц. Это моё место силы.
К вечеру похолодало. Запах горячих чебуреков действовал наверняка. К ним же заказал 200 грамм коньяка с невнятным названием «Российский». По выходу из закусочной зима не казалось уж такой зимней, ветер стих, как и балаган мыслей, лица прохожих располагали к доверию. Всех хотелось обнять, но до фамильярного «Что Вы себе позволяете?!» не хватало грамм 400-500.
Домой ехал в метро. Напротив сидела девушка с книгой. Закладкой ей служил деревянный шпатель из кофейни. Занимательная реинкарнация природы в культуру...