Беда
Когда Веня вернулся домой из очередной командировки, его ждало весьма неприятное известие: дочку положили в больницу. Вообще-то она уже с полгода жаловалась, что болит животик, но участковый педиатр никак не мог поставить диагноз, хотя положение явно ухудшалось. Через неделю, после беседы с лечащим врачом Веня пришёл домой совершенно ошарашенный. Оказалось, анализы явно показывали, что в почках ребёнка давно шел острый воспалительный процесс, который был спровоцирован обыкновенной простудой. Педиатр не заметила этого, видимо, потому, что в мединституте выше тройки оценок не имела и экзамены сдавала с четвёртого захода. В больнице сделали анализы на чувствительность к разным антибиотикам, и теперь ей колют самый сильный из них. Лечащий врач сказал:
– Если через месяц такого лечения удастся снизить уровень лейкоцитов до нормы – повезло, болезнь удалось погасить, если нет – значит болезнь уже в хронической стадии.
Через месяц они узнали, что у дочери хронический пиелонефрит. Прогнозы здесь такие. Обострения обычны в весенний и осенний периоды, когда дети склонны простужаться. Стандартный курс лечения занимает полтора месяца. Главная же проблема в том, что организм привыкает к конкретному антибиотику и перестаёт на него реагировать. Антибиотики приходится менять, постепенно переходя ко всё более сильным. Как побочный эффект, антибиотики убивают полезную микрофлору кишечника, поэтому после каждого курса антибиотиков следует несколько месяцев принимать лекарства для восстановления микрофлоры, иначе начнутся проблемы с кишечником. Лекарства эти не то, чтобы очень дорогие, но весьма дефицитные. В аптеках их не бывает просто никогда, достают обычно через знакомых врачей или аптекарей, то есть «по блату», а блат – он, опять же, не задаром. И последнее. Антибиотики нужно обязательно выводить из организма после курса лечения, иначе рано или поздно почки перестанут справляться, разовьётся почечная недостаточность, которая имеет тенденцию заканчиваться смертью. Ну и понятно – безсолевая диета, ни жирного, ни жареного, котлетки только на пару. Вот какие дела! Выводить антибиотики можно очищением организма на лечебных водах.
Для лечения почечных заболеваний в Союзе мест таких три: Байрам Али, Железноводск и Трускавец. По пиелонефриту источники есть только в Железноводске, есть там и специализированный детский санаторий, только с путёвками туго. Веня к тому времени уже достаточно хорошо понимал, что при социализме туго не только с путёвками, но и со всем остальным, что только может понадобиться человеку, поэтому он не расстроился, а приступил к поиску, запасшись всеми необходимыми справками от врачей. Справки врачи выписывали охотно и бесплатно. Прежде всего, он установил, что в академгородке есть единая очередь на путёвки для детей с больными почками. Интересно, что запись проводилась именно в том институте, где работал Веня. Только это сильно не афишировалось, чтобы не создавать у трудящихся ненужного ажиотажа.
Запись вела жгучая брюнетка бальзаковского возраста. Она деловито раскрыла толстую амбарную книгу и неторопливо, с очень важным видом сделала необходимую запись.
– И какая же у нас очередь? – осторожно поинтересовался Веня.
– Двести тридцать седьмая, – посмотрев в книгу, ответила брюнетка.
– А как быстро эта очередь продвигается?
– Это зависит... Как правило, в год мы получаем одну-две путёвки. Но учтите, в очереди есть ребёнок с одной почкой. Ему путёвка положена каждый год.
Конечно, брюнетка нагло врала. Ребёнок с одной почкой действительно ездил в санаторий каждый год, но он был прикреплён прямо к этому санаторию и ездил по вызову оттуда без всяких путёвок. Ну а раз путёвки дефицит, то... Вы сами понимаете смысл слова «блат». Итого, по статистике дочка Вени имела шанс получить путёвку примерно через сто пятьдесят лет. Даже нормальные, здоровые люди столько не живут, но ирония здесь заключалась в том, что очередь была отдельная для детей, и по достижении шестнадцатилетнего возраста бывшего ребёнка из неё с облегчением вычёркивали. Значит, оставался один путь – ехать дикарём, за свои деньги. А деньги где взять? – Это хороший вопрос.
Ещё Веня выяснил, что в академгородке есть специализированный садик санаторного типа для больных почками детей. Теперь в райздрав за направлением пошла венина жена. Вернувшись, она обречённо махнула рукой:
– Сказали, что мест свободных в садике нет. Поставили на очередь.
Веня понял, что эта очередь похожа на предыдущую. И вообще, у социализма есть железный Закон Дефицита: все «бесплатное» непременно порождает невероятные очереди. Стали они с женой думать. Зарплата у Вени такая маленькая, что жене не работать никак нельзя. Если же она будет работать, детей нужно сдавать в садик, а там вероятность заболеть простудой намного больше, чем дома, да и кормить по специальной диете там нет никакой возможности. Выходило одно: жене нужно бросать свою работу и переходить на работу в этот специализированный садик, поскольку дети сотрудников автоматически получают место в этом же садике. Понятно, что работать в садике возьмут только нянечкой, а это семьдесят пять рублей зарплаты, что почти в два раза меньше того, что жена получает сейчас. Но другого выхода нет. Любой иной выход почему-то непременно заканчивался прогнозируемой ранней смертью ребёнка.
Отработав пару недель в садике, жена пришла с такими новостями. В садике всего четыре группы: две для детей с дефектами речи и две для условно «почечников». Условно, потому что, подружившись с медсестрой, жена узнала, что собственно больных детей там числится четверо, остальные – дети элиты: внук академика - директора ИЯФа, сын главного хирурга академгородка, дочь директора Торгового Центра, ну и горкомо-райкомовские отпрыски. В общем, все они - «нужные» люди. Элита облюбовала для своих отпрысков этот садик потому, что они сами же целевым образом от Президиума Сибирского отделения Академии Наук организовали дополнительное финансирование этого садика. Там было шестиразовое питание, фрукты круглый год. Но главное – в садике был специальный штат врачей и оборудование. Засопливеет, скажем, какой-нибудь ребёнок, ему тут же тубусный кварц, физиотерапия, ВЧ-прогревание, не говоря уже про обязательное профилактическое загорание под кварцевыми лампами в зимний период. Кстати, в группу, которую обслуживала жена, ходила и дочь вениного начальника Палыча – весьма здоровый ребёнок. Интересно. Казалось бы, Палыч – не академик и не секретарь райкома. Сколько же он дал на лапу, чтобы устроить туда дочку? И не из тех ли денег по особо важной теме, которую Веня выполняет фактически один в лаборатории?
Наконец пришла премия за внедрение Вениных разработок на предприятии заказчика. Фактически за тот самый прибор, который имел такой сильный резонанс. Поделили эту премию на всю лабораторию так же, как и добавки к заработной плате, то есть пропорционально стажу работы, а это значит, Вене досталось меньше всех. Его зарплаты хватало только на два билета в Железноводск – взрослый и детский. Решили, что поедет жена, как человек более практичный. Она дочке еду сама приготовит, экономя на дорогих столовках на Кавказе и кусающихся ценах на рынке. На остальные расходы пришлось занимать у знакомых. Потом ещё продали ковёр и столовый сервиз – единственные имевшиеся у них ценные вещи, подаренные им на свадьбу.
– Деньги! Где достать денег? – эта мысль неотступно молотом стучала теперь в Венином мозгу. Помимо своего основного договора Веня внедрял свои программы и помогал в расчетах приборов многочисленным другим пользователям, приезжавшим буквально со всех концов Союза: из Ленинграда, Кишинева, Тбилиси, Горького, Киева, Запорожья, Красноярска, Томска – всего не упомнишь. Со временем он насчитал более пятидесяти таких оранизаций. Многие из них, желая ускорить разработку прибора, предлагали Вене устроить его на несколько месяцев на полставки совместителем, но для этого нужно было разрешение на совместительство из отдела кадров. Поначалу Веня несколько раз навесщал отдел кадров по этому поводу. Худощавая женщина в элегантном деловом костюме, с высокой прической каждый раз говорила ему, что таковое разрешение даётся лишь в исключительных случаях, особо высококвалифицированным сотрудникам, и разводила в сожалении руками. Разве по виду Вени можно было заключить, что он высококвалифицированный сотрудник? Ему было всего двадцать пять лет, а в таком возрасте академиками становятся редко. Веня до сих пор помнит, как однажды ему всё же удалось получить за выполнение срочной работу для заказчика из Тбилиси по трудовому соглашению целых сто пятьдесят рублей. Как уж они там в Грузии это оформили, никто не знает.
Летом же, когда жена уехала с дочкой в Железноводск, оставив Веню с сыном, в лабораторию пришла разнарядка на выделение сотрудника для работы на стройке разнорабочим, что означало, как правило, уборку мусора, поскольку сами строители брезговали этой работой из-за того, что за неё платили копейки. Перед этим Веня подошёл к Палычу с просьбой выплатить ему компенсацию за отпуск. Обычно это делалось так. Человек уходит в отпуск, получает отпускные, а через пару дней начальство отзывает его из отпуска «в связи с производственной необходимостью». Такой человек вместо отпуска продолжает работать и получает обычную зарплату к тем отпускным, что он уже получил. Конечно, это нарушение закона о праве человека на отдых, но при хороших отношениях с начальством такое было возможно. Вот тут Палыч и обратился к Вене:
– Значит так. Можно тебе устроить компенсацию, если ты отработаешь этот месяц на стройке.
Для Вени это было не страшно. Он знал, что командированные на стройку сотрудники получают свою зарплату в институте, а на стройке им там начислят ровно на кружку пива. Поэтому на стройке никто из научников реально не работает, балду гоняют. Да и приходить можно через день. Бесплатный труд он и есть бесплатный. Утром Веня отводил сына в садик, потом надевал дома старый комбинезон, в котором он уже «шабашил» летом в колхозе, и шагал пешком на стройку, благо в академгородке всё рядом. Там он садился на строительные леса и болтал ногами, приятно разомлев под весёлым летним солнышком. Через час-другой приходили профессиональные «работнички» в стоптанных кирзачах со следами окаменевшего раствора на голенищах. Они подсаживались к Вене на леса, закуривали и тут же посылали гонца, чтобы «поправиться». В общем, до обеда они откровенно валяли дурака. После обеда, поработав вяло часа два, устраивались где-нибудь в тенёчке подремать. Вене это показалось любопытным, даже странным, и он не выдержал:
– Что-то я не пойму, мужики. Вот я, скажем, научную каторгу здесь отбываю. У меня, как на службе: «Солдат спит – служба идёт». Но вы-то, вроде, на сдельной работе. Что ж вы так вяло на работу реагируете?
Мужики грохнули: вот, блин, эти яйцелоловые! Совсем жизни не знают. Потом объяснили снисходительно, как дебилу:
– Соль жизни в том, парень, что наряды закрывают нам в среднем по семь рублей в день. И в соседнем СМУ по семь, и во всех остальных тоже. Если наш мастер закроет по десять, ему самому в управлении срежут зарплату, поскольку он не выполняет план по экономии, а экономить больше не на ком, как на нас – работягах. Если он закроет по пять, мы все дружно плюнем ему в морду и пойдём в соседнее СМУ, где нам гарантировано по семь. Так что вся его вилка – это от шесть-пятьдесят до семь-пятьдесят. Ненаблюдательный ты какой-то. Вот мы перед обедом стекло привезли, в уголок поставили, потому как время не пришло. А как стукнет шесть часов, тут мы и забегаем, потому что тот же наш прораб подрядил нас застеклить по аккордно-премиальной. А это, брат, совсем уже другие деньги. Ты спросишь: почему же мы в рабочее время, в плановом порядке не застеклили? Так ить потому и проволынили, чтобы создать обстановку, когда план горит синим пламенем. Только тогда и можно получить правильные деньги. А вот когда мы начнём за правильные деньги пахать, у нас времени даже на ужин не будет. Мы одного отрядим, чтобы он пирожков из столовки принёс. И вот так, на бегу, всухомятку пожуём. Работа закончится только когда уже темень будет такая, что инструмента и материалов не видно. А если деньги особо правильные, то мы и прожектор купим. Чтобы всю ночь пахать. Эх ты., нау-ка! Чисто как дети.
После стройки Веня снимал комбинезон, запихивал его в парусиновую сумку, переодевался в чистое и гнал на велосипеде в институт, потому как чуть не целый день из-за этой строительной балды вылетел. Из института он возвращался часам к двум ночи, когда сын, приведённый из садика соседкой уже третий сон видел, молча проглатывал остывший обед и проваливался в омут без сновидений. Только иногда успевал подумать: «Где же мне найти правильные деньги?».
Закончилась строительная балда. Приехали жена с дочкой. В связи с долгами пришлось сесть на полуголодный паёк: картошка, капуста, чай. Вернулись из отпусков и сотрудники лаборатории с черноморским загаром, накупавшиеся в море и наевшиеся южных фруктов. В день зарплаты Веня выстоял длинную очередь к окошечку кассы, кассирша долго водила пальцем по ведомости. Наконец изрекла:
– Нет Вас в ведомости.
Веня пошёл в бухгалтерию. Там посмотрели в свои гроссбухи и сказали:
– Так ведь Вы в отпуске, товарищ! И отпускные получили вовремя.
Веня какое-то время ещё пытался объяснить, что его приказом отозвали из отпуска в связи с необходимостью работы на стройке. Главный бухгалтер ещё раз посмотрела в книге приказов:
– Не было на Вас никакого приказа.
– Но ведь на стройке вели табель отработки и должны были передать его в институт.
– В табеле Вы есть. Верно, а приказа всё равно не было.
– Что же делать?
– Да Вы не волнуйтесь. Вернётся из отпуска Ваш начальник, он обязан предоставить Вам отгулы за все отработанные дни. Вот уж наотдыхаетесь.
Веня скрипнул зубами и промолчал. Жена только горестно вздохнула, когда он объяснил ей ситуацию, и спросила:
– Что же мы, Веня, будем есть в этот месяц?
Веня пожал плечами и на следующий день пошёл на разгрузку вагонов. Когда вернулся начальник, Веня ничего не стал у него спрашивать. Через месяц Палыч снова подошёл к Вене:
– Вот надо выделить человека от лаборатории на месяц в колхоз на уборку картошки.
Веня от такой наглости даже окаменел. Желваки заиграли на его скулах, и он процедил сквозь зубы:
– Конечно! Какие проблемы? Поедем... после того, как мне заплатят за месяц отработки на стройке.
Начальник охнул:
– О, господи! Я же совсем забыл отдать в бухгалтерию служебную на твой отзыв из отпуска. Ну, да теперь уже ничего не сделаешь. Забыл, извини.
На том дело и закончилось. Правда Веню уже не посылали ни в колхоз, ни на овощебазу. И то хорошо.
Осенью дочка снова загремела в больницу с осложнением. Веня ходил к ней каждый день после обеда. Прямиком через берёзовую рощу, благо было совсем недалеко. В палате он читал дочке книжки со смешными историями, пока она лежала под капельницей. Когда один пластиковый мешок с лекарством заканчивался, медсестра вешала на стойку другой. Веня держал в своей руке худенькую, горячую дочкину руку, глядя на огромную толстую иглу, закреплённую на вене кусочком лейкопластыря. Читать он уже не мог, потому что горький комок подкатывал к горлу. Да и не был он уверен, что дочка раньше слышала его чтение, потому что она лежала тихо, как мышка, и не было понятно, спит она или в бреду.
Потом он шёл домой через ночной лес. В тишине, под мерцание звёзд в голову лезли не самые лучшие мысли. Деньги есть, большие деньги, они рядом. Более того, именно он – один – сделал всю ту работу, за которую организация заказчика перечисляет эти деньги. Другие люди живут на эти деньги, живут неплохо. На Чёрное море ездят загорать, взятки дают, чтобы своего ребёнка устроить в спецсадик. Почему же он, заработавший эти деньги, живёт в такой нищете, пытаясь, кроме этого, подработать, где только можно? Ну ладно, бес с ними, добавками к зарплате, но ведь за внедрение программ, за прибор уникальный могли бы хоть как-то в премии выделить его вклад. Он даже не имеет ввиду, что ему положена вся премия, хотя это было бы по-справедливости. Дали бы хоть на двадцать рублей больше, чем всем остальным, кто не принимал в работе никакого участия. И уже можно было бы говорить: «Да ты чё, парень, тебе и так больше всех дали!». Так ведь нет, дали меньше всех, потому как молодой. Не заслужил ещё.
– Что нам делать, Валюша? Как нам дочку спасти? – спрашивал он жену.
– Да не мучайся ты так, – тряхнула головой она, – если не можешь жить с этими проклятыми вопросами, их нужно задать. А там посмотрим. Прорвёмся.
По телевизору показывали Гамлета, в исполнении Иннокентия Смоктуновского. «Это ж надо, сколько столетий прошло, а вопросы остались всё теми же»,- мрачно подумал Веня. Спать он лёг совершенно спокойным. Решение он уже принял. Просить деньги, которые ты заработал своим трудом, это ещё унизительнее, чем стоять с протянутой рукой на паперти. Так не годится. Может, утром что-нибудь путное придёт в голову.