Найти в Дзене
Виктор Фанайлов

Вождю мирового пролетариата с пролетарским пролетом!

"Темный уголок". (люблю этот правдивый рассказ)
«Гражданин, что же Вы памятник Ленину обоссали? - услышал Вячеслав Павлович Жиляев строгий голос за спиной: ваши документы, гражданин, пройдемте!»
«Странно, подумал Слав Палыч, выбирал самый темный уголок города, чтобы отлить, откуда тут менты?»
Слав Палыч поднял глаза — над ним высился гранитный постамент Вождя. Вячеслав Палыча взяла оторопь.
«Наваждение, - подумал Палыч, как есть наваждение!»
В глаза ему, сойдя с постамента, с холодным мертвенным укором глядел Владимир Ульянов. Казалось, он говорил: «Что же ты, Слава? Плывут самолеты, летят пароходы, а ты меня обоссал? Я — Вождь, или где?»
«Прости, вождь, так получилось - затараторил Слава: очень ссать хотелось, вот, искал самое темное место, вроде нашел, а тут менты!»
«Да ты, сука, на центральной площади города, перед Обкомом КПСС, на мой священный постамент поссал! Тебе бы только за это мой последыш — Йося четвертак бы впаял! Ком пре ву?»
«Хули же? Вот - испугал, видел я твои севера! Я что — виноват, что у воронежского телевидения сорок лет выдержки? Что мы столько лет столько лет верой и правдой купоросили мозг обывателю, что вот в обкомовском кабаке нас — верных Ленинцев чествовали?»
«Так ты — Верный Ленинец?» - спросил Вождь.
«А кто — хрен моржовый?» - нашелся Слава.
«Так, парни, этого не берем! Приказ был, вы слышали, сегодня телевидение гуляет!» - скомандовал гранитный памятник и, кряхтя, занял свое место, только струйка песка на свежеобоссанный асфальт просыпалась. Менты взяли под козырек, нехотя отпустили Слав Палыча...
«Прикинь, менты меня отпустили, небывальщина! Сам Ильич приказал!» - следующим утром, срывающимся шёпотом, говорил мне Слав Палыч, прихлебывая пиво из полулитровой баночки.
«Да, Слав, что раз в сорок лет не случится?»
"Темный уголок". (люблю этот правдивый рассказ) «Гражданин, что же Вы памятник Ленину обоссали? - услышал Вячеслав Павлович Жиляев строгий голос за спиной: ваши документы, гражданин, пройдемте!» «Странно, подумал Слав Палыч, выбирал самый темный уголок города, чтобы отлить, откуда тут менты?» Слав Палыч поднял глаза — над ним высился гранитный постамент Вождя. Вячеслав Палыча взяла оторопь. «Наваждение, - подумал Палыч, как есть наваждение!» В глаза ему, сойдя с постамента, с холодным мертвенным укором глядел Владимир Ульянов. Казалось, он говорил: «Что же ты, Слава? Плывут самолеты, летят пароходы, а ты меня обоссал? Я — Вождь, или где?» «Прости, вождь, так получилось - затараторил Слава: очень ссать хотелось, вот, искал самое темное место, вроде нашел, а тут менты!» «Да ты, сука, на центральной площади города, перед Обкомом КПСС, на мой священный постамент поссал! Тебе бы только за это мой последыш — Йося четвертак бы впаял! Ком пре ву?» «Хули же? Вот - испугал, видел я твои севера! Я что — виноват, что у воронежского телевидения сорок лет выдержки? Что мы столько лет столько лет верой и правдой купоросили мозг обывателю, что вот в обкомовском кабаке нас — верных Ленинцев чествовали?» «Так ты — Верный Ленинец?» - спросил Вождь. «А кто — хрен моржовый?» - нашелся Слава. «Так, парни, этого не берем! Приказ был, вы слышали, сегодня телевидение гуляет!» - скомандовал гранитный памятник и, кряхтя, занял свое место, только струйка песка на свежеобоссанный асфальт просыпалась. Менты взяли под козырек, нехотя отпустили Слав Палыча... «Прикинь, менты меня отпустили, небывальщина! Сам Ильич приказал!» - следующим утром, срывающимся шёпотом, говорил мне Слав Палыч, прихлебывая пиво из полулитровой баночки. «Да, Слав, что раз в сорок лет не случится?»