Шина лопается всегда неожиданно. Когда сидящий напротив старик с тощими костлявыми руками и бьющейся жилкой под морщинистым веком пустил слюну во сне. Когда от монотонного, но упорно-кряжистого звучания мотора сам начинаешь проваливаться в желтую трясину полудремы. И когда бессмысленная трескотня двух недозревших, но уже набивающих себе ватой засаленные лифчики девок уже не раздражает, а воспринимается как фон. Фон из старой, видавшей виды, компьютерной моно колонки.
Лопается глухо. Абсолютно неощутимо в первое мгновение. Но потом ты понимаешь, что в поступательном движении что-то нарушилось, нарушилась инерция, ток крови, где то в глубине грудины. Ощущения обостряются, а время истончается настолько, что ты видишь, как автобус заваливается набок, пол в салоне медленно поднимается.
Мимо в проходе между сидениями открыв рот и блестя тусклым вставным зубом, пролетает цыганка, выпустив младенца из рук. Он даже не успел проснуться. Спустя десяток секунд до слуха доносится ее звериный пронзительный визг.
Медленно паря над кувыркающимся младенцем успеваешь повернуть голову и увидеть огромный комок тел, переплетённых подобно клубку змей. Прежде чем нырнуть в черную как гарь от жженого армейского «кирзача» пустоту, почему то отчетливо видишь на лобовом стекле кляксы размазанных по стеклу насекомых. Времени хватает даже на то, чтобы в деталях рассмотреть грубый, самодельный номер автобуса с дырками, кустарно провинченными в плексигласовой табличке.
Потом еще почти полминуты анализируешь удар, напоминающий по ощущениям вышвырнутый тебе в лицо таз с горящими углями вперемешку с песком и щебнем.
Тем удивительнее после длящегося почти час падения в никуда воспринимаются мгновенно возникшие перед глазами звезды и мрачное, темное небо. Последующее в памяти отпечатывается совсем незначительно. Понятен и лошадиный объем адреналина, выброшенный организмом и стальной, ржавый крючок ужаса, пронизывающий за доли секунды все естество. И все равно, странная избирательность ощущения времени…