Наш военный городок не был богом забытым местом. Жили мы в благоустроенных домах с туалетами и ваннами. Была пара магазинов – военторгов, где отоваривались семьи военнослужащих. Детский садик с начальной школой тоже были.
Был на территории части большой клуб для всяких мероприятий – политсобраний и самодеятельных концертов. Еще был огромный спортзал. Выкрашенный в разные цвета, с белой разметкой на полу и облупившейся надписью «Быстрее, выше, сильнее!» во всю стену.
В клубе для местных детей периодически устраивали праздники. Новогодние елки проходили, как и положено, с Дедом морозом и Снегурочкой. Как-то раз, когда мне было лет пять, я приметила у очередного новогоднего «деда» темно-зеленые штаны с красными полосками по бокам, выглядывающие из-под полы красного халата. Точь-в-точь как у папы штаны. Но значения я этому не придала. Мало ли, может, замерз дед в дороге, вот и приодели его в части в офицерское – утеплили, чтоб не простыл. А в какой-то другой год был один только дед, без Снегурочки. Развлекал нас, как мог. А дома вечером я случайно услышала, как родители на кухне обсуждали, что Снегурочка то ли чего-то наелась, то ли ноги у нее заболели, что до нашего утренника она дойти не смогла, потому что перед этим в части был праздник для военных. «Наверное, устала Снегурочка бедненькая», - пожалела я мысленно ее, расчесывая подаренную куклу…
А еще родители брали нас с собой в клуб, когда приезжали по приглашению командования части какие-нибудь артисты из области. Нам было интересно поглазеть на хрипловатую крупную девицу в тоненьком вечернем платье с блестками, поверх которого было наброшено зимнее пальто. «Мла-ааадший лейтена-аант! Ма-ааальчик молодо-ооой!», - выводила она по-аллегровски задорно, стараясь не показывать, что ей до чертиков холодно. А в клубе зимой было очень холодно. Мы сидели на концерте в шубах и шапках, нахохлившись, как воробьи, на щербатых деревянных креслах безо всякой обивки.
В спортзале тоже проводились разные штуки. То соревнования по волейболу, то веселые старты, а однажды затейники из военных организовали для сослуживцев и их семей игру в «Поле чудес».
Вот это было событие! Спортзал – битком. Весь городок пришел посмотреть. Три тройки игроков – как по телевизору. Наш папа – в их числе. Ведущий – вылитый Листьев! С усами и в очках. Это был наш сосед – дядя Юра с первого этажа. Усы он носил всегда, а очки надел специально для игры. «Барабан» расположили на столе в центре зала, его соорудили из какой-то картонной настольной игры. Там была длинная металлическая стрелка посередине, ее надо было толкать, она крутилась и останавливалась на каком-то делении, где было указанно или количество очков, или сектор «приз» или «банкрот».
И мне тогда казалось, что все взаправду! Я гордая-прегордая стояла с папой возле барабана в первой тройке игроков и с нетерпением ждала, когда будет папина очередь крутить барабан. По телевизору в «Поле чудес» все время показывали, как детям, которые приходили на передачу со своими родителями, давали крутануть барабан, и я не сомневалась, что папа мне тоже разрешит. И, может быть, мой ход выпадет на «приз», и мы выиграем какую-нибудь нужную вещь! Старший брат разузнал у кого-то, что среди призов были игрушечные модельки машин, и эта мысль не давала ему покоя. «Папа, выиграй мне модельку! Ну, выиграй!», - канючил он весь вечер.
Но мы ничего не выиграли. А все из-за меня. Когда в очередной раз был папин ход, крутить стрелку барабана доверили мне. А стол был для меня высоковат, и мне, чтобы попасть по стрелке, пришлось встать на цыпочки, и я так неудачно пихнула эту стрелку, что она не крутанулась толком и остановилась на следующем делении, где было написано «банкрот», и все папины очки сгорели. Дядя Юра-Листьев передал ход другому игроку, который потом отгадал слово и победил… Обидно было. Но, правда, недолго. Потому что потом в спортзале была дискотека, все танцевали, и я тоже отплясывала вместе со всеми под какую-то Тому, которая все не хотела выходить из дома…
В общем, культурная жизнь в нашем городке была. Этакая самобытная. Конечно же, всем взрослым очень хотелось, чтобы их дети не болтались без дела. А занимались чем-то полезным – спортом, танцами, ну, или музыкой. Только вот с педагогами у нас в городке была прямо беда. Приедут, поведут кружки месяца три-четыре, а то и меньше, и исчезнут, как не было их. И все дети, кто успевал у них чему-нибудь поучиться, оставались, как осиротевшие.
Я таким макаром лет до десяти успела походить и на карате, и на танцы, и на фортепиано. Вот с музыкой у меня в итоге отношения сложились, музыкальную школу в городе закончила. Но это уже потом. А началось все с молоденькой учительницы Алии, которая приехала к нам в городок работать в школе.
Мама, как педагог со стажем и старший товарищ, сразу взяла над новенькой шефство. Быстро сдружились. И вскоре выяснилось, что на одни уроки пения в начальных классах молодой девушке особо не развернуться. Жилье-то предоставили, а вот зарплата более чем скромная. Ни приодеться на нее, ни помаду не купить, ни колготки.
И решили за кружкой чая у нас на кухне, что будет Алия частные уроки давать. «Клиентуру» нашли тут же – меня учить играть на пианино, а старшего брата подтягивать по английскому, она же институт недавно закончила, вот и представилась возможность свежими знаниями поделиться.
Вместе со мной на уроки фортепиано записали еще нескольких детей. Так, занялась Алия репетиторством. После того, как заканчивались в школе уроки, мы оставались в музыкальном классе и учились «ставить руку». Для этого теннисный мяч, разрезанный пополам, резинкой фиксировался в ладони – «Чтобы кисти на клавиатуре вниз не заваливались, - поясняла Алия. – Так, теперь пальчик на клавишу и аккуратненько вниз. Хорошо, теперь второй!»
Так, у моих пальцев вскоре исчезли привычные названия – вместо большого, указательного и остальных появились «первый», «второй» и так до «пятого». Гаммы, октавы, мажор, минор, консонанс, диссонанс… И еще много новых непонятных слов, без которых, как я думала, можно вполне обойтись.
А когда у нас не было музыкальных уроков, я занималась самостоятельно. Своего инструмента у меня тогда еще не было, и мы с мамой по вечерам приходили в школу. И вот тогда я узнала, куда раньше мама уходила каждый вечер.
Я усаживалась за пианино, а она отправлялась в уборную, гремела там ведрами, набирала воду. Потом возвращалась в музыкальный класс с ведром и шваброй, тщательно отжимала тряпку и начинала мыть полы. Кабинет наполнялся резковатым запахом хлорки.
- Ну, ты играй, а я буду тебя слушать, - говорила мама.
И пока я неуклюжими пальцами пыталась попадать в клавиши казенного пианино, она перемещалась с уборкой в коридор, затем – в школьные классы, откуда доносился ее крик: «Анюта, я все слышу! Давай, не ленись!»
И через пару часов, когда заданные Алиёй упражнения начинали получаться довольно-таки неплохо, а в школе становилось чисто, мы с мамой шли по свежевымытым, еще не высохшим полам к выходу. Спускались по лестнице на первый этаж, там переобувались в уличную обувь и шли домой.
На улице было уже темно, дорогу до первого поворота освещал школьный фонарь, до следующего надо было идти почти впотьмах. Я крепко сжимала мамину теплую руку, кожа ее была чуть суховатой от хлорки. И мне было хорошо и совсем не страшно. И с каждым шагом на подходе к дому становилось все светлее и светлее - это окна приветливо подмигивали мне и маме. Вот в одном из них мелькнула бабуля, неторопливо накрывавшая стол к ужину…
Алия скоро от нас уехала. Меньше чем через год. Вроде бы вышла замуж и перебралась с мужем в город. А в ее квартиру заехала женщина со взрослым сыном, оба – преподаватели-хореографы. Они приходили к нам в школу, прослушивание устраивали. У меня чувство ритма усмотрели. Так я попала в танцевальный кружок.