Семёновна любила сидеть возле окошка на кухне в темноте. О чём-то думала о своём, вспоминала свою жизнь. Иногда застывала, растекаясь в небытие. Из этого тумана выводил какой нибудь звук со двора: сработавшая сигнализация, лай собаки или крик с соседнего окна.
В соседнем окне, этажом выше, было всегда шумно. Там жила пожилая пара, но часто к ним приезжали дети. Детей у них было пятеро. У тех свои дети и поэтому кутерьма каруселью. Шумно, хлопотливо, наверное, весело. Семёновна такой образ жизни осуждала и частенько ходила ругаться.
У самой была дочка. Жила в другом городе, замужем и двумя детьми. Городок этот находился в ста километрах, но приезжала дочка редко.
Семёновна любила порядок. Есть такие люди, у которых в шкафах стерильно и все разложено так, что можно отыскать свою вещь даже ночью, в темноте. Каждую субботу она наводила генеральную уборку. Вытирала пыль не только где видно, но и со всех антресолей и гардин, с наличников дверей и плинтусов за шкафами. К вечеру управлялась и падала с ног от усталости счастливая. Воздух пах альпийской свежестью.
Дочка была противоположностью: беспорядок её не раздражал и вещи в шкафу были свалены в кучу. Семёновна боролась с дочерью за чистоту и эта борьба отравила им отношения.
Особым камнем преткновения была обувь. Дочка всегда торопилась жить, все делала бегом и разувалась впопыхах. И не ставила туфли на полочку для обуви. Эта особенно бесило мать. И крик: "обувь на место !" звучал три раза в день.
Семёновна не ездила в гости к дочери и внукам. Гомон, бардак и суета раздражали её, и она уезжала с головной болью поскорее. Дочку она любила и по телефону с ней разговаривала по утрам. Такой формат общения их очень устраивал.
Но все чаще и чаще она застывала в небытие, уходя туда после воспоминаний о прожитой жизни. И прислушивалась к шуму сверху, улыбаясь детским крикам. Все чаще перебирала фотографии и все чаще вздыхала.
А недавно выставила обувницу на помойку и разувалась как дочка в детстве. Иногда специально раскидывала: один туфля здесь, другой там...