Один, два, три ...Катятся, убегают секунды, отбиваемые настенными часами. В мозгу, как в артерии, пульсирует одно: "Решайтесь ... сейчас ... да - или нет!"
Я вздрогнул. Мое молчание нарушил суховатый, напоминающий шипение машины, голос профессора:
-Итак, слово за Вами!
Я судорожно вздыхаю. В висках застучало, а в мозгу надоедливо прокручивалось: "Успех в Ваших руках ..." Поняв, что больше не выдержу, я сквозь зубы процедил:
-Да. Да! черт побери...
Профессор загудел как пылесос и, с довольным кряканьем, заходил по комнате, жадно потирая руки. Его, и без того узкие глаза, растянулись от удовольствия и вскоре стали совсем невидимыми в складках морщин. Он одобрительно закивал головой.
Скоро все утихло, лишь где-то внизу, под окном, беззаботно стрекотал кузнечик. Часы ожидания превратились в долгую однообразную мелодию. Казалось, колесо жизни остановилось. Но где-то там, в глубине души, я презирал себя. Презирал за то, что предал жизнь в тихом домике, презирал за соблазн окунуться в бурлящую, но ЧУЖУЮ жизнь.
Было давно за полночь, когда я подошел к портрету самой прекрасной женщины на свете. В круглой рамке сияли чистые как родник глаза, розовые лепестки губ застыли в улыбке. Сердце защемило. Захотелось биться головой о каменные плиты и просить Господа о том , чтобы вернул мою прежнюю жизнь! Я протянул руку, чтобы погасить пламя свечи. Ее жар обжег пальцы, как только что обжег сердце портрет ненаглядной Мэри ...