1
Первое, что пришло мне в голову — проверить, в порядке ли моя психика. Какие возможны варианты? Амнезия? Ну хорошо, в Испании я бывал, она мне нравилась. Решил съездить в третий или четвертый раз, приехал, снял квартиру, арендовал машину, зачем-то забрался в гущу леса и здесь всё забыл. Бывает. Но почему на мне не привычная одежда, а какое-то рубище? Я одичал? И об этом тоже забыл? Похудел, сбросил несколько лишних офисных килограммов. Хорошо, это вписывается в парадигму. Но есть четкое ощущение более молодого и здорового тела. Но нет тату на предплечье. Кисти рук не мои — вытянутые и, я бы сказал, более аристократичные. Хотя пальцы загрубевшие, а на больших и указательных — мозоли. Тачку я таскал, что ли? Совсем не офисно-клавиатурные пальцы. Нос на ощупь более тонкий и хрящеватый, губы — тоже более тонкие и, наверно, менее эмоциональные. В ухе нет пирсинга, сделанного лет десять назад. Колечко давно не ношу, но дырка-то куда делась? Хуже всего с волосом. Я — природный блондин, довольно светлый. Стрижка у меня — неприхотливый бокс, подчищенный с двух сторон. Сам подбриваю машинкой раз в неделю. А сейчас на голове какая-то лохматая дрянь, запущенный гранж чуть не до лопаток. Отрос — ладно. Но почему волос темный, почти черный? И борода. Отросла — тоже ладно. Но почему — черная? Короче, носитель меня — не мой. Чужой. Хотя слушается так же, как мое собственное тело. Даже, по ощущениям, лучше. Словом, тело получше моего, природного. Самое смешное, что это чужое тело так же хочет курить, как я — аж под ложечкой сосет.
Как это возможно? Перескок сознания из одного тела в другое? Во сне такое случается. Помню старый, запавший в память сон: я — в купе поезда, старше своих лет, наверно, мне около сорока. Абсолютное ощущение идентичности личности, хотя на мне форма русского офицера со споротыми погонами и сапоги, которые беспокоят не тем, что в них потеют ноги, а тем, что мне никак не удается привести их в порядок без ваксы после петроградской весенней непогоды. Я хорошо знаю, какой за мутным вагонным окном год и куда я еду. 1918, и еду я на Дон в Добровольческую армию. Я бы мог вспомнить при желании всё свое прошлое, какую-нибудь гимназию, военное училище, родителей и семейное окружение, если бы у меня возникло желание. Короче, достовернейшее ощущение реинкарнации в чужое тело и чужую судьбу и органической тождественности с ними. Но, во-первых, там, во сне не было вопросов, как я оказался в промозглом купе этого поезда — никаких осмысливающих и оценивающих ситуацию «хвостов» моего реального Я во сне не существовало; во-вторых, степень достоверности сонной «реальности» всё-таки оставалась типично сонной — сознание словно конструировало пространство и время в зависимости от того, на чем оно фокусировалось. Постфактум я смог оценить, что сну не хватало той самой реальности, которая обычно властно вписывает сознание в себя, а не наоборот. Сейчас же источник моих ощущений явно настаивал на объективной своей природе: такого богатства соматических ощущений в иллюзорном мире не бывает. Слишком достоверный цвет неба, слишком подробный рисунок мха у корней пальмы, слишком достоверно ноет левое плечо.
Хотя откуда у меня такая уверенность, что иллюзия не дает такой подробности мира? К видениям сна я могу примериться, но к сознанию сумасшедшего — нет. Просто нет опыта. Но, с другой стороны, если уж сходить с ума, то без удержания прошлой памяти и критического сознания. Иначе какое же это сумасшествие, если понимаешь, что ты — сумасшедший и окружающий мир утратил адекватность?
Я попробовал придумать какой-нибудь тест, опровергающий либо мою старую идентичность тридцатидвухлетнего логиста дочерней компании «Газпрома», неженатого, успешного у женщин, но в целом в собственной судьбе потерявшегося, либо нынешнюю, с напрочь ампутированным прошлым, но абсолютно достоверно пребывающую на опушке какого-то леса и воспринимающую эти пространственно-временные координаты как свои собственные. Если «синдром» логиста ложный, то в памяти не может быть каких-то сведений, полученных сугубо опытным путем. Умозрительные схемы может построить и нынешний дикарь (так я обозначил длинноволосую идентичность без дырки в ухе), но он не может знать, как заполняются накладные, как зовут таможенного брокера и с какими транспортными компаниями можно иметь дело, а с какими связываться не стоит. Значит, логист достоверен — не выдуман, не снится и дикарь не создает реальность «на лету» по мере тематической фокусировки сознания. Ведь гимназия, которую мог бы вспомнить белогвардейский офицер в 1918 году — не более, чем модификация знаний, где-то и когда-то вычитанных или подсмотренных в какой-нибудь экранизации толстовских «Хождений по мукам». Плюс тонкий элемент идентификации этих знаний с личным опытом. Но офицер ни за что не вспомнил бы полный перечень имен египетских фараонов: к тому времени, когда он приснился, я даже не держал в руках первого тома академического издания «Истории Древнего Востока», в котором этот перечень приведен. Его попросту не издали. Дикарь действительно имел доступ к жизненному опыту логиста, это — его прошлая жизнь. Но как эта прошлая жизнь оказалась в новом теле, которое пребывает где-то среди кактусов и пальм?
Как убедить себя, что пальмы, кактусы и мешающая борода — иллюзия?
Сломать себе палец и убедиться, что боли не будет? Будет. Всё мое естество настаивало на том, что боль очень даже будет. И поломанный палец срастется нескоро. Но на всякий случай я прибег к классическому приему: ущипнул себя. Не проснулся. Мне, естественно, пришел в голову и радикальный способ решения проблемы как выключить реальность. С гарантией и навсегда. Но поскольку он радикальный и необратимый, я отложил его на неопределенное потом. Пазл с этой стороны не выстраивался. Как в коповской присказке: что бы я ни сделал, всё обернется против меня.
Странная всё-таки дистанция между пониманием и волей в человеке. Я много лет хочу бросить курить, отлично понимаю последствия, сам ненавижу запах сигаретного дыма, если не курю. Всё во мне готово поставить точку и претерпеть ломку. Но не бросаю. Осознаю, что Ольга — дрянь и ее надо забыть. Но не забываю. Мысль и воля — как два плохо свинченных органа, один другому — не указ. Невзирая на ясное понимание, что невозможная реальность — реальна, жгучее желание «ковырнуть» ее, протестировать на прочность, не исчезало. И не исчезало упрямое чувство, что она неподлинна. Наверно, именно потому, что она невозможна. И еще что-то, какая-то мысль вертелась на задворках сознания, но поймать в этот раз я ее не смог.
Что в принципе можно сделать, чтобы удовлетворить это чувство недоверия? Объективность мира — ладно, проверять эту объективность — себе дороже. Но я не психолог, не психиатр. На дальних границах моего образовательного горизонта Фрейд, лекции Черниговской в Ютубе, какие-то общие сведения из университетских курсов. Ну «Молчание ягнят». И странное слово онейроид. Это, кажется, единственное, что попало в мое когнитивное поле из психиатрии. Онейроидный психоз — это когда человек присутствует при создании мира и переживает грандиозность этой феерии. Какие картины он там видит? Не знаю, видимо, не дочитал. Наверно, последователи авраамических исповеданий созерцают дни творения, а атеисты присутствуют при большом взрыве. Последние — при условии, что не знакомы с последними выводами космологии о безначальности вселенной. Но как это вообще возможно: увидеть невообразимое? Как возможна галлюцинация? В принципе? Можно глубоко задуматься, можно эмоционально слиться с жертвами Ганнибала Лектора на экране, можно даже шизофренически забыть о себе и вообразить себя Наполеоном. Но как видеть перед собой шеренги полков, дым пушек Ватерлоо, принимать рапорты адъютантов и соскакивать с падающей лошади, убитой не твоей волей, а шальным осколком — не понимаю. Но ведь психушки полны Наполеонами. И не только психушки, иногда по ночам они купаются в Мойке с рюкзаками, в которых отрубленные руки Жозефины. Мне явно не хватало специальных знаний. Я не понимал, где границы иллюзии. Единственное, что казалось несомненным — мои иллюзии (если эта реальность иллюзорна) могут эксплуатировать только то, что достанут из моей памяти. А значит, иллюзорный мир не может быть без прорех. То, что объективность заполняет в реальном мире без твоей санкции, просто потому, что это реальность, — в иллюзии должно замещаться какими-то проскоками, сбоями, пусть субъективно мотивированными и не удивляющими, но со своими родовыми пятнами — несомненными нарушениями логики. Значит, умозаключил я, здесь могут быть чудеса.
Трудно описать тот конгломерат эмоций, мыслей, догадок и решимости, на котором я остановился, но если подыскивать определение, то адекватнее всего выразить его через словосочетание «объективированная иллюзия». Иллюзия, для меня ставшая несомненной объективностью. Объективность, не могущая быть реальностью вследствие своей невозможности.