Письма моего дяди, старые, старые письма из 1945 года.
Дядя Боря, брат моей матери, незримо сопровождал меня все мое детство. Я росла, а ему всегда было столько же лет. Бабушка часто плакала о нем, значит, помнила. В память о нем мама соблюдала в среду и пятницу строгий пост — значит, тоже всегда помнила. Он был с нами, но не среди нас, живущих. Он погиб 8 апреля 1945 года под городом Данцигом. Теперь это польский Гданьск. Погиб, чтобы между нами и Германией была еще и польская территория. Остались только письма. Солдатские фронтовые «треугольники»…
Удивительная деталь истории: письмо с фронта, свернутое по регламенту в треугольник. Особый мир фронтовой почты. Это фраза «фронтовой треугольник» стала нарицательной. Это — символ войны…
Анатомия треугольника. «Воинское» — написано на письме. Оно же является конвертом для самого себя — если свернуть так называемым воинским треугольником. Поэтому есть «демаркационные линии» с двух сторон — поля и надписи: «Выше (ниже) линии не писать». Адрес отправителя: полевая почта 30693, «проверено военной цензурой» и номер цензора -10700. Здесь же — динамичная картинка: с обнаженными штыками и одинаковым суровым выражением лиц «наши» — пехота — устремлены вперед. На фоне танков, идущих в том же направлении, и покрытых елками гор. Лозунг — как эпиграф ко всему письму : «Смерть немецким захватчикам!» Агитационная картинка иллюстрирует, собственно, здесь же помещенное стихотворение В. Лебедева-Кумача:
Мы идем! Никакие преграды
Не помогут укрыться врагам!
Перед нами синеют Карпаты,
Никуда не уйти от расплаты,
От суда не уйти палачам!
Горы, реки, леса и долины
Мы за зверем фашистским пройдем.
Пусть он мечется в злобе звериной,
Пусть ползет он в берлоги Берлина-
Мы найдем его там и добьем!
Агитационное стихотворение, крепко воздействующее и дисциплинирующее, но при этом незаметно формирующее общее представление о Германии как только лишь о логове зверя, логове врага. Но ни ненависти к зверю-врагу, ни патриотических лозунгов это одно из первых писем – от 22 февраля 1945 года — не содержит; напротив, оно самого что ни на есть мирного содержания:
«Моя жизнь протекает по-старому, пока никаких со мной происшествий не произошло. Все идет хорошо» Недовольство выражено только в адрес природы:
«Природа в Пруссии какая-то плохая. Много болот, озер и часто стоит непогода, грязь непролазная».
Связано ли это с военной цензурой или это на самом деле так, но автор уверен в скором окончании войны. Может быть, просто утешает родных:
«Наши разведчики много достают «языков», от которых узнают, что у них какая-то паника и не хотят воевать немцы. Возможно, скоро окончится война».
Такого же мирного тона и спокойного содержания следующее письмо – отцу, Василию Михайловичу, который жил в это время отдельно от семьи. Датировано 22 февраля 1945 года, написано, как и первое, химическим карандашом. Конверт не сохранился, но это не треугольник, а листочек в кварту обычного листа.
«…стоял в обороне, теперь сняли нас на отдых, жизнь моя протекает как обычно у военного человека, ни в чем отказа не имеем, живем очень хорошо, всего вдоволь».
Чистосердечно и наивно двадцатилетний мальчик указывает и источник изобилия: «вообще как посмотришь, сколько добра в этой Пруссии есть, то прямо жутко и особенно где мало разрушено».
Стандартный патриотический лозунг со знакомой лексикой содержится только в одном из писем, от 14 декабря 1944 года:
«Мы сейчас готовимся к решающему наступлению, чтобы разбить врага в его собственной берлоге, так что попрем немца до самого Берлина и поставим флаг победы…»
Письмо датировано 12 декабря 1944 года, а получено, судя по штампу, 5 января 1945 года. Ровно за три месяца до гибели адресата.
Немного о себе
«Немного о себе: опять пришел с боя благополучно, представили снова к правительственной награде – орден Великой Отечественной войны второй степени. Все идет хорошо, но бои стоят жестокие. Если пройду все эти бои и останусь живым, то будет большое счастье, а надежи мало…»
(Из последнего письма Бориса от 7 марта 1945 года. Восточная Пруссия).
В течение 16 февраля северо-восточнее и севернее города наши войска в результате наступательных боев овладели населенными пунктами Клайн Ташау, Ешево, Лясковиц, Буциг, Клайн Гацно, Шмидебрук. За 15 февраля в районе южнее города Грюнберг наши войска взяли в плен более
1 500 немецких солдат и офицеров, захватили склад – арсенал, в котором находилось 350 орудий, 1 500 орудийных и минометных стволов, 1 500 тяжелых пулеметов и большое количество боеприпасов.
(Газета «Казахстанская правда» от 18 февраля 1945 года).
Мой дядя Боря.
Повестка о призыве и заключение о годности к службе сохранились в усеченном виде — кто-то их порвал, а кто-то, видимо моя аккуратная с бумагами мать, собрал и сохранил обрывки.
На сохранившемся обрыве от четвертинки тетрадного листа в косую клетку — для первого класса – от руки, четким почерком сообщается: «в/о …явиться 23 июня 1944 года в Райвоенкомат… с продуктами питания». Подпись: райвоенком, лейтенант… дальше оборвано.
Свидетельство о годности к военной службе сохранило обрывок фразы — «годен только к …». Годен оказался к службе в пехоте.
Извещение о гибели сохранилось в лучшем виде, только истерты все края. Бумаги по-прежнему было мало – опять на четвертинке тетрадного листа, только в линейку, выцветшими фиолетовыми чернилами:
«Прошу известить г-на Александра Кузьмича Землянова, проживающего в г. Чимкент, Чаяновский район о том, что его сын ком. Отделения 185 сержант Землянов Борис Васильевич в бою на Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявляя мужество и геройство, погиб 8.04. 45 года.
Похоронен с отданием воинских почестей в городе Данциг»,
Подпись военкома и печать.
Слева штамп Чаяновского районного военного комиссариата с выходящим номером 1230. Если была тетрадь регистрации извещений о гибели, значит, столько их и было — извещений о гибели призывников из Чаяновского райвоенкомата военного комиссариата Южно-Казахстанской области.
Видимо, адрес и имя его приемного отца — Александра Кузьмича Землянова — были в его смертном медальоне. Он берег мать — знал, что муж уж как-то сообщит ей лучше, чем сделал бы, вызвав в военкомат, военком. Во всяком случае, осталась жить после известия.
Ровно через месяц после гибели Бориса кончилась война, и это особенно задевает сердце — всего через месяц. Он конечно же ждал и совсем не сомневался, что война вот-вот кончится. Не сомневался, что вернется. Да и как может живущий, в двадцать лет, сомневаться, что он живет и всегда будет жить. В этом не может быть никаких сомнений, во всяком случае, до боев он в этом не сомневается нимало.
4 ноября 1944 года пишет матери :
«Скоро уже праздник. Этот праздник буду встречать на германской земле. Что-нибудь будет интересное. В общем, проведем время хорошо. Нахожусь я в хорошем обществе. Ребята хорошие, дружные, дела идут как по маслу, если так будет в бою, то лучшего и не нужно мечтать. Обо мне не беспокойся, берегите свое здоровье. Как кончим бить немца, приеду домой, и тогда заживем по-старому спокойной жизнью».
Однако настоящего зверя-чудовище можно убить, только жертвуя своей жизнью. Хорошие ребята, знакомству с которыми он так радуется, стали жертвами. Чудовище войны убили своими жизнями. Приближалась его очередь. Меняется тон писем.
«Сейчас я живу по-старому, правда, товарищей осталось мало, но ничего, туранули немца крепко, но очень сопротивляется, трудновато приходится. К тому же сейчас испортилась погода, поднялась сильная метель со снегом».
Дискуссия с отцом о героизме
Характером в родного папочку был, скорее, младший сын, но не Борис. Ведущей чертой этого характера являлось желание находиться в центре и привлекать к себе восторженное внимание. Этого требовал и от близких. Жениться — так на красавице.. Если уж сын на фронте — то сын обязательно герой. В письмах к отцу содержится дискуссия о героизме.
«Ты пишешь о своем соседе, Герое Советского Союза, это хорошо, но это зависит и от командования, которое представляет к награде. И также – в каком случае пришлось (два слова вымараны цензурой). У каждого человека есть судьба и от нее никуда не убежишь, ты должен с этим согласиться. Я иду своей дорогой и посмотрю, куда она вывезет. Я хорошо воюю и крепко люблю свою родину»…
За период своей короткой службы — с июня 1944 по начало апреля 1945 года — он был представлен к двум наградам: ордену и медали. Произведен в сержанты и назначен командиром отделения огнеметчиков. Вот в каком направлении пролегала дорога его судьбы.
О природе да о погоде
Если бы в одном письме он писал об этом, но пишет в каждом – о природе и о погоде Восточной Пруссии.
«Моя жизнь протекает по-старому, никаких перемен пока нет. Вот только погода плохая, подморозило и дует сильный холодный ветер» (от 14.11.1944 г.) Но вскоре же:
«Погода стоит хорошая, иногда портят ее дожди…»
(22. 11.1944 – по дате на штампе).
Письмо без даты и без конверта, но по содержанию понятно, что более позднее:
«Сейчас у нас стоит очень холодная погода, иногда даже пурга бывает, но это ничего не значит. Мы гоним немца все дальше и дальше. Сейчас подошли к Кенигсбергу, идут уличные бои».
Какое отношение это имеет к войне, к героике? Не о чем больше писать или точно знал — с этими фактами и военная цензура ничего поделать не может? Погода имеет к войне прямое отношение. Надо было самой поумнеть с годами, чтобы догадаться — он же был в пехоте. Эту грязь и слякоть осени, зимы и весны 1944-1945 годов ему и его взводу пришлось промесить собственными ногами. Это совсем не то, что видеть землю с танка или самолета. Ведь он, как сказано в свидетельстве о годности, оказался годен только к пешему ходу. И падали они, бедные, тоже, наверное, в эту грязь. Не возносились же сразу на небо. Говорят, братская могила. С военными почестями. Хоть помыли, переодели их?
Письмо от 7 марта 1945 года — последнее письмо родным.
«Пару слов о моей жизни. Живу я по-прежнему. Никаких изменений нет, самое главное — стала улучшаться погода, скоро выйдем к морю, это будет интересно»
Конкретность хронотопа. Он оставил в своих безыскусных письмах очень точную картину осени, зимы 1944-го и 39 дней весны 1945 года… В течение всего этого времени он находился в Восточной Пруссии. В беспрерывном заданном приказом движении — с юга к северу, к Балтийскому морю. «Скоро выйдем к морю» — это о Балтике.
Какое задание они выполняли? Цензура не вымарала эту информацию — задание по уничтожению группировки противника. Он пишет: «как сорвали немца под гор. Пилькаленом, так и преследуем его».
Поэтому он и не участвует в уличных боях в Кенигсберге. Как обычно уверяя, что живет хорошо и по-прежнему, в письме родным от 23 марта все же не удержался от слов:
«Правда, вы не представляете, какие здесь происходят жестокие бои, но ничего, это не преградит нашей Красной Армии, все равно мы его разобьем…».
Он был очень хорошим мальчиком
Сохранилась его детская покаянная записка:
«Дорогая мамачка прости меня что я тебя сегодня не слушал. Не принес дров. Папа меня наказал. А ты меня прости этого больше ни когда не будет. Тебя любющий твой сын Боря».
Бабушка наказывала только укоризной, для других форм воздействия в семье был отец.
Хорошо учился. Вот похвальная грамота за «успешное освоение профессии машиниста компрессоров». Получив профессию машиниста, в свои двадцать лет успел поработать. Вот его трудовая книжка. Любил своих родителей — маму, мою милую бабушку. И обоих отцов — родного, самолюбивого и гордого, «врага народа», который мечтал видеть его героем Советского Союза. Который составил свою дворянскую родословную и экзаменовал свою дочь – хорошо ли она знает истории дворянских родов России. Любил и молчаливого мрачноватого приемного отца. Писал родному отдельные письма, обоих называл папой — и своего «врага народа», и вырастившего детей, а позже и внуков этого «врага» — приемного. От своего отца не отказался, не изменил родовой фамилии.
И крепко любил свою необъятную родину – от Карпат до Чаяновского района Южно-Казахстанского военного округа.
Мальчик мой, Боренька…
Отплакала свой век его красивая седая мама, давно уже спит она рядом со своим мрачноватым молчуном за тысячи километров от братской могилы своего мальчика, своего Бореньки. Спит давно и его черноволосая сестра, моя мама, ставшая иссохшей измученной старухой, спит совсем в другой точке земного шара. Не выберешь ни место рождения, ни место упокоения. Хорошенькому мальчику с семейной фотографии, его младшему брату «Мишелику», — 78 лет. Борису же всегда двадцать. И, видимо, поэтому с годами, сама взрослея и старея, я стала ощущать его как своего собственного рано умершего ребенка. Мальчик мой, Боренька! Оборванная твоя двадцатая весна, весна 1945 года!