- Не ссать, сынки! Это наши ху…чат! - через шум разрывов кричал прапор Грохотов.
- Да, но ху…чат то по нам! - втягивая голову в плечи и зажимая руками уши огрызался в ответ Кисель.
Минометный огонь был чересчур «дисциплинированным». Мины ложились во двор кучно и с завидной регулярностью как в четко выверенной шахматной партии. Невидимый гроссмейстер не оставлял шанса на обдумывание, и, казалось, издевался над нами.
Мы оставались втроём группой огневой поддержки, прикрывающей отход нашего разведвзода, панически осознавая, что выбираться из города придётся исключительно своими силами.
- Бог не выдаст-свинья не съест,- прохрипел старый прапор. В звании он был старший прапорщик, но все обращались к нему шутливо «товарищ старый прапорщик», в эти моменты он делал суровый вид, переходил на «мать», но глаза оставались добрыми.
Когда приехали на Кавказ Грохотов запил на четыре дня. Вечером заходил к нам в палатку плакал и обнимал всех. Мужик, прошедший через горнило «дружественного участия» наших войск в Афганистане, Карабахе, Абхазии, Осетии, он заранее знал, чего не знали мы.
- Товарищ прапорщик, а вы в Бога верите? - спросил ухмыльнувшись Кисель.
- Я ЕМУ верю. А не в Него.
- А как тогда получается: вот сейчас наши же по нам минами утЮжат, а убитые - и «чехи» и наши? - продолжал издеваться Кисель.
- Не понять нам делА Божьи плотским своим мудрованием - прохрипел Грохотов, достал грязными заскорузлыми пальцами из-за ворота нательный крестик и, приложившись к нему густыми порыжевшими от никотина усами, убрал обратно.
- Прости нас всех грешных, Отец. Ибо не ведаем, что творим... - закурив выдохнул прапор и сплюнул на пол.
- Богохульничаете, товарищ старый прапорщик - саркастически донимал Грохотова Кисель.
- Ща по еб…лу дам, Кислицын.
- А как же «возлюби ближнего своего» и всё такое?- вступился я за товарища.
- И ты ща выхватишь по зубам. - осадил меня прапорщик, - и будет это дело воспитательным, богоугодным.
- Слушай задачу, бойцы: невзирая на малочисленность, разведку перекрёстка боем мы всё равно должны выполнить! - он посмотрел на меня, - отдай пулемёт, возьмёшь мой автомат. Я хотел возразить, но взгляд Грохотова выражал больше, чем приказ.
- Сейчас я выбегаю из подъезда, и под вашим прикрытием, пересекаю перекрёсток. Открывайте огонь только тогда, когда начнут по мне стрелять. Постарайтесь вычислить всё и вся!
Только позже я понял весь замысел прапорщика. Перед тем как выбежать на перекрёсток, он дал длинную очередь по дому напротив, тем самым вызвав огонь на себя. Буквально сразу ожили пустые глазницы оконных проёмов и ответили длинными пулеметными очередями в нашу сторону.
Его тело мы забрали через сутки. Собаки уже успели обглодать нос и уши...
P.S...На войне мы начинали приобретать христианские ценности, но на Бога нам времени не хватало как на родителей у взрослеющих сыновей.
В палатке я размотал медицинский жгут, обмотанный вокруг приклада автомата Грохотова. Под ним была выцарапана надпись: «За Серёгу»...
На помИн тебе сегодняшняя свеча в храме, товарищ старый прапорщик. И за всех убиенных своею страной. Прости, Господь, все грехи его за наши с Киселём сохранённые жизни на том перекрёстке. И прими те наши слёзы над его телом за неумелую молитву... Вечная память тебе, пастырь!