“Мультикультурализм” является обозначением для ряда социально-философских теоретических подходов, выступающих теоретической базой для проведения внутренней политики некоторых государств — в первую очередь, европейских. В чисто описательной манере мультикультурализм трактуется как существование нескольких культур (лат. multus — много) на одном пространстве (в пределах одной юрисдикции, одного государства). Нормативно термин также используется сторонниками проживания разных культур в государстве без ассимиляции. Мультикультуралисты выступают за защиту и признание культурных различий: «Мультикультурализм — это идея, что с людьми следует обращаться одинаково несмотря на их различия, но из-за этих различий», считает британский публицист индийского происхождения Кенан Малик. Теории мультикультурализма противостоит идея доминирующей национальной культуры, а также широко распространенная концепция плавильного котла в Соединенных Штатах, которая предполагает, что разные культуры сблизятся и в результате возникнет общая национальная культура.
Целью мультикультурализма является мультикультурное общество, в котором не должно быть государственного или негосударственного «давления» для ассимиляции. Этнические и культурные группы, предполагается, существуют индивидуально. Эта модель основана на постулате о том, что представители этнических групп проявляют взаимопонимание, уважение, терпимость и могут относиться друг к другу как к равным.
Критика мультикультурализма исходит из разных кругов, в том числе от сторонников концепции интеркультурализма (динамичный процесс гибридизации культур). Одним из первых, кто критически взглянул на идею мультикультурализма, был левый либеральный американский историк и близкий друг семьи Кеннеди Артур М. Шлезингер. В своей книге «Разобщение Америки - размышления о мультикультурном обществе» (1991) он высказывает мнение о югославской войне и о сепаратистских движениях в Испании (Каталония), Великобритании (Шотландия), Бельгии (Фландрия) и других странах - «которым, присуща хрупкость полиоэтнического общества». Основной вопрос конца 20-го и 21-го веков для него звучит так: «Что происходит, когда люди разного этнического происхождения, говорящие на разных языках и исповедующие разные религии, живут вместе в одном географическом регионе и под одним и тем же политическим авторитетом? Если их не объединяет ни одна общая цель, взаимная неприязнь разделит их. Похоже, что этнические и расовые конфликты отныне будут определяться как взрывная проблема нашего времени». Точно так же Даниэль Кон-Бендит, основатель и первый глава франкфуртского «Управления по мультикультурным вопросам», указал на значительный потенциал конфликта в многокультурном обществе, если ему не противодействовать: «Многокультурное общество сурово, жестоко и мало солидарно, она характеризуется значительным социальным дисбалансом».
Еще не утихли споры о целесообразности мультикультурной политики и не исчезли восторженные возгласы мультикультуралистов и “прогрессивно” толерантной общественности, хотя на верхнем уровне мультикультурализм был дискредитирован почти повсеместно. В своем выступлении на Мюнхенской конференции по безопасности 5 февраля 2011 года бывший премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон представил сегрегацию и сепаратизм как ключевые проблемы, стоящие за угрозой исламистского экстремизма, и выступил за «общую национальную идентичность» вместо «доктрины государственного мультикультурализма». Как следствие, он призвал к «активному и сильному либерализму» (имеется в виду классический либерализм, который ставит на первое место индивидуальные свободы и права индивида, в то время как мультикультурализм защищает групповые интересы) и объявил о прекращении государственного финансирования исламистских организаций, пропагандирующих терроризм.
Берлинский политолог и исламовед Ральф Гадбан, подчеркивая важность прав человека как конституционной основы демократии, заявляет, что идеология мультикультурализма несовместима с основными принципами либерального и правового общества: «Идеология мультикультурализма исходит от философа Чарльза Тейлора. Его тезис: “либеральный индивидуализм означает, что в мире потребителей люди преследуют свои эгоистические интересы и становятся отчужденными и аморальными. Это можно исправить, используя старые структуры, а именно сообщество, которое обеспечивает идентичность и моральный стержень. Это идет рука об руку с ограничениями на свободу личности, но ведет к устранению отчуждения личности.” Тейлор использует марксистскую терминологию, но переворачивает ее. Я придерживаюсь мнения, что мультикультурализм — это не левая, а реакционная идеология, направленная против либерального индивидуализма».
После сопоставимых позиций канцлера Ангелы Меркель, бывшего президента Франции Николя Саркози и бывших премьер-министров Австралии и Испании Джона Ховарда и Хосе Мария Аснара, которые единым фронтом критикуют мультикультурализм за то, что он препятствует успеху в интеграции иммигрантов, Ватикан также вмешался в дебаты. Будучи президентом Папского культурного совета, кардинал Джанфранко Раваси объявил, что модель мультикультурализма потерпела неудачу, вместо этого он выступил за интеркультурализм и опубликовал об этом официальный документ Ватикана.
Антиковед из Ростока Эгон Флэйг многократно критиковал концепцию мультикультурализма в беседе в еженедельной газете Die Zeit:
«Мультикультурализм представлен только в так называемых лево-либеральных обществах. За пределами этих обществ нет мультикультурализма, и его никогда не было». Там, где мультикультурализм провозглашает «равенство» всех культур и не признает межкультурного ценностного консенсуса, такого как стандартные универсальные права человека, «левый» мультикультурализм близок к «правым» этнополитическим представлениям, таким как «Апартеид» (отделение) священных культурных образований со своими ценностями и моральными категориями: «Если бы каждая культура имела абсолютное право определять, что является преступлением, а что нет, независимо от общечеловеческих ценностей, Освенцим больше не был бы преступлением»
Почему практика мультикультурализма провалилась и привела к росту радикального исламизма вплоть до терактов и возрождению националистических сил в Европе?
Легче всего рассмотреть этот вопрос в рамках немецкой специфики.
Как мне представляется, мультикультурализм в Германии начал практиковаться в первое послевоенное десятилетие: восстанавливающаяся европейская экономика требовала приток новой рабочей силы, коей не хватало по понятным причинам. Первым шагом стало соглашение по привлечению иностранных рабочих ФРГ с Италией в 1955, затем следовало соглашение с Испанией в 1960 и, наконец, с Турцией в 1961, которое стало самым массовым и продолжительным — С 1961 года в ФРГ прибыло более 800 тысяч турецких гастарбайтеров. Уже тогда Министр труда Теодор Бланк высказывался против подписания договора в силу больших культурных и религиозных различий между турецкими гастарбайтерами и местным населением и опасался возникновения конфликтов на этой почве. Сегодня турецкие гастарбайтеры, их семьи и потомки составляют 2,6 миллионов турок в Германии. Здесь важно заметить два ухудшающих положение фактора.
Во-первых, Германия, в частности, не была способна, как из политических, так и из этических соображений, избрать иную политику, нежели мультикультурализм, ведь еще была открыта рана нацистских преступлений. Так называемый комплекс вины (die deutsche Schuld) по сей день сковывает немецкое общество, которое демонстрирует (например, вывешивая плакаты “refugees welcome”) в последние десятилетия и, особенно в период миграционного кризиса, феноменальное дружелюбие по отношению к мигрантам. Там даже появился специальный термин — Willkommenskultur (нем. Культура гостеприимства), который означает ряд мер, которые люди принимают, основываясь на положительном отношении к мигрантам, чтобы они чувствовали себя комфортно в обществе и смогли скорее освоится в нём.
Во-вторых, именно мигранты, исповедующие ислам, в силу своей идентичности и убеждений, не способны интегрироваться в отличные от них культурные общества:
«Те, кто полагает, что приобщение к исламу есть лишь приобщение к его духовным и культовым ценностям, ошибаются. Ибо ислам — это служение и руководство, религия и государство, духовность и практичность, молитва и джихад, повиновение и власть. Коран и меч, и ничто в нем не отделимо одно от другого»
— Хасан аль-Банна, египетский политический деятель и исламский проповедник
Ислам глубоко антипрогрессивнен, он не менялся со времен арабских завоеваний, отсюда строжайшая регламентация частной жизни, плененность верующих бесконечным числом иррациональных ритуалов и обычаев. В отличии от западного христианства, пережившего секуляризацию, Ислам намертво срощен с политикой: не бывает светских мусульманских государств (де-юре Турция, но фактически 99% населения там — мусульмане). Эта религия держит своих последователей в клетке духовной несвободы. Она существует лишь за счёт слепого фанатизма, отрицания всего чужого и инородного, за счёт традиционализма и консерватизма. Из-за этого ислам не совместим с гражданским обществом.
Европейский образ жизни чужд мигрантам-мусульманам, и из-за испытанного культурного шока они стремятся как можно сильнее самосегрегироваться (о чём свидетельствуют многочисленные мусульманские анклавы и гетто, например, берлинский район Кройцберг, называемый “маленьким Истанбулом”) от общества и проживать автаркично (по крайней мере культурно), что еще более способствует их отчуждению. Нередко отстаивание мигрантами своих национальных и культурных особенностей выливается в физическое насилие. Ожидалось, что толерантная среда снимет конфликты и поможет адаптации иммигрантов-мусульман, но произошло обратное: в отличие от социальных благ, «автохтонная» культура Европы их не привлекает, поэтому иммигранты обособляются в этнических кварталах: каждый четвёртый турок в Германии не знает немецкого, а каждый второй практически не общается с немцами. Почти 67 процентов поляков и 60 процентов греков, живущих в Германии, имеют законченное среднее образование. Среди итальянцев и иммигрантов из бывшей Югославии этот показатель составляет около 44—45 процентов. Среди турок — лишь 41 процент. Количество турок, живущих на социальное пособие, составляет в их группе до 15 процентов, тогда как среди греков таких лишь 7,5 процентов. По данным бывшего министра внутренних дел Германии Томаса де Мезьера, от 10 до 15 процентов мигрантов в Германии открыто отказываются интегрироваться в немецкое общество. В результате исследования Института криминологии (KFN) Нижней Саксонии выяснилось, что верующая мусульманская молодёжь в Германии отличается наибольшей склонностью к преступлениям и насилию. В группе «верующих» мусульман почти каждый четвёртый (23,5 процента) прибегал хотя бы раз к насилию против сверстников или же совершал кражи. Среди мусульманских подростков, идентифицировавших себя как «нерелигиозные», доля правонарушителей была заметно ниже — только 19,6 процентов.
Мультикультурализм поставил европейскую культуру и европейское население на грань вырождения: в 21-м веке практически все страны – члены ЕС переживают самую низкую рождаемость, когда-либо зарегистрированную в истории. В Италии и Испании рождаемость упала до 1,2 ребенка на женщину, в Германии этот показатель составляет 1,3 ребенка, в Греции – 1,4, Швейцарии – 1,5, Франции и Дании – 1,7, Ирландии – 2. Возрастная группа от 0 – 15 лет уже сокращается, следовательно, впоследствии Европа столкнется со снижением численности населения трудоспособного возраста и перспективой снижения потенциала рабочей силы. Кроме того, немецкий экономист и политик Тило Саррацин (примечательно: социал-демократ, исключенный из СДПГ после публикации работы), опираясь на статистику по безработице и уровню преступности, в которых фигурирует много мусульманских мигрантов, делает вывод, что население Германии из-за постепенного изменения этнического состава всё более «тупеет», то есть падает его общий интеллектуальный уровень. Из-за привлечения мигрантов, обладающих относительно низким уровнем образования и большей фертильностью, наблюдается тренд на замещение коренного населения европейских государств. Помимо целых мусульманских районов (в британском городе Лутон проживает лишь 12% белых), по всей Европе строятся и финансируются извне (например, Саудовской Аравии) мечети и религиозные общины, которые не редко под видом НКО собирают средства для террористических организаций фундаменталистского ислама. Мигранты и беженцы, при низкой эффективности труда оказывают колоссальную нагрузку на социальную систему европейских государств в ущерб коренному населению, что в свою очередь, порождает реакцию в виде националистических, антиисламских и консервативных политических трендов (АдГ в Германии, АНП в Австрии, ПиС в Польше). Кроме того, Европейские ученые нашли связь между полиэтничностью и экономической стагнацией в отдельных странах ЕС: «Поляризованные общества, в которых люди не согласны с ключевыми ценностями, отрицательно влияют на экономику, поскольку делают координацию менее эффективной, что приводит к снижению качества государственного управления и уменьшению предоставления общественных благ».
Таким образом, чрезмерная терпимость европейского населения (скорее всего, из-за травм, оставленных второй мировой войной — комплекса вины), а также экономический спрос на рабочую силу, нехватка которой вызвана низким уровнем рождаемости в Европе, привели к гипертрофированному наплыву представителей неевропейских культур, а врожденная неспособность некоторых групп иммигрантов интегрироваться или ассимилироваться (в первую очередь, мусульман) разорвала волокно культурной идентичности европейцев.
Мультикультурализм породил на одном пространстве две культурные общности, исключающие ценности и моральные авторитеты друг друга, что ведет к системному непониманию, враждебности и разобщённости. Конфликт также вырастает из невозможности даже убежденных мультикультуралистов отказаться от фундаментальных либерально-демократических принципов европейской государственности. Отсюда следует, что политика мультикультурности была заведомо обреченной — это совмещение несовместимого.
Автор статьи: Егор Карпунькин