Добрый день, дорогие читатели! Сегодня я хочу поговорить с вами о том, как умело Голливуд эксплуатирует многовековые наработки устного народного творчества со всего света, используя языческие верования самых разных национальностей, и притом нисколько этого не стыдясь. Иногда получается глупо, иногда довольно успешно, а иногда – просто оригинально, в чем я недавно убедилась, посмотрев-таки широко разрекламированную трилогию об интеллигентном киллере Джоне Уике. Итак, это будет честный обзор – с точки зрения обычного библиотекаря 😉📙
Конечно, вы можете справедливо возмутиться, мол, «эй, у нас же тут литературный блог! какое отношение ко всему этому имеет махрово-криминальный, да еще и американский боевик? Помидоры в студию!» и т.п. Однако, на самом деле, корни (если так можно выразиться) у данного фильма весьма занятные, и не попытаться их распутать было бы для меня как филолога – сущим преступлением. Хотя, признаюсь, поначалу я тоже не могла понять всеобщего восторга от полуторачасовой кинематографической «стрелялки». Но обо всем по порядку.
В предыдущей статье я говорила о том, что при создании практически любого литературного, музыкального или кинематографического произведения, всему головой, в любом случае, будет метажанр – особая наджанровая постройка, несущая в себе некие общие культурные особенности, присущие всем продуктам отдельно взятого жанра. Этот, своего рода, культурный архетип будет так или иначе, но обязательно проявляться в произведении – даже если сам автор подобного не задумывал или не хотел. Таковы последствия самых древних, изначальных законов литературы как рода, и противостоять им практически невозможно (разве что только в модерне, но и там все далеко не так однозначно).
В фильме Чада Стахелски и Дэвида Литча, вышедшем в далёком 2014-м году, а затем превратившемся в успешную кинофраншизу из трех глав (последняя из которых попала на экраны в 2019-м) культурный код, казалось бы, лежит на поверхности и, изящно обрисовываясь парой штрихов, плавно проскальзывает мимо зрителя, удаляясь на второй план. Главная же «метафишка» этой истории состоит в том, что вымышленный мир главного героя постепенно – от фильма к фильму, приобретает все более узнаваемые мультикультурные черты, к третьей части окончательно оформляясь в литературный архетип, напрямую связанный с русскими народными сказками и, частично, белорусским фольклором.
Говоря о сюжете, стоит сразу же заметить, что, несмотря на реалистичное, и местами даже драматическое начало истории, сценарное и кинематографическое полотно фильма по ходу своего развития набирает всё более и более сказочные обороты. Поэтому, несмотря на прекрасную актерскую игру Киану Ривза и его идеально выполненные, с технической точки зрения, трюки – зрителю всё же следует понимать, что перед нами история, в первую очередь, фантастическая, даже где-то гротескная. Принимать подобное за «чистую монету» никак нельзя, хоть соблазн на то и велик (особенно у сильной половины человечества). Да, друзья, настолько хорошо детализирован и правдоподобен мир «Джона Уика», что порой во время просмотра ловишь себя на мысли, что тоже хотел бы так отчаянно пострелять в плохих парней.
Подражая стилю русской сказки, пересказать примерную суть франшизы можно было бы следующим образом: жил да был на свете добрый молодец по имени Джон Уик. Жил он себе - не тужил, спокойно проводя досуг с любимой женой и машиной (кстати, раритетным «Мустангом» 1969 года выпуска). Но вот однажды пришла в дом Джона беда: супруга безвременно умирает от неизлечимой болезни, и герою приходится остаться практически в полном одиночестве на этом суровом свете. Чтобы мужу было не так одиноко, жена делает ему посмертный подарок – маленького щенка по кличке Дейзи, забота о котором должна была бы помочь мужчине справиться с горем. Только-только Джон начинает как-то адаптироваться к новой для себя реальности, как судьба наносит ему новый удар: героя избивают и угоняют его машину, попутно убивая ни в чем не повинную собаку.
И вот тут для героя наступает поистине переломный момент, а для зрителя – раскрытие первой метажанровой карты: наглая гоп-компания, под предводительством глупого, но самоуверенного сына главы русского мафиозного клана - и в самом страшном сне предположить не могла, что обидев и унизив Джона – раскроет тем самым настоящий «кощеев сундук». Мистер Уик, внешне ничем не примечательный и спокойный человек, на деле оказывается супер-киллером с ооочень богатым послужным списком; это не считая того, что последним его начальником как раз был Вигго Тарасов – отец молодого преступника, убившего любимую собаку главного героя. Сам Джон Уик «успешно» (то есть оставшись в живых) смог уйти на пенсию по причине женитьбы, и Вигго – его бывший работодатель, уважил за былые заслуги столь сильное желание героя встать на путь законопослушного гражданина.
И вот теперь, когда у Джона не осталось больше никого из близких, весь смысл его жизни сведён до одного-единственного, справедливого желания отомстить. Так начинается одна из самых знаменитых криминальных войн последних лет, где киллер с белорусскими корнями, по прозвищу «Баба-Яга», постепенно открывает перед зрителем тайный мир нью-йоркского преступного сообщества, которое живет по своим законам чести, и не чурается огнестрельного оружия в вопросах установления «истинной», на их взгляд, справедливости.
Вот здесь и начинает вскрываться следующая карта: почему именно Баба-Яга? Сначала объяснение кажется вполне простым – потому что Баба-Яга есть существо, что неумолимо приходит за своей жертвой, ее ничто не может остановить, кроме еще более мощных темных сил, или представителей абсолютного добра – таких, как Иван-Царевич, Иван-Дурак или же русских богатырей. Но так как абсолютного добра в мире Джона Уика нет и не предвидится в ближайшем будущем – он сам будет выступать той единственной мерой справедливости, пускай и на свой лад. В этом, впрочем, ему можно вполне сопереживать с чисто человеческой точки зрения.
Дело в том, что Яга ведь далеко не столь простой персонаж – она амбивалентна, то есть несет в себе оба полюса восприятия: да, она чистое зло с одной стороны, но с другой - и мера справедливости для нерадивых детей и людей; она представитель мира мертвых, но прекрасно понимает живых, потому что – по одной из версий – и сама когда-то была живой. Многие исследователи-фольклористы, такие как Владимир Яковлевич Пропп и Александр Николаевич Афанасьев полагали, что первичный образ Бабы-Яги восходит к некоему древнему тотемному животному, защитнику рода и, в то же время, повелителю леса, способному обеспечить успешную охоту всем представителям своего клана. То есть, по сути, тотемный образ Яги – это прообраз Великого Охотника. Западная школа, напротив, считала этимологию Бабы-Яги восходящей к санскриту, и тогда само слово-определение «йагья» имело перевод – «жертвоприношение», а парное ему слово «баба», с ударением на последний слог, и вовсе переводилось как «отшельник».
Можем ли мы сегодня приписать оба этих качества герою Киану Ривза? Охотник – конечно, ведь он преследует своего обидчика ради справедливой вендетты – жизнь в уплату за жизнь. Отшельник – безусловно, потому что потерял все самое дорогое его сердцу, а впоследствии, и собственную свободу от тех, кто еще совсем недавно трепетал от одного лишь звука его имени. Не случайно особого внимания заслуживают две сцены из третьей главы франшизы: первая – в публичной нью-йоркской библиотеке, когда герой использует в качестве подручного оружия книгу сказок того самого Афанасьева (в ней была спрятана важная для Уика вещь, или артефакт). С точки зрения фольклорного хронотопа, перед нами элемент сказки, в которой герой обретает часть потерянной силы через соприкосновение с особой, волшебной вещью, напрямую относящейся к его роду.
Вторая сцена связана со встречей Джона Уика и некоего полумифического Короля всех Ассасинов, у которого Уик выкупает свою жизнь и свободу в обмен на вечное служение Королю, после чего ритуально жертвует часть своего пальца. Семантически, данный эпизод можно было бы косвенно отнести к истории взаимоотношений Яги и Кощея, где первая у второго находится в загадочном «вечном и неуплатном долгу». Однако подобная теория, конечно же, базируется только лишь на сугубо личном профессиональном мнении автора канала и требует более глубокого литературного анализа.
Что же касается самого хронотопа в «Джоне Уике» - то здесь все выстраивается достаточно логично: эдакое «тридевятое царство», находящееся словно в параллельной реальности, совсем рядом с обычными жителями больших городов, совершенно не догадывающихся о том, какие сказочные страсти кипят в каждом сантиметре окружающих их улиц. Разветвленная сеть отеля «Континенталь», являющегося своеобразным «порталом» в мир элитных наемных убийц, доступна лишь избранным – здесь оружие самого высокого «хай-класса», пуленепробиваемые пиджаки «от Армани» и своя собственная валюта – золотые дублоны с клеймами преступных кланов.
Но и свои жестокие законы: так, «работа» возможна где угодно, кроме территории самого отеля, так как это заповедная, «чистая» земля – чуть ли не единственное место, где киллеры могут хоть немного побыть обычными людьми (с этим связано большинство юмористических сцен в фильме, раскрывающих главных героев с необычного для их профессии ракурса). Директор подобного отеля становится не только местным судьей, но и, в некотором роде, князем-ставленником от высших преступных сил, и оттого ему доступны многие решения, способные вызвать недовольство со стороны простых наёмников. Что сказать – такая вот мифология.
В заключение добавим пару слов о белорусском фольклоре. В белорусских народных сказках достаточно популярен мотив «убегающего молодца» - молодого мужчины, часто обладающего незаурядными физическими способностями, но вынужденного по причинам зависти или колдовской войны неустанно бежать или прятаться в самых невообразимых местах.
Показательна в этом ряду сказка «Синяя свита наизнанку сшита»: в ней речь идет о короле-колдуне, объявившем в своем государстве что-то вроде конкурса «пряток», с одним условием: кто не спрятался – тому смерть, кто сможет укрыться от его глаз – тому полцарства. Загвоздка в том, что у короля есть магический гримуар, с помощью которого он может увидеть абсолютно всё и всех в своем королевстве, поэтому выиграть в этой игре просто нереально.
Однако находится молодец по имени Синяя свита, и начинает с королем-колдуном игру, в ходе которой все время бежит и попутно выполняет разнообразные волшебные задания короля. В какой-то степени, если учитывать белорусские корни персонажа фильмов Чада Стахелски, можно говорить о «прорыве» внутри сюжета и этого литературного пара-конструкта. Но он все же гораздо слабее, чем явно имеющий место быть конструкт самых древних русских сказок.
Таков более глубокий, культурный слой историй о Джоне Уике – если вы согласны, или, наоборот, не согласны с точкой зрения автора – делитесь своим мнением в комментариях.
Спасибо, что дочитали до конца! Если вам интересны подобные статьи, подписывайтесь на мой канал и ставьте лайк 😊 До новых встреч, ваша Knigova 💜📕