Война в Польше была необычной. Под натиском Советской Армии немецко-фашистские войска отступали, уничтожая всё на путях отхода. Сопротивление противника опиралось, в основном, не на позиционную оборону, а на организацию и осуществление диверсий, как на фронте, так и в тылу наступающих советских войск. В таких боях выигрывал тот, кто хитрее, кто оперативнее действовал и имел хорошую разведку. Обстановка менялась быстро. Командованию полка приходилось принимать решения на ходу, соблюдать бдительность и поддерживать постоянную боевую готовность.
Стрелковый полк, в котором воевали Алексей Галерин и Анатолий Иваньков, совершал ночной бросок форсированным маршем. Предстояло преодолеть расстояние в сорок пять километров и выйти в направлении Калиш. Колонны батальонов поротно шли по железобетонной дороге, хорошо видимой в темноте и способной выдержать нагрузку танков и САУ.
Первый батальон двигался в авангарде полка. Вперёд по маршруту была выслана головная походная застава (ГПЗ) в составе усиленного стрелкового взвода. Справа и слева колонну охраняли боевые дозоры.
ГПЗ имела задачу предупреждать авангард от внезапного нападения противника, выявлять опасные участки пути, заграждения, препятствия. Наученные горьким опытом ведения войны, командиры подразделений были готовы пресекать возможные диверсии.
Батальоны двигались быстро и беспрепятственно. По данным разведки, здесь не было угрозы сколь-нибудь серьёзного сопротивления противника.
Солдаты привыкли к ночным переходам с боями, были готовы ко всяким неожиданностям, чувствовали себя уверенно и спокойно. Идут бойцы в строю, как вчера и позавчера, словно всю жизнь так шагают. В теле и сознании воцарился ритм марша, система жизни на ходу, надежда на свои силы и поддержку товарищей. То и дело были слышны голоса:
– А ну, подтянись, братва! Не отставай, пехота...
– Уже скоро рассвет, ещё часок пути, и привал будет...
Какие только мысли не приходят в голову. Чтобы не дремать, рядовой Чухнов рассказывает своему другу Кашину:
– Вот иду и думаю: во мне два живых существа – Я и тот, кто идёт. Мы идём вместе. Я и говорю Ему: «Давай, браток, бодрись, не спи! Видишь, небо посветлело, шагай смелее..." – И тот идёт, посапывает. И я иду с ним рядом...
– А я себя представил ломовой лошадью, конём-тяжеловозом, ну, битюгом эдаким. Ты везёшь и везёшь, ни на минуту не останавливаешься. Но, если тебя не понукать, не подбадривать – быстро устанешь! А если дёрнуть вожжи, – "Ну, милый, пошёл, пошёл!" – зашагаешь быстрее, и сил прибавится. Вот и везёшь! А куда денешься! – добавил Кашин.
Иногда сокровенные мечты окрыляют душу: "Вот закончится война – приеду домой! Перво-наперво – посплю вволю, потом в клуб пойду. Уже девчат своих позабыл, поразъехались, поди, кто куда, война всех разбросала".
Так, подбадривая себя и друг друга, пехотинцы продвигалась шаг за шагом вперёд, к заветной цели – к Победе.
Анатолий Иваньков оказался в составе головной походной заставы, вёл наблюдения за правой стороной дороги. Он шёл и думал о Лёшке: "Смотри-ка, вон какой стал командир! Пулемёт у него, пулемётчики... Пацан, как я, а командует, уважают его... Вон Чуркин – как сына, обхаживает... Сержантскую школу... Я бы тоже мог. Старшина у них был хороший. Это он нас в один полк. Грузин был, как его... Димуров! Надо же – зарезали бандиты... Правильно трибунал решил: к стенке гадов обоих... Сколько нашей братвы сгубили. И полячка та, в штабе, тоже хороша, выдра... Это из-за неё Димуров погиб... Как солдаты плакали, когда хоронили. Всё грузинское село оплакивать будет..."
Ночью дул холодный ветер, по небу ползли низкие облака. Воздух наполнился влагой. В движении это не замечалось, а на привалах холод залезал под шинель, в рукава и морозил душу. К утру ветер стих, горизонт чётко обозначился – приближался рассвет.
Бетонная дорога то поднималась, то опускалась по небольшим холмам, то поворачивала, обходя высоты. На данном участке, слева, она белой лентой огибала продолговатую возвышенность, прижималась к её подножью, а справа от дороги в предутренней заре сверкало бликами чёрное болото.
На марше, вроде, всё было спокойно. Полк уже подходил к намеченному рубежу – оставалось каких-то пять-семь километров пути. На высоте, которую огибала дорога, бандеровцы устроили засаду. Здесь было удобное место для нападения.
Пулемётное гнездо в окопе диверсанты тщательно замаскировали. "Машинган" засветло пристреляли по уязвимому участку дороги, зажатому высотой и болотом. Для стрельбы ночью они забили в землю рогатину, на которую ставили приклад пулемёта. Оставалось лишьобнаружить цель и нажать на спусковой крючок.
Бандиты подготовили замаскированный так называемый КИНЖАЛЬНЫЙ ОГОНЬ! Это самый опасный вид внезапного нападения. Командир ГПЗ неожиданно услышал на пути движения пулемётную стрельбу, подал команду: "К БОЮ!" и красной ракетой сообщил авангарду о нападении диверсантов. Взвод залёг и открыл огонь по амбразуре ДЗОТа[1]. Кто-то сумел швырнуть гранату. Пулемёт замолчал! Бандеровцы успели сделать только одну длинную очередь из пулемёта. Бросили "Машинган" и попытались скрыться на мотоцикле. Немедленно в обход опасного участка двинулась "группа захвата", состоявшая из шести автоматчиков и снайпера. Она перекрыла отход бандитам и обстреляла мотоцикл. Тот, кто не поднял руки вверх и отстреливался из "шмайссера", был убит из снайперской винтовки. Двух бандеровцев арестовали и на мотоцикле привезли к
месту нападения. Четверых раненых из состава ГПЗ перевязывали, а двух погибших погрузили в машину.
Полк остановился. На место нападения диверсантов прибыли начальник штаба полка и представители контрразведки “СМЕРШ”. Полевой военный трибунал приговорил бандитов к расстрелу на месте преступления.
Известие о трагическом событии на марше быстро облетело полк. Узнал об этой диверсии и сержант восьмой роты Галерин Алексей. Но никогда не думал Лёшка, не представлял, что с Толькой может что-то случиться. С большой тревогой услышал он о том, что в числе раненых оказался Анатолий Иваньков. Об этом сержанту сообщил рядовой Пасечный из первого батальона.
Галерин прибежал в тот момент, когда убитых бойцов грузили в машину, раненых обхаживали санитары и готовили для отправки в медсанбат.
Лёша припал к носилкам, на которых лежал его боевой товарищ. Анатолий обрадовался, увидев земляка:
– Пришёл! Как я рад! Я ждал тебя, Лёша! Хорошо, позвали всё же... Не выживу, Лёша, ранение в живот... пуля разрезала, – шептал побелевшими губами Анатолий. – Поближе, Лёша, слушай, что скажу... Стань на колено, клянись... Если останешься жив, Лёша, прошу... найди отца, мать, сестрёнку Таню... Расскажи, друг Лёша, как я тут... вот... погибаю на чужой земле... Дышать трудно... мне больно... Там возьми мои фотки, письма, маме скажи всё... Мне... я... весь в крови, Лёша...
Слёзы слепили глаза, Галерин, не сдерживал себя, плакал:
– Клянусь. Толя, клянусь, дорогой друг... Как жаль... Что делать...
– Лёша, дай руку, друг... Я слышал, я верю тебе... Береги себя... Помни... Мне плохо... я... Ты тут, рядом...
– Толя, если останусь жив, клянусь, выполню твою просьбу. Может, ещё удастся... Тебя в медсанбате спасут... Ты слышишь, Толя, я клянусь...
Неизвестно, слышал ли Анатолий Иваньков слова Лёшки, или уже потерял сознание. Он молчал. Сержант Галерин держал руку на пульсе. Он ощущал, как бьётся Толькина жизнь, недолгая жизнь юного друга.
Подошли санитары, и Анатолия вместе с другими ранеными погрузили в крытую машину, в кузове которой ярко горела аккумуляторная лампочка. Алексей последний раз взглянул на бледное лицо своего товарища. Санитарная машина тяжело фыркнула дымком и пошла в тыл. Галерин почувствовал, как осиротела его душа, как замерло сердце. Озноб пробежал по всему телу.
Уже светало. Батальон полка тёмной массой чернел на белой бетонной дороге. Из строя выбыли семеро, трое из них навсегда. Никто не узнает о дальнейшей судьбе раненых, пока не придут вести из медсанбата.
Володя Пасечный молча стоял рядом с сержантом Галериным, наблюдая за уходящей машиной. И когда она совсем скрылась из вида, положил руку на Лёшкино плечо.
– Ты знаешь, Галерин, Толик всё время меня учил на гитаре. Но у меня толстые пальцы, не могу взять гриф в кольцо. Зато я пел с ним хорошо! Когда он заиграет – вокруг нас куча братвы. Обсядут, как мухи, а мы даём!.. Бывало так хорошо! А теперь гитара осиротела. Я буду беречь его гитару. Может, ещё обойдётся, и Толька вернётся в строй...
Но Анатолий Иваньков не вернулся.
Спустя три недели из медсанбата прибыл рядовой Нимат Хафизов. Сержант Галерин узнал об этом от Владимира Пасечного, выбрал время и поспешил в первую роту. Нимат поправился, посвежел, был в хорошем настроении.
– Хафизов, здравствуй, друг! Выздоровел! Я к тебе! Ну, расскажи, как там...
Сержант волновался. У Галерина слюна забила горло, он поперхнулся и не договорил. Его волнение хорошо понимал Хафизов.
– У меня пуля подмишка попал, товарищ сержант, – он показал место ранения и продолжал, – рука прабил, костцелий остался. Тагда нас утром медсанбат привезли, сразу памили, операций, перевязки делали. Иванкова Толку первимрезили. У него живот вес крави бил, кишки зашивать нада... многа крови потерял... патом умирал он... Плакали ми все... Ещё один умирал, Сашка Платонов. Галава его болел отшень. Другие везли госпитал, не знай куда... Я бистро лечился. Вот, мая рота приехал. Будем ещё воевать...
Рядовой Хафизов подробно рассказывал о дерзком нападении на ГПЗ, но Галерин уже не слушал его. Эта трагедия на марше давно была известна всему полку. Он перебил Хафизова, вытирая слёзы:
– Нимат, а ты не знаешь, где похоронен Анатолий Иваньков?
– Нет, не снай, товарищ сержант. Эта никто не сказал, никому не сказал. Письма куда-то писал, пахаронка, значит...
Так Алексей Галерин и не узнал, где похоронен Толька, где его могила. Он лишь понял, что друга в живых нет. Пропала последняя надежда... Тяжёлое ранение оказалось смертельным. У Лёшки опустились руки. Он шёл, не помня куда...
Алексей Богдаев
(Из книги «Кинжальный огонь»)
[1] ДЗОТ – деревоземляная огневая точка, позже стала расшифровыватьсякак "долговременная замаскированная огневая точка"