В ДК ньюсталинского проекта подтягивались люди. Кто в одиночку, кто с друзьями, а кто и целыми семьями. Большой человек приехал нынче в сей маленький, но чертовски уютный городок. Сам глава церкви «Свидетелей отсутствия завтрашнего дня». Целое событие! Его проповеди в аудио, видео и гало есть в доме у каждого жителя этого города, но ничего не может заменить личного присутствия.
— Дети мои! Я рад приветствовать вас в этом уютном зале. Словами не могу передать, как мне приятно видеть тут только живых. Спасибо вам всем. Я понимаю, как тяжело не поддаться соблазну. Близких терять тяжело, и ещё тяжелее не воспользоваться возможностью их вернуть. Не надолго! Буквально на год, но мы, жертвуем большим. Много большим. И всё равно никогда не получим желаемого. Кто к нам возвращается? У этих существ есть внешность наших любимых. Есть их память. Их чувства. Но есть ли душа? Точно нет. И хоть я и делал это предостережение сотню раз, но я повторюсь. Как бы ни было велико ваше горе, но не обрекайте из-за собственного эгоизма мёртвых на новую жизнь, которой они у вас не просили!
— Во заливает! — громко шепнул Макс на ухо своему другу. - Души нет. Враньё! Я тут на днях такое прочитал…
— Опять ты на запрещённые сайты лазил? А если мама узнает? - Сергей предпочитал разумную осторожность, но почему бы не воспользоваться плодами риска другого человека?
— Да всё норм. Я умею не палиться. Да и сам знаешь, что все наши книги по истории нещадно правят. Аж бесит! Чо скрывать? Было и было, — бурчал Макс. - Когда на радостях народ попёр вызывать Курта Кобейна, Фредди Меркьюри, Пушкина и других, то они за год таких вещей классных выдали! А нам врут, что вернувшиеся не могут в творчество и, следовательно, у них нет души. Всё есть ересь и мистификации.
— Ну а вдруг правда? Вернувшиеся хотят остаться, вот и нанимают полностью живых, чтобы те за них писали и сочиняли. - Не то чтобы Сергей был всеми руками за официальную позицию их религии, но он любил занимать противоположную от собеседника точку зрения.
— А знаешь, что сказал Сталин, когда глупые детишки его, случайно, вернули? — внезапно спросил Макс.
— Что?
— Расстрелять! — с пародией на кавказский акцент сказал Макс.
— Иди ты. Этому бородатому анекдоту больше лет, чем самому Сталину. А его, между прочим, уже раз пятидесятый вызывают.
— А Ленина и вовсе раз сто! Я видел фотку, где он в мавзолее со своим прошлым телом в обнимку стоит. Жуть.
— Угу. Так, ты что рассказать хотел?
—Тссс…— шикнула на ребят какая-то тётка.
Ребята на некоторое время притихли. А на сцене в это время проповедник продолжал рассказывать об ужасах возвращения, о том, что мёртвых нужно отпускать с миром и как важно заранее внести себя в реестр запрещённых к вызову в жизнь. Лучше ещё во младенчестве.
— В общем, — ещё тише стал шептать Макс, — закон о защите чувств верующих собираются отменить. И, вообще, поговаривают, что хотят, вообще, любую религию сделать вне закона.
— Да ну! Не будет такого! Народ же взбунтуется! - Сергей не то чтобы совсем не допускал такую возможность, но сначала предпочитал слушать аргументы другой стороны.
— Так не сразу же. По чуть-чуть. Сам же знаешь какая ситуация сейчас в мире. Если ты не в реестре, то будь добр в тридцать и в пятьдесят лет призвать того, на кого покажут пальчиком в Бюро Возвращения. Минус десять лет жизни как с куста! Так что народ в религию прёт, лишь бы такой долг родине не отдавать. А многие богатые и знаменитые хотят иметь возможность возвращаться в неограниченных количествах.
— Угу. Аборты запретили. И налог на бездетность ввели. Собственно, так я и родился. Мне мама рассказала. Людей как скотину на убой разводят.
— Ты не переживай! На наш век ещё хватит. А-ха-ха! Я тут на ролики древние натыкался. Там закон о чувствах верующих ругали только так. А в итоге он нас и спасает.
— Да. Забавненько. Кстати… А я зеркало нашёл, — заговорщически сказал Сергей.
— Да ладно. Как? Они же все у нас запрещены, — Макс искренне удивился. Баловаться такими серьёзными вещами больше в его духе.
— Да в одном заброшенном доме валялось. Думаю сдать за вознаграждение. Я же не буду уподобляться тем придуркам, которые вызвали Лермонтова только для того, чтобы он сам рассказал учительнице, что он никакого смысла в свои стихи не закладывал, а просто был пьян.
— Я помню, как мы их камнями закидывали и из города выгоняли. Вместе с Лермонтовым. Было весело.
— Вот-вот. Не хочу никому доставлять тоже удовольствие. Хотя папу увидеть снова хочется… - Серёга немного расстроился.
— Понимаю. Но папа твой точно в реестре есть. И если его вызвать, то тебя посадят даже несмотря на возраст. Кстати! По поводу посадят. В самом начале, когда Бюро только-только начало свою работу, некоторые заключённые подали заявку на последующее возвращение только чтобы досидеть свои сверх пожизненные сроки. Срачу было! Типа вы же сами нас на сто пятидесят и триста лет посадили. Будьте добры обеспечить.
— И?
— Им заменили пожизненные на смертный приговор через возвращение всех, кого они убили. Ну и понятно, что если на руках больше двух трупов, то это стопроцентная смерть на месте.
—Тссс…— на ребят снова шикнула та же тётка. И как только в этом шуме может что-то расслышать? Все вокруг то бога славят, то кричат в поддержку слов главы своей церкви.
А проповедь продолжалась. Отдельно оратор прошёлся по языческому ритуалу вызова. Зеркало, свечи, полночь. Так, дети вызывали Пиковую Даму. И когда ритуал стал работать и позволял вернуть из смерти вообще кого угодно, то начался ад. И первыми жертвами стали именно дети. Никто же ещё ничего не знал про ограничения на количество вызовов, то цену в пять лет жизни, про то, что вызванный через год исчезает будто его и не было.
— А давай попробуем, — серьёзным тоном прошептал Серёга.
— Что попробуем? — с подозрением спросил Макс.
— Давай вызовем саму Смерть. И спросим, что за фигня творится с нашим миром. Почему она позволяет возвращаться из своих владений людям? — иногда даже врождённая осторожность пасует перед детским любопытством и подростковым бесстрашием.
— Ты дурак? Думаешь до нас не пытались? Если я про это ничего не нашёл, то это ещё не значит, что никто такого не делал, — иногда даже постоянное желание нарушать устоявшиеся нормы поведения пасует перед здравым смыслом.
— Ха. Боишься, что у нас ничего не получится?
— Боюсь того, что у нас может всё получиться.
