ЗАЩИТНИК МООНЗУНДА
.
Над простором Балтики кричали
Чайки перед утренней зарей..
Мироносец дремлет на причале,
Треплет ветер флаги за кормой.
.
Зорька невеселая всходила,
Пасмурное море не согрев.
Где-то там у берега уныло
Краснофлотский слышится напев.
.
Всему флоту песенка известна,
Что кругом раскинулась вода.
Что на берег сумрачный и тесный
Не глядел бы, братцы, никогда.
.
Это брат мой, вахтенный в дозоре,
Наш Геннадий ходит и не спит...
Охраняет он родное море,
Сон друзей-матросов сторожит.
.
Вдалеке маячила Либава,
Огоньки, знакомые давно,
Корабли военные направо,
Якорями держащие дно.
.
Три часа на баке прозвучало,
И сильнее зори занялись.
Сдал Геннадий вахту и устало
Спать побрел в свою каюту, вниз.
.
Вдруг по кораблям пошла тревога,
Заились сирены и гудки...
Он проснулся: "Братцы, ради бога!
Что за шум?" - Не знают моряки.
.
Все бегут в тревоге и смятенье,
Выстрелом взорвалась тишина.
Кто-то крикнул: "Вот так приключенье,
Немцы над Либавой!" - "Как? Война?.."
...
Бомбы загремели над Либавой
В месте с утра раннего игрой...
Словно вор, напал фашист кровавый
Той июньской памятной порой.
Задрожала мать-Земля сырая...
Грохот! Взрыв! Вдали огонь блестит...
На земле советской издыхая,
"Мессершмидт" поломанный горит.
.
Корабли из тех, что уцелели,
Уходили на морской простор,
Им во след стервятнки летели,
И зенитки хлопали в упор.
.
В бурном позаброшенные море,
В окруженье злобного врага,
Не сдались отважные герои,
На землю ступила их нога.
.
Острова Эстонии печальной
Приняли балтийских моряков
Низкий берег, скудный и песчаный,
Ясно слышал топот их шагов.
.
Только доносили до отряда,
Будто голос Родины своей,
Тяжкие бои у Ленинграда
Грохот неумолчных батарей.
.
Приняли приказ от Центро балта:
Оборону стойкую занять.
Остров Даго, Эзель, Муху, Ханко
Ни за что врагу не отдавать.
.
Двадцать три их тысячи остались
На Моонзундских дальних островах,
Каждый день налетам подвергались
На своих береговых постах.
.
Все атаки стойко отражали,
Отбивали яростных врагов,
Письма с самолет отправляли
И родным писали: "жив-здоров".
.
Эх, Генок! Моряцкою шинелью,
Тем суконным черным рукавом
Слезы ты утри, что налетели,
На лице измученном твоем.
.
Ободрись! Ты старший краснофлотец!
Люди ждут приказа от тебя.
Моряков еще немало в роте,
Покажи веселым им себя.
.
И присел Геннадий у бойницы,
Пишет он на Родину листок...
А над ним кружат морские птицы,
Набегают волны на песок.
.
"Здравствуй, здравствуй, мама дорогая!
Здравствуйте, братишки и сестра!
Жизнь у нас моряцкая, простая,
Даром что военная пора.
.
Я на Даго-острове. Погода
Жаркая на Балтике - ой-ой!
Мама, мы не виделись два года,
Кончим бить фашистов - жди домой.
.
Ежели погибну, так и знайте:
Не один я здесь на островах...
Тете Варе, крестной передайте
Мой поклон. Пишите. Ну, пока!"
.
Но домой дороги все зажаты,
Немец всю Эстонию забрал.
Флот ушел из Таллина к Кронштадту
И на поле минное попал.
.
Сотнями матросы погибали,
Что б домой пробиться через ад,
И не все из бездны выплывали,
И не все вернулись в Ленинград.
.
Зарево над Таллином пылало
И над Ханко видели его...
Отгремело все, отгрохотало
И не слышно больше ничего.
.
И остались русские матросы
У фашистов в островном тылу.
В окруженье. Местность - дюны, косы,
Лишь на Ханко врылися в скалу.
.
А на Даго с вереском болота,
Ни укрыться, ни окоп отрыть.
Только Эзель лишь похож на что-то,
Где еще фашистов можно бить.
.
Только Ханко долго мог держаться,
Но и тот далёко от своих.
Все труднее морякам сражаться
Вдалеке от баз береговых.
.
Но не с моря грянули фугасы
А с эстонских близких берегов...
В ход пошли рыбацкие баркасы
И лодчонки местных рыбаков.
.
Катера, плоты и плоскодонки
Запрудили маленький пролив
И на Эзель двинулись подонки,
Остров Муху сходу захватив.
.
В октябре на Сырве загремело:
Взорван был последний бастион,
Много гадов в воздух полетело...
Перешел на Даго батальон.
.
Но на Даго тяжело держаться,
Средь болот окопы не отрыть!
Ни прилечь путем, ни окопаться.
А про воздух.. Что там говорить!
.
И недолго это продолжалось...
В октябре настали холода,
Море в злобной ярости металось,
Запестрела льдинками вода.
.
Наконец, пришел приказ: на Ханко
Уходить по морю в катерах...
Катера уходят спозаранку,
Ведь дежурят фрицы в облаках!
.
Человек шестьсот смогли пробиться,
Но в двадцатых числах октября
Катера уж не смогли явиться
И от Ханко их прождали зря.
.
Брат попал на островок соседний
Осмусаар, на карте чуть найти.
До него полсотни километров
А эстонский берег - в десяти.
.
Остальные моряки остались
На Моонзундских землях островных
И по слухам, стали партизанить,
А быть может нет уж их в живых...
.
Осмусаару же судьба иная...
Всех, кто там случайно уцелел,
С берегов эстонских угрожая,
Из орудий взяли на прицел.
.
Полетели в небе самолеты,
Свастика проклятая кружит.
Бомбы шлют фашистские пилоты,
Воздух от разрывов весь дрожит.
.
Только остров продолжал сражаться,
Минометов слышны голоса...
Сбросили листовки: "всем сдаваться!
На раздумье сроку три часа
.
В знак того, что сдаться вы согласны
Вывесить на церки белый флаг"
Час прошел, но флаг поднялся красный:
Не сдается русский наш моряк!
.
Через три часа закрылось небо
От разрывов сделалось светло...
Ах, об этом рассказать не мне бы,
От печали грудь мою свело.
...
Им в Москве салюты не гремели,
Их оплакал только ветер злой,
Только волны бешено ревели
Да стонали чайки над водой...
Но бесследно даром не пропала
Кровь бойцов на ханковской скале:
Ведь без них Победы бы не стало,
Не было бы жизни на Земле.
.
Если б те, кто первыми стояли,
На себя не приняли удар, -
В целом мире б сумерки настали,
Стал рабом земной огромный шар.
.
Это было в ноябре холодном,
В сорок первом грозовом году,
В праздник годовщины всенародной.
У народов мира на виду.
.
Далеко края его родные,
Там, где Волги серебрится плес.
В двадцать лет повестку он впервые,
Как путевку в жизнь домой принес.
.
Помню я, как брата провожали.
Костя Шухтин был его дружок,
Напоследок все у нас гуляли
И плясали кто и сколько мог.
.
Бали все знакомые девчата,
Был Кульпин и Коля Кузнецов,
Приходили многие ребята,
Среди них и Саша был Шаров.
.
Пожилые спорили резонно,
Им плясать уже не по нутру,
А Шаров шутил неугомонно:
"Как приму присягу, так помру!
.
Пусть я не увижу в жизни счастья,
Мне известно это одному:
Я.. попал в пехоту! Слушай, Настя,
Ты не выдай тайну никому!"
.
Суета, сумбур, неразбериха...
Оглушенный, сел я в уголок.
А гармонь наигрывала лихо
Про "последний нонешний денек",
И о том, как "в гавани Кронштадтской"
Уж "пары подняли корабли",
И никто не знал о буре адской
Что уже грозила нам вдали.
.
Вдруг стакан Геннадий наливает,
Мне подносит - шавке, школяру...
Головой отчаянно кивая,
Я сказал: "Я с этого умру".
.
Он в ответ: "Не выпьешь, так обидишь.
Многовато, ну да не беда...
Выпей, брат! Меня ты не увидишь,
Не увидишь больше никогда!"
.
Я умолк, заворожен словами.
Взял стакан и разом осушил.
И круги пошли перед глазами:
Никогда так много я не пил.
.
И теперь о без вести пропавшем
Вспоминаю часто я о нем,
Так мне безошибочно сказавшем
О судьбе, о жребии своем.
.
Как живых друзей его завидишь,
Снова вспомнишь грозные года:
"Выпей, брат! Меня ты не увидишь,
Не увидишь больше никогда!"
1961
