Он очень любил Украину. А свои чувства выражал в песнях. Его низкий грудной бас мог переходить в баритон, и даже в тенор, что восхищало публику и вызывало настоящий шквал аплодисментов. Не случайно одна из советских газет писала в 1956 году: «Чтобы стихли овации после концерта Гмыри, надо гасить в зале свет».
Он родился на Сумщине в бедной семье рабочего-каменщика и швеи-певуньи. Вокальный дар — это от матери. Жили они очень бедно, буквально впроголодь. Поэтому в 11 лет Борис нанялся батрачить. Потом работал разнорабочим портового завода, грузчиком, матросом и кочегаром на шхуне «Святой Павел» в Севастополе. В 18 лет, вернувшись в родной Лебедин, он устраивается секретарем земельного отдела, потом завклубом в Решетиловке, ответственным секретарем общества «Долой неграмотность» в Полтаве.
В 1930 году Гмыря поступает в Харьковский инженерно-строительный институт. Специальность открывала большие перспективы, но в республике начались ужасы Голодомора. Такого голода даже в их семье никогда не видели. За два года ему пришлось похоронить отца и сестру. Сам Борис Гмыря выжил и даже окончил с отличием ВУЗ.
Следующей ступенью стала аспирантура в одном из научно-исследовательских институтов Харькова. Он живёт будущей профессией. Но вдруг резко всё меняет, идёт в консерваторию. Экзаменационная комиссия, прослушав его выступление, была потрясена: с одной стороны — невероятные вокальные данные, с другой - абсолютная музыкальная безграмотность. Но приняли!
На третьем курсе консерватории он уже пел в Харьковском академическом театре оперы и балета. А сразу по окончании, в 1939-м, его пригласили солистом в Киевскую оперу.
Война застала Гмырю в крымском санатории. Решив, что Красная армия одолеет врага за неделю, он даже не думал эвакуировался с театром. Долечившись, приехал в Харьковскую оперу. Но здесь работы не было, и он нашел место в Полтавском театре.
Его упрекали, что пел при фашистах, но в зале-то сидели и местные, украинцы. Он пел для них! Хотя и немцы ценили его талант. Был даже приказ отправить в Германию если не его, то его труп. От неминуемой смерти спас комендант Полтавы. Немец был покорен талантом Гмыри и понимал, что он, как дерево, вырванное с корнем, не приживется на другой земле. Поэтому был инсценирован побег и никто не стал его искать. Так он остался в Украине.
После освобождения начался другой кошмар - ожидание. Многих его партнёров по сцене отправили в лагеря за "сотрудничество с оккупантами". Он не сомневался, что эта участь ждет и его. Но не трогали. Говорят отстоял Хрущев, тогдашний первый секретарь ЦК Украины. Он, якобы, сказал: "Пел для немцев, теперь пусть поёт для советских граждан". Гмыря много выступал в концертах как исполнитель народных украинских и русских песен, часто сам делал переводы текстов на украинский язык
Выезжая на гастроли, он всегда спешил домой. Здесь ему лучше всего пелось. Здесь была его любовь. Они встретились в 1949-м в грузинском городке Цхалтубо, куда Гмыря привез свою тяжелобольную жену Анну Ивановну.
Вера Августовна лечила там радикулит. Красивая, с каким-то магнетическим обаянием, от нее невозможно было оторвать взгляд. Шатенка, с синими глазами, очень женственная и в то же время неприступная. Она прекрасно вышивала, что и сблизило женщин. И Анна Ивановна как-то сказала: «Я хочу, чтобы вы были женой Бориса Романовича».
Вера Августовна была шокирована! Борис же Романович через много лет признался, что полюбил ее уже тогда. «Но если бы была жива Аня, я бы никогда ее не бросил». Через год Анна Ивановна умерла, а через полгода Борис Романович сделал предложение Вере Августовне. Она долго не хотела расписываться. Он даже просил содействия у будущей тещи. «Мама, ведь он артист, у него будет много женщин…» — «Ничего, Вера, даже если ты год с ним проживешь, память об этом останется на всю жизнь».
И они расписались. Без свидетелей и свадьбы. Вера Августовна переехала в его небольшую квартиру на улице Пушкинской в Киеве, на первом этаже. А после получения звания народного артиста им дали трехкомнатную квартиру в Пассаже, самом престижном месте Крещатика. Она работала в Институте физиологии Богомольца. Начала писать докторскую, и Борис Романович ходил на цыпочках. Он настоял даже на домработнице, что ее очень сердило. Вера Августовна прекрасно готовила. А Гмыря был всеяден, но обожал сладкое, особенно варенье. Когда в июне жена варила клубничное варенье, каждые полчаса он забегал на кухню и ждал очередной порции пенки. Высокий, статный, упитанный мужчина диеты не признавал. Но каждое утро брался за гантели.
Супруги гуляли в парках над Днепром. Обожали природу и ждали весну, чтобы уединиться на своей маленькой даче на Козинке. Как-то Виктор Гонтарь, директор оперного театра и зять Никиты Хрущева, сказал: «История нам не простит, что у Гмыри была такая паршивая дача». Но Борис Романович был счастлив, что может побыть там со своей Верушенькой, половить рыбу.
Разлук не любил. Как только Гмыря уезжал, на его домашний адрес потоком шли письма жене. Ее фото всегда было при нем, а в гостиной висел большой портрет супруги. Она же собирала о нем все газетные публикации и смотрела по ТВ все его концерты. В Опере всегда сидела в 7 ряду, на одном и том же месте, и он пел именно ей. Пел так, что люди слушали со слезами.
При таком таланте и занятости, неимоверном по советским меркам количестве записанных пластинок - 200, после смерти на его книжке лежало всего-то 434 рубля! Жили они скромно — в квартире никакой роскоши, только вышитые крестиком работы Веры Августовны. Борис Романович любил щеголять в ее вышиванках: «Веруша, вот только шел по улице — никто на меня внимания не обращал. Все смотрели только на мою сорочку».
Он не был щеголем, но любил добротные вещи, которые шил на заказ. А Вера Августовна следила за модой. Драгоценностей он ей не покупал, не любил побрякушек. А она вроде и не замечала их отсутствия. Даже когда они вместе выбирались на гастроли в Китай, Болгарию, Венгрию, деньги тратили на музеи и театры. У них не было детей, и Вера Августовна как-то спросила: «Ты не переживаешь?» — «Было бы хорошо. Но наши дети — это мои песни».
У них не было и ревности. И супруги почти не ссорились. Но если что, то первым мирился Гмыря. Гостей собирали редко. Только на дни рождения. Приходили коллеги по цеху, композиторы - Константин Данькевич, Платон Майборода. Борис Романович почти не пил, курить бросил еще в молодости. По 10 часов в день проводил у рояля. Говорил, что талант певца — это 10 процентов успеха. Остальное — труд.
Дирижер симфонического оркестра Санкт-Петербурга Давид Бухин писал: «Проживи свой яркий век Борис Гмыря в отдельно взятой европейской, пусть маленькой, стране, он стал бы святым еще при жизни. Да и была бы она куда дольше и счастливей»
Он пожаловался на желудок, температура была 37,2. Думали, что-то с печенью. Он сходил в поликлинику. Пришел довольный, сказал, что ничего не нашли. Сердце в порядке. Прилег на диван, обсуждал с Верой Августовной, что будут подавать к праздничному столу, и вдруг на полуслове оборвал разговор. Она, не придав значения, вышла на кухню, а когда через пять минут вернулась в комнату, он был уже мертв… Обширный инфаркт. На рояле остались стоять раскрытыми ноты романса «Последний луч погас»… Она пережила его на 27 лет, и так будто он просто куда-то уехал…