Студентов при советской власти стало в два с лишним раза больше, чем в царской России
Причина этому - государственная политика. К началу 1930-х в СССР было 358 тыс. студентов. На начало первой мировой войны – около 150 000. Увеличению количества студентов в вузах способствовал декрет СНК РСФСР от 2 августа 1918 г. «О правилах приема в высшие учебные заведения», декларировавший преимущественное право рабочих и беднейших крестьян на высшее образование. Были отменены образовательный ценз при приеме и прежняя система дипломов. В связи с военным положением осенью 1918 г. прием студентов был неограничен во времени.
Учили на практиков, а не на теоретиков
К концу 1920-х система высшего образования была нацелена на подготовку узких специалистов. Постепенно уменьшали количество лекций в пользу практических занятий. В некоторых вузах пробовали учиться по бригадно-лабораторному методу. Метод предполагал самостоятельную или групповую работу студентов над темой или проектом, а преподаватели консультировали. При групповой работе оценка выставлялась коллективно — по уровню знаний студента, который хуже всего подготовлен.
Впервые в мире в советских вузах ввели систему практики. Ежегодно каждый студент должен был пройти производственную практику в течение трёх-четырёх месяцев.
Педагоги в вузах находились в угнетенном состоянии
В 1926 году ставка профессора была всего 18% от дореволюционной и намного ниже оклада рабочего. Профессора и доценты были под постоянным давлением административных и партийных органов.
Проверка знаний была дифференцированной и классово обусловленной. Газета «Правда» прямо объявила, что полной академической успеваемости ждут только от «буржуазии и интеллигенции». Требовательный профессор или доцент рисковал вылететь из ВУЗа. Отсюда и отмена оценок в ВУЗах и бригадный метод обучения .
Оценки не ставили
Метод обучения был такой: оценки не ставили, зачеты сдавали не поодиночке, а группой из 5-15 студентов. Для сдачи зачета приходила бригада - обычно из четырех-пяти студентов - и профессор или доцент задавал вопросы. Отвечать мог любой и отвечал самый знающий .
Если никто из сдающих ответа не знал, все должны были уйти и снова готовиться. Так могло повторяться несколько раз, и только после того как бригада наконец давала правильные ответы на все вопросы, каждый получал зачет. Это всё свелось к тому,что один представитель группы ("бригады") сдавал экзамены и зачеты за всех. Такая система обучения продержалась до 1933- 1934 года. В 1930 году восстанавливается обязательное посещение студентами всех видов университетских занятий - лекций, семинаров, лабораторных занятий
Проводили чистки студентов
Минимальное количество студентов, подлежащих отчислению, устанавливалось директивой заранее. Чисткой студентов занимались специальные комиссии, где большинство составляли не профессора, а представители местных органов власти, коммунистического и комсомольского актива, иногда — ОГПУ, иногда "тройки" из самих студентов-комсомольцев. Фильтр оценок позволял определить к отчислению «бывших» (выходцев из дворянских семей, купеческих, семей священников, интеллигенции), знавших курс не на отлично, и тех из классово близких, кто вовсе не мог усвоить программу.
Жили в коммунах и где придется
Даже к началу 1930-х гг. жилищный вопрос оставался крайне сложным. Например, в 1929/30 уч. г. вузы Москвы приняли 6 тыс. студентов, 75 % из которых нуждались в жилплощади. С середины 1920-х гг. МОНО практиковал устройство общежитий для студентов на своих подмосковных дачах. Также для размещения студентов использовались подвалы, чердаки, пустые фабричные корпуса и т. д.
О ситуации в общежитии ВХУТЕИН рассказывает бывший студент: «…в комнатах нас помещается человек по 15, хотя должно быть в два раза меньше. Первое время не хватало на всех коек и матрацев, спали на полу, простужались. Ночью жизнь в комнатах продолжают наши нелегальные жильцы — крысы. Пищат, лазят всюду, грызут, портят вещи, одним словом хозяйничают на все лады, как будто знают, что изживать их вовсе не собираются».
Одной из мер правительства стала организация коммун. Коммунары жили по общему расписанию: время подъёма и отбоя, время обеда, иногда даже специальный час на чтение газет. Коммуны стали логичным выражением отказа от индивидуального в пользу коллективного: иметь личные вещи или дружить с кем-то больше, чем с остальными, считалось неприемлемым. Проблемой было и завести романтические отношения — для свиданий не было места.
Брали кредиты у нэпманов
К середине 1920-х гг. уже около 75 % пролетарского студенчества по стране имело стипендии. Но их размер был недостаточным для покрытия даже минимума расходов. Средняя стипендия равнялась 20 руб. для столиц и рабочих центров и 15 руб. — для провинции. По расчетам журнала «Красное студенчество», московскому студенту для самого скромного существования было необходимо около 40 руб. (на 1925 г.).
Существовал интересный способ получения дополнительного заработка. Студенты заключали письменные договоры с «нэпманом», по условиям которого он ежемесячно выплачивал, до окончания вуза, студенту 25 руб. По окончании вуза студент обязывался выплачивать всю сумму в двойном размере и плюс 8 % годовых.
Активистам давали путевки на курорты и в санатории
Вне вуза студенты 1920-х не сильно отличались от нынешних: недосыпали, плохо питались, любили выпить и повеселиться. Более обеспеченные ходили в театры и кино, рабочие проводили время в профсоюзных клубах, где проводились политизированные лекции и спектакли.
Организовывали и студенческие вечера. Например, журнал «Красное студенчество» так описывает вечер в городе Тула. За несколько дней до мероприятия на улицах города были вывешены афиши: «Госдрамтеатр. 5-го января грандиозный вечер пролетарского студенчества. Концерт-бал. Танцы до утра». Молодежь не осталась равнодушной, и ее ожидания в полной мере оправдались: «Первым номером был балет, голая женщина сделала несколько колен и скрылась, после этого появилась фигура, напоминающая бездарного клоуна, потом пели песни, потом балет. Вслед за этим начался американский аукцион, акционировались шоколад, конфеты и коньяк. После этого начались танцы, делающие эскимосскую кровь цыганской».
Популярным развлечением было радио — его слушали вместе. Вместо Татьяниного дня, который был запрещён, студенты отмечали 21 (8) февраля — годовщину студенческих волнений 1899 года. Летом студентам-активистам давали путёвки на морские курорты и в санатории.
Выглядели и одевались почти также как и до революции
Рабоче-крестьянское студенчество, выходцы из деревень и городских низов носили пролетарскую одежду (рабочие кепки, спецовки), обращались друг к другу «товарищ», часто бывали грубы и несдержанны. Нетрудовая молодёжь выделялась аккуратным внешним видом, вежливостью, грамотной речью. Часто они носили одежду и аксессуары, привычные для дореволюционного студенчества: мундиры, кокарды, фуражки.
К 30 году появляются трикотажные полосатые майки (и девушки и парни их носили), трикотажные спортивные штаны. У комсомольцев-начальников юнгштурмовки темно-зеленого цвета (подобие немецких).
Нудизм и свободные сексуальные отношения поначалу приветствовались
В начале 20-х в центре Москвы, почти напротив Кремля был самый большой в городе нудистский пляж. Записи иностранцев, посетивших новоявленную Страну Советов, местами напоминали сценарии порнороликов для фетишистов. Американский журналист Хьюберт Никербокер в начале 30-х годов наблюдал на Ленинских горах в Москве такую картину: «Группа юношей соревновалась в прыжках а длину. Полусотня их находилась в яме для прыжков, либо ожидая своей очереди. Все они были раздеты. Вскоре полдюжины девушек в легких летних платьях проходя мимо, остановились, чтобы понаблюдать за прыжками. Бронзовая юная фигура пролетела в воздухе. Девушки закричали, поскольку заметили, что юноша заступил отметку, затем грянул смех, так как амбициозный атлет грохнулся носом вперед. Девушки пошли дальше».
Делегации советских нудистов в 20-е годы были самыми многочисленными на международных нудистских конференциях. На основе нудизма развивался и массовый детский отдых – в пионерском лагере "Артек" все дети купались без одежды (что подтверждает архивная киносъемка)».
По сравнению с тем, какие нравы царили в обществе еще недавно, это был шокирующий переворот.
Вот записи студентов тех лет из книги историка Александра Рожкова «В кругу сверстников: Жизненный мир молодого человека в советской России 1920-х годов». «Пойдешь на вечер или еще куда, тут тебе и воля. Иногда неудача. Ерепенится иная стерва, хоть и хороша, да бросишь, потому что с такой все равно ничего не выйдет. Ну а с другой девкой пойдешь в сад, луна и все такое. А там, конечно, слово за слово – ну и в "дамки". Бери от жизни все, что можно. Что сорвал, то твое. Я вот и счет давно утерял, скольких девушек перелюбил. Тут необходимо уменье, быстрота и натиск!»
«Половой вопрос» активно обсуждался и был темой для студенческих спектаклей.
Резко упала популярность брака. Главной причиной (более 40%), по которой советская молодежь не хотела в него вступать, и юноши, и девушки назвали нежелание связывать свою свободу.
С 1926 года государство постепенно начинает борьбу с этой сексуальной революцией. В 1929 году появляются первые запреты на фильмы, фотографии открытого сексуального содержания, первые аресты за порнографию. А начиная с середины 30-х годов в СССР стали так яростно насаждать «нравственность», что к 80-му он, как известно, превратился в страну, где «нет секса».
Зачем эта информация нужна мне для моего романа?
Главный герой студент-геолог, учится в Москве на третьем курсе. Роман начинается с июня 1930 года и в первой главе рассказывается о его студенческой жизни.
Галина Ярось