В нашем дворе все знали друг друга. Даже больше, мы знали истории семей, которые жили в нашем и соседнем доме. Вся жизнь на виду. Кто купил цветной телевизор, у кого неверный муж, кто выиграл в лотерею мотоцикл «Урал», кто печет самое вкусное сахарное печенье под названием «Персики».
Тогда доверие было практически абсолютным. Не боясь, что украдут, оставляли на улице детские коляски и велосипеды (хотя нет, золотники снимали с каждого колеса и клали их в карман, прежде чем оставить свою технику на улице). Ключи от квартир клали под коврик у квартиры. Так делали большинство.
Мы жили на первом этаже пятиэтажного дома в квартире без балкона. Явным преимуществом было то, что лестничная площадка была всего на один пролет. А значит и площадь для мытья значительно меньше. Переходящая табличка дежурства, как правофланговое знамя, раз в десять дней перемещалась с одной двери на другую. Лично для меня было огромной радостью скорей водрузить ее на соседскую дверь.
Старшей по подъезду у нас всегда была соседка со второго этажа. Сухая, всегда ворчливая старая женщина. Передвигалась она уверенно, но медленно, то ли для важности, то ли из-за проблем со здоровьем. Я не умела тогда определять возраст, но мне она казалась бессмертной. Все звали ее бабка-Васюниха. Что- то сказочно зловещее было в этом имени. Бабка имела ключи от входа в подвал, в котором находились небольшие складские каморки для каждой квартиры.
Все правильно, по законам жанра у старухи должна была быть большая звенящая связка ключей от потайных комнат. Но чтобы туда попасть, нужно было эти ключи у нее попросить. А мы ее откровенно боялись. И было за что.
Однажды мы с подружкой стали свидетелями страшного для нашей детской психики случая. Тогда нам было лет, наверное, по пять. Как обычно ребятня с нашего двора собралась у подъезда и шумно галдела. В какое-то мгновение, услышав знакомый скрипучий голос, детвора пустилась наутек. Иначе было несдобровать – на земле в палисаднике остались видны четкие следы от мальчишеских кед. Бабка Васюниха тяжело спустилась по лестнице. В одной руке она несла ведро, наполовину заполненное водой, второй придерживала поднятый подол своего, давно нестиранного, передника. И там что-то шевелилось. Мы на всякий случай отошли подальше.
То, что произошло дальше, стало для нас настоящим кошмаром. Женщина поставила ведро на скамейку и освободившейся рукой стала что-то доставать из своего передника, а затем опускать в ведро. Раз за разом. Детское любопытство пересилило страх, мы подошли ближе. В засаленном фартуке у нее копошились маленькие, по всей видимости, только что рожденные котята. А в ведре уже были видны поднимающиеся кверху пузырьки воздуха.
К горлу подступила тягучая тошнота. Я закрыла лицо руками, рыдать в открытую не посмела. Меня душили спазмы. Пытаясь сказать что-то вроде: «не надо», я начала заикаться. Бабка только ухмыльнулась, взяла ведро и пошла в сторону расположения огородов и хозяйских построек.
Моей подружки нигде не было видно, а я все всхлипывала и не могла успокоиться. Мое лицо опухло от слез. В тот вечер у меня поднялась температура.
Вскоре мы переехали в соседний дом. На улице бабка появлялась все реже, а когда я видела ее издали, сворачивала с пути.
Через несколько лет, после смерти Васюнихи в ее квартире поселилась приличная добрая семья. Каждый раз, проходя мимо, я невольно смотрела на балкон, где в тот страшный день, потеряв своих детей, жалобно мяукала мама-кошка.