Начало биографии Веры Волковой, посвященное ее эмиграции из СССР и трудной жизни в Китае, - тут.
Она являлась в класс последней, как подобает самой важной персоне. Входила царственно, одетая как настоящая леди. Но, переодевшись, представала перед учениками в старых стоптанных туфлях, удобной растянутой одежде и с тюрбаном на голове, чтобы волосы не мешали во время работы. В зубах всегда была зажата сигарета, которую она никогда не успевала зажечь, потому что вечно была занята - то сама демонстрировала комбинацию, то поправляла учеников. Она говорила с сильным русским акцентом. Показывая па, не стеснялась задрать ногу гораздо выше, чем дозволяли приличия, и говорила при этом: "Не смотрите на подвязки, мальчики". Шла война, Лондон подвергался авианалетам, но она крайне неохотно останавливала класс, даже когда слышала сирену воздушной тревоги.
Такой запомнилась Вера Волкова ученикам, приходившим в ее балетную студию на Уэст-стрит. Скоро эта студия стала настоящей Меккой. Туда стремились профессиональные танцовщики, которым, по идее, должно было хватать классов в их собственных компаниях, но они все равно шли к Волковой.
Зачем?
В первую очередь, конечно, чтобы улучшить свою технику. Волкова прекрасно понимала, как работает человеческое тело, и могла объяснить образно и доходчиво. Ученики на всю жизнь запоминали обороты, которые она использовала, вроде: "Держи голову, как будто нюхаешь фиалки за плечом", или: "Твои руки как будто держат очень нежные цветы, которые ты боишься помять", или: "Твоя нога еще не знает, что сейчас будет арабеск", или: "Сожми ягодицы, как будто держишь ими клочок бумаги".
Но Волкова никогда не ограничивалась просто шлифовкой техники. Движение было ценно не само по себе, а как отражение души. Она ходила на репетиции и спектакли учеников и помогала им готовить роли. После занятий с ней артисты начинали танцевать одухотвореннее и осмысленнее.
Волкова была невероятно харизматичной, и многие ученики подпадали под ее обаяние, но она не подпускала их слишком близко и разделяла работу и частную жизнь. Только самые избранные, вроде Марго Фонтейн, становились ее близкими друзьями.
С одним из учеников, Генри Дантоном, который был на 15 лет младше ее, у Волковой начался роман, но она справилась со своими чувствами и вновь стала верной женой. Она никогда не забывала, как много ее муж Хью Финч Уильямс сделал для нее, и не хотела его предавать.
Известность Волковой стала распространяться за пределы Англии. Когда закончилась война, в Лондон стали приезжать иностранные артисты (например, Морис Бежар), чтобы позаниматься в студии на Уэст-стрит. И, конечно, эта студия стала вторым домом для артистов из главной британский труппы, которая вскоре получит право называться Королевским балетом. Волкова не имела официальной позиции в труппе, все танцовщики занимались с ней в свое свободное время, но ее огромное влияние на жизнь будущего Королевского балета не подлежит сомнению. Во время успешных гастролей в Нью-Йорке в 1949 году, в которых Волкова, разумеется, не участвовала, Марго Фонтейн, с триумфом станцевавшая Аврору в "Спящей красавице", прислала ей красноречивую телеграмму: "Спектакль имел громадный успех. Мы знаем, что это и ваша заслуга, благодарим вас и очень скучаем. С любовью, Марго и вся компания".
Это очень не нравилось деспотичной директрисе труппы Нинетт де Валуа. У ее артистов не должно быть других авторитетов, кроме нее самой. Она запретила своим танцовщикам посещать балетные классы " на стороне", да и визиты Волковой на репетиции Королевского балета не приветствовались.
В 1950 году Волкова получила приглашение из миланского Ла Скала занять пост балетмейстера труппы. Возможно, при других обстоятельствах она бы не решилась закрыть свою студию на Уэст-стрит и бросить всех, кто туда ходил, но плохие отношения с Нинетт де Валуа и понимание того, что в Лондоне она никогда не сможет полноценно участвовать в жизни своих учеников, в конце концов привели к тому, что Волкова - к огромному сожалению всего балетного коммьюнити - уехала в Милан.
