На закате перестройки – я тогда работал руководителем информационного отдела «Правды» - у меня на столе зазвонил телефон правительственной связи АТС-2 и человек на том конце провода представился: Леонид Владимирович Шебаршин, Первое главное управление КГБ СССР. Я уже знал, что ПГУ это и есть внешняя разведка, самое секретное управление Лубянки. Но фамилия ни о чем мне не говорила. А Шебаршин, сразу перейдя к делу, спросил, не соглашусь ли я взять у него интервью? Он – начальник ПГУ, а время сейчас перестроечное, гласность, открытость, пора выступить в газете с разъяснением – чем же занимаются советские джеймсы бонды. Мягкий, по-московски интеллигентный голос. Уважительный тон.
Конечно, я сразу согласился. Еще никогда в истории советской внешней разведки никто из ее руководителей не выступал в печати, да что там, даже их имена знал только узкий круг посвященных.
-Тогда мы пришлем за вами машину, - подытожил Шебаршин.
Я помчался к главному редактору: уж не розыгрыш ли все это? Он подтвердил: да, решением политбюро и с согласия генсека Горбачева впервые за всю историю секретной службы ведомство рассекретило имя своего руководителя. И первое интервью он даст нам.
Леонид Владимирович принял меня в своем кабинете в Ясенево, в комнате, мало похожей на казенный офис - с большими окнами, выходящими на лес и луга, и колонной посредине. На книжной полке стояли произведения классиков. Время было обеденное.
-Не хотите разделить со мной трапезу? – предложил генерал. – У нас сегодня пельмени.
-Но разве пельмени без водки бывают? – не очень удачно пошутил я.
Интервью размером в целую газетную полосу появилось в «Правде» под названием «Без плаща и кинжала». Эффект был поразительный: все западные информагентства обильно цитировали Шебаршина и удивлялись, мол, вот как далеко зашла перестройка.
Когда я приехал в Ясенево в следующий раз – для того, чтобы завизировать у генерала текст, он принял меня еще любезнее. К тому времени мы уже о многом поговорили, обменялись книжными пристрастиями, я рассказал ему о своем афганском опыте, Шебаршин мне о своем афганском опыте. Он умел слушать.
Тогда генерал повел меня по комплексу своих владений, расположенных сразу за МКАД, показал служебные помещения, бассейн, столовую, познакомил с комнатой истории разведки. Вот где я испытал тогда настоящий шок. На стендах были фотографии всяких довольно известных людей: академик, писатель, журналист… Оказывается, все они в разные годы работали на разведку.
Шебаршин искренне забавлялся, видя мое изумление.
Еще спустя месяц или два я опять побывал в Ясенево, когда там рассекретили несколько агентурных дел и приняли решение обнародовать их в прессе. Мне выделили комнатушку и свалили на стол старые папки с тесемками, которые содержали настоящий клад – историю авантюрной жизни агента-нелегала Дмитрия Быстролетова, орудовавшего в Европе в тридцатые годы под разными прикрытиями. Я написал тогда в газету три или четыре «подвала», и это тоже был настоящий прорыв и для СМИ, и для перестройки.
А последний рабочий контакт у нас с Шебаршиным случился в дни августовского путча 1991 года. Его тогда, сразу после ареста Крючкова, назначили председателем КГБ, но пробыл Леонид Владимирович в этой должности рекордно короткий срок – всего сутки. Возможно, к счастью для себя. И вот где-то в этом промежутке он позвонил. Был как всегда деликатен:
-Владимир Николаевич, вы знаете, что такое «Вымпел»?
Конечно, я знал. Так называлось секретное подразделение ПГУ, сформированное исключительно из офицеров и предназначенное для диверсионных операций за кордоном в ходе возможной войны. Знал я про него, поскольку многие из «вымпеловцев» прошли Афганистан, а там трудно было не пересечься.
-Да, - ответил, - знаю.
-А вы не могли бы взять интервью у командира «Вымпела» полковника Бескова?
-Тема?
-Вы понимаете, сейчас, когда путч подавлен, нашлись охотники измазать наших ребят грязью, - с горечью объяснил генерал. – Стали говорить, что будто бы «Вымпел» собирался штурмовать Белый дом. А это не так.
-Если это действительно не так, тогда я готов.
-Слово офицера. Я высылаю машину.
Так я оказался – опять-таки первым из всех журналистов – на сверхсекретной базе «Вымпела» в Балашихе. Там меня встретил Борис Петрович Бесков, встревоженный, огорченный, удрученный. И поведал, что и как делали его бойцы в те три дня, когда решалась судьба России. Поминутно разложил ситуацию.
Я уж не знаю, мое ли интервью помогло или что-то другое, но в последовавших затем разборках спецназ ПГУ в числе сторонников путча не фигурировал.
(Продолжение следует)