Нижегородская летопись, или Последний крестовый поход ИЖа

Знаете, что такое «кризис молодого возраста»?

Так я называю непростой период в жизни свежеиспеченных выпускников вузов, когда они, - до сей поры мечтавшие, чтобы однообразная тягомотина, которая началась еще с первого класса школы, поскорее закончилась, и они обрели уже, наконец, возможность самим встать за штурвал своих жизней и проложить самостоятельный курс, - вдруг эту возможность обретают и от неожиданности оказываются в полнейшей растерянности. Перепад температур слишком резкий: только что твоя жизнь была подчинена некоему регламенту, которому столь приятно противиться и, на пару с однокурсниками-единомышленниками, строить грандиозные планы и постигать новые горизонты, - и внезапно ты остаешься сам по себе, вольный брести, куда вздумается. В печенках пульсирует страх, - страх забрести туда, откуда обратной дороги уже не будет, и где твоя драгоценная, приобретенная в единственном экземпляре жизнь сядет на мель вместе со всеми ее грандиозными задумками и останется гнить в качестве страшного напоминания для грядущих поколений. И вместе с ним приходит осознание, что твоя хваленая молодость, - весь этот секс, наркотики и рок-н-ролл, - подошла к концу, не успев даже толком начаться.

И я, и мои друзья-однокурсники тоже прошли через этот кризис. Кто-то из нас боролся с ним долго, кто-то преодолел широким быстрым шагом, с максимально невозмутимым выражением лица, - но, так или иначе, все мы успели помучиться страхом будущего и изрядно потосковать по тем славным денькам, когда мы учились на факультете журналистики МГУ. Брать журфак за единицу измерения российских вузов будет, пожалуй, не совсем справедливо, - процесс обучения на нем всегда отличался некоторой безалаберностью и истинным христианским всепрощением, - но от этого расставание с ним и его очаровательной бессовестной атмосферой безделья, пьянства и занюханной интеллектуальности было только более болезненным. Не так-то просто подобрать брошенные вожжи своей жизни и взять управление в свои руки после того, как ты четыре года мешал на постаменте памятника Ломоносову ром с «Колой» и, втаптывая в асфальт один бычок за другим, беседовал со всякими харизматичными диссидентами о кино, музыке и трагедиях Кальдерона, время от времени отбегая, чтобы отстреляться по очередному, не сданному вовремя предмету.

Довольно долго я убеждал себя в том, что меня «кризис молодого возраста» особенно не коснулся: пока мои друзья, печально кряхтя, чокались банками дешевого теплого пива и рассуждали о грядущих испытаниях и улетучившейся молодости, я тряс их за плечи и активно топил за то, что молодость, - она в душе, и, покуда мы будем прикладывать должные усилия, работа, бытовуха и вопросы банального выживания ничего для нас не изменят. Но постепенно я понял, что проповедую чушь, а моя нездоровая одержимость попытками оживить разлагающийся труп нашей университетской компании была лишь одним из особо обостренных проявлений кризиса, - отрицанием реальности. В глазах своих друзей я, по всей видимости, выглядел этаким буйнопомешанным Гэри Кингом, который живет исключительно прошлым и не видит иного смысла существования, кроме повторения уже пройденных этапов юности.

Сегодня мне намного лучше: я осознал, что всему свое время, прежнего не воротить, а плохо срежиссированная постановка студенческого куража намного хуже, чем его отсутствие. Впрочем, - чего уж лукавить, - я до сих пор иногда предаюсь воспоминаниям или включаю какую-нибудь видео-хронику тех хулиганских лет и с головой погружаюсь в омут ностальгии. До тех пор, пока мимо не проносится крамольная мысль, - «Может, повторить?»: ее появление означает, что предел глубины достигнут, и пора бы уже выныривать.

Минувшие четыре года были богаты на события, - пьянки, вписки, балы, походы, совместное творчество и многое другое. Иногда душа просила самых тривиальных форм разврата, вроде пикника на ближайшей лавочке, но порой мы бывали невероятно изобретательны. Однажды, например, под видом съемочной команды, документирующей происходящее, проникли на посвящение новой партии первокурсников в доме отдыха «Красновидово» и как следует там нажрались. А в другой раз, вдохновившись фильмом «Армагеддец», решили за один вечер обойти двенадцать пабов, выпить в каждом по пинте пива и как следует нажраться. …М-да, - фантазии нам было не занимать. В наше оправдание замечу, что алкоголь был для нас не целью, а, скорее, инструментом для получения полного букета впечатлений. Так что, гусары, - молчать.

Но ни одна наша алкогольная эскапада не шла ни в какое сравнение с нашими поездками. О да, - самые незабываемые эпизоды нашей студенческой биографии начинались тогда, когда мы всей гурьбой набивались в машину и, смеясь, переругиваясь и ведя ожесточенные схватки за магнитолу (ну и, само собой, попивая пиво), ехали куда-нибудь в ближнее Подмосковье на поиски приключений. Всякая вечеринка имеет обыкновение начинаться за здравие, а заканчиваться нетрезвой меланхолией, похмельем и ноющей после долгой ночи на постеленном в кухне худощавом матрасе спиной, - однако путешествия наши оставались яркими и увлекательными от самого начала до победного конца. Разумеется, они не обходились без проблем и определенных неудобств, - чего еще ожидать, когда вы шумной, разносторонней компанией вдруг срываетесь с места и мчитесь в какую-нибудь тьмутаракань без особой на то причины и какого-либо плана, - но все они лишь подкидывали добрую порцию угля в горячую и чарующе потрескивающую печь, имя которой - «Атмосфера Приключения».

Впрочем, было одно путешествие, к которому я питаю особые чувства, - весьма смешанные чувства. Не подумайте, - дело не в том, что оно было не столь очевидно прекрасным, как остальные наши поездки: напротив, - оно было прекраснейшим из всех. Просто, вспоминая о нем, я всякий раз ныряю в омут ностальгии особенно глубоко и особенно остро начинаю чувствовать, как в мое сердце впиваются когти тоски. То была наша последняя большая поездка, - и во многих аспектах она разительно отличалась от всех предыдущих: ехали мы далеко не всей компанией, в машине присутствовали посторонние (по крайней мере, для меня) люди, обучение на журфаке к тому времени уже подошло к концу, а негативных эмоций это путешествие преподнесло едва ли меньше, чем положительных. И тем не менее, оно было самым значимым, - последняя глава в истории всех наших путешествий и журфаковской эпопеи в принципе.

Я давно помышлял зафиксировать его события и свои впечатления о них на бумаге, - пожалуй, с того самого момента, как оно подошло к концу, - но, в силу то ли лени, то ли ощущения недостаточной зрелости этой задумки, все время клал ее обратно на полку Нереализованных Идей и упорно продолжал чего-то дожидаться. Помнится, однажды, одним особо скучным летним днем, я уловил в воздухе какие-то знакомые нотки ощущений, загорелся, кинулся за работу и даже успел исписать несколько страниц текста, - но к вечеру вновь потух, сжег все написанное и снова принялся выжидать.

И вот, спустя почти четыре года после вышеупомянутых событий, я вдруг понял, что пора. Долгожданным толчком, вероятно, послужил наш негласный карантин, - разве можно придумать более благодатную для ностальгического марания бумаги почву, чем нескончаемые дни одиночества и безделья? Старые друзья попрятались по своим коморкам, все привычные будничные заботы, на которые всегда можно было списать бездействие, улетучились, - самое время предаться воспоминаниям.

Я собрался с мыслями, взглянул на несколько вдохновляющих снимков, перечитал пару писем, в которых вкратце пересказывал события своим знакомым, расчехлил все шестнадцать сигаретных пачек – и, наконец, обстоятельно приступил к работе.

Итак, дело было летом 2016-о…

***

Глава первая, в которой тучи сгущаются

Дело было летом 2016-о. Если точнее, - в июле.

Незадолго до этого наш курс, успешно расправившись с госэкзаменами и защитой выпускных квалификационных работ, которые камнем висели на наших шеях в течение всего последнего года, победоносно завершил свое обучение в стенах журфака МГУ. Отличники отмечали это торжественное событие несколькими днями раннее, прямиком в главном здании университета, а остальные ребята, - более одухотворенные хорошисты, в число которых входила и моя компания, - разливали шампанское на привычном месте, во дворе родного факультета. Мы получили свои модные зеленые дипломы (подписанные отчего-то не ректором Садовничим, а неким загадочным человеком со страшной фамилией Вржещ), поблагодарили декана за наше счастливое детство и дружно ломанулись к памятнику Ломоносову, у которого самые нетерпеливые, сосредоточенно прикусив сигареты и стараясь не ронять пепел на дорогие, взятые напрокат мантии, уже расставляли в алфавитном порядке наш жидкий боезапас. Мы все сфотографировались на память, немного потоптались у крыльца, обмениваясь любезностями с бывшими преподавателями, - а затем, отбросив приличия, закатили такой разврат, что даже Ломоносов брезгливо отвернулся и устремил свой взор на раскинувшийся через дорогу Манеж, старательно делая вид, что не имеет к нам ни малейшего отношения.

Когда, наконец, последняя бутылка опустела, а последние бузотеры были принудительно запихнуты в такси, мы вяло распрощались и разошлись по домам, где каждый из нас, поставив на диплом кружку свежезаваренного чая и обессиленно рухнув в кресло, впервые задумался, - а что же дальше?

Лично мне мой дальнейший шаг казался очевидным, - поступить в магистратуру. Дело в том, что в свои 22 года я находился еще в достаточно сочном для военного призыва возрасте, однако желанием идти служить и добровольно выбросить целый год своей жизни на помойку совершенно не горел. Единственной возможностью избежать этой незавидной участи было продолжить движение по студенческой карьерной лестнице, - надеяться на неподкупную честность военкоматских врачей и законный откос по причине паршивого зрения особо не стоило.

Самое обидное, что журфак уже однажды подкинул мне шанс раз и навсегда разобраться с этой проблемой, - шанс поступить на военную кафедру, дарующую иммунитет от призыва и всех вытекающих из него неудобств. Однако я этот шанс благополучно профукал. В свое время я наслушался историй о суровом физическом отборе на кафедру и, будучи человеком не шибко подтянутым и тренированным (в общем, - редкостным мешком), даже не стал пробовать свои силы. Как выяснилось позже, - абсолютно зря: все истории оказались полной туфтой. Журфак всегда считался преимущественно женским факультетом (наглядный пример, - из 240 человек на нашем курсе 200 были девушками), и на парней здесь глядели с секундным замешательством, плавно перетекающим в удивление и радость. Вот и на военную кафедру, как оказалось, за неимением особых вариантов, брали всех без разбору, - внук генерала Ахрамеева, например, подтянулся всего полраза и был немедленно произведен в офицеры. Так бы, конечно, и я сумел, - но было уже слишком поздно: отбор завершился, и мне оставалось лишь скрипеть зубами и лупить себя ладонью по лбу за свою неосмотрительность.

Еще одним умником, оставшимся за бортом, был мой хороший друг Коля Филипьев (он же Колян, Тупой Колян, Дерзкий Хрен, Мистер Щуп, Нюхолай, Дядя Стив, Крысиный Король и Мистер Гипербола). Колян – один из тех уникальных и не повсеместно встречающихся людей, про которых известный (а также являющийся объектом поклонения для всех второкурсников-журфаковцев) американский журналист Хантер С. Томпсон писал: «Слишком дикий, чтобы жить, слишком редкий, чтобы сдохнуть». Внешне он никак не походит на среднестатистического молодого россиянина, - в первую очередь, из-за того, что сильно смахивает на антропоморфного хорька-переростка, а также своей привычки время от времени красить волосы в вызывающе яркие цвета, - и нередко становился объектом нападок, грубых комментариев и прочих агрессивных предубеждений со стороны подвыпивших завсегдатаев московского метро. Однако за этой странной и, как и все предметы современного искусства, не признанной широкими массами оболочкой скрывается человек вовсе не эпатажный и не жадный до общественного внимания, как можно подумать сперва, а кроткий, дружелюбный, верный своим друзьям и (в своей специфической манере, конечно же) невероятно обаятельный.

Но стоит признать, что некоторые взгляды, вкусы и жизненные принципы Коляна действительно являются на редкость извращенными, - а уж о его фантастической Ауре Невезения мы и вовсе слагали легенды. Всю свою сознательную жизнь Колян прожил в нищете, нескончаемом круговороте убогих должностей (от таксиста до наемного мойщика полов в школе) и честных попытках выжить, попутно заработав себе на кусок хлеба, - однако проблемы и неприятности сыпались на него столь обильным градом, что иной неподготовленный слушатель даже отказывался в это верить. Скажем так: если какой-нибудь спортсмен-лучник уедет далеко за город, забредет глубоко в лес, выйдет на безлюдную поляну, до которой прежде никто, кроме него, никогда не доходил, и пустит в небо стрелу, - просто так, чтоб посмотреть, куда она способна долететь, - она непременно попадет в Коляна.

По этой причине Колян на военную кафедру тоже не попал.

Инь и ян нашей студенческой компании, - добродушный бедняк Колян и будущий депутат Д.О. Журавлев.

А вот другой наш товарищ, - Дмитрий Журавлев (он же Димас, Чертов Аспирант Журналистики, Большой Жидовски и просто Крыса), - попал: и никто этому, собственно говоря, не удивился.

Почему мы дружим с Димасом (даже более того, - сознательно жаждем видеть его на каждом нашем сборище), никто толком объяснить не мог. Шарма ему, конечно, не занимать, - с этим никто не мог поспорить, - но в то же время беспрерывно чмырил своих друзей, насмехался над каждой их индивидуальной чертой, постоянно жаловался и ныл, регулярно нас кидал и, при малейшем признаке опасности, всегда бесследно исчезал. Вдобавок Димас, словно известный торговец бриллиантами Даг Голова из фильма «Большой куш», притворяется евреем: на деле он самый обычный вонючий гой, но страстно хочет быть евреем, - по крайней мере, так он объясняет свою кошмарную скупость, нелюбовь делиться с ближними и граничащую с откровенной крысиной хитростью предприимчивость. Посторонний человек способен принять Димаса за исключительно приятного и интеллигентного джентльмена: он вполне хорош собой (чего стоит один лишь его сексуальный кубинский загар), прекрасно образован и подкован во многих областях искусства, умеет вести очаровательные светские беседы, «как dandy лондонский одет» и мастерски поддерживает образ загадочного, слегка утомленного жизнью Чайльд-Гарольда. Мы же прекрасно знали, какая он на самом деле жадная мерзкая сволочь, и всякий раз, когда Димас принимался окучивать очередную, недостаточно осведомленную жертву своими подобными театральным монологам речами, тихонько покатывались со смеху в стороне.

И тем не менее, он был душой компанией и по сей день остается самым желанным гостем на каждой редкой встрече в «Кружке» или у входа в кинотеатр, где крутят фильмы на языке оригинала. Парадоксально, но факт.

Так вот Димас, который в противовес Коляну обладает фантастическим везением (все знали, - если разливать остатки бутылки, то именно на Димасе она и закончится), на военную кафедру попал. Дело тут было, вероятно, все же не в везучести, а в упомянутом выше отсутствии выбора (ну и к тому же, в отличие от нас с Коляном, он не идиот), - однако без нее тут тоже явно не обошлось: в конце концов, Димас всегда точно знает, где и во сколько ему нужно оказаться, чтобы получить очередной приятный навар.

В общем, расклад на июль получался следующий: Димас, вместе с остальными нашими мальчуганами-однокурсниками, вот уже неделю как прозябал в какой-то задрипанной воинской части под Нижним Новгородом, где ребята отрабатывали дарованную им кафедрой привилегию и в общей сложности должны были отслужить ровно месяц. Мы же с Коляном, объединив усилия, почти каждый день мотались на его верном ИЖе по изнемогающей от жары Москве, развозя свои документы по приемным комиссиям всех мало-мальски приличных вузов, обремененных кафедрами журналистики.

Тут стоит сделать небольшое, но важное лирическое отступление и представить еще одно из основных действующих лиц этой истории, - ИЖ-2126 «Ода» баклажанного цвета. Мистер ИЖ (он же Космический Пират и Монстр Бездорожья), стоивший всего 30 000 рублей, достался Коляну в студенческую пору в качестве подарка на день рождения от его алкаша-отчима и с тех пор стал неизменным компаньоном, как в его личных повседневных поездках, так и в наших совместных путешествиях по автостраде. Работал он отвратительно, - регулярно ломался, барахлил и являлся, по сути, этаким гробом на колесах, поскольку, как неоднократно хвастался Колян, эта модель набрала на европейских краш-тестах всего 2 балла из 16. Вдобавок он был ужасно тесен, испещрен всевозможными прорехами и трещинами, через которые прекрасно просачивались дождь, снег, холод и прочие внешние раздражители, а единственным его элементом, который работал безотказно, была магнитола, - все прочее (включая даже спинки сидений) было либо сломано напрочь, либо функционировало кое-как. Тем не менее, мы все ИЖа страшно любили, - порой, конечно, поносили его очень громкими и обидными словами, но в остальное время просто души в нем не чаяли. Несмотря на все свои грешки, этот уродливый выкидыш отечественного автопрома обладал необъяснимым, но совершенно обезоруживающим шармом и виделся нам этаким упрямым осликом, - вредным до тошноты, но невероятно милым, родным и душевным. …Ну и к тому же на другую машину у Коляна денег все равно не было, так что выбирать особо не приходилось.

Мистер ИЖ в очередном конфузном положении. Фотография сделана уже после описываемых событий.

Но вернемся обратно в лето 2016-о.

Мотались мы, значит, с Коляном по всей Москве, и настроение наше было весьма далеко от хорошего. Несмотря на то, что погода и торжественное окончание бакалавриата располагали к веселью, пикникам на природе и прочим безобразиям, возможности пить вино и лениво размышлять о будущем в тени оливкового дерева у нас не было, - мы, как ни старались насладиться моментом, оба заметно нервничали: затылками мы все время ощущали сладострастное дыхание наших военкомов, а затея с поиском прибежища в магистратуре имела все шансы и не выгореть. Вдобавок в ИЖе было ужасно жарко, глаза постоянно слепило солнце, и многочисленные июльские пробки также не прибавляли нашему времяпровождению должной легкости бытия.

Отдельным примечательным кирпичиком в нашей стене отчаяния была музыка. Если быть точнее, - Колина музыка, в моей стене отчаяния. Наши с ним музыкальные вкусы всегда сильно отличались. Я, поскольку вырос в благополучной семье, предпочитал классику зарубежного рока и попа, - «Beatles», «ABBA», «Beach Boys», «Doors», «Creedence» и иже с ними. А вот страшилками о музыкальных предпочтениях моего друга я издавна пугаю неподготовленных и слабых сердцем слушателей. Колян, как он сам любит повторять, давным-давно вырос из всех этих наших «Битлз», «Дорз» и прочих позеров и теперь слушает исключительно «настоящих художников». Проживают эти «настоящие художники» преимущественно в России, играют в любопытных жанрах «российской новой волны», снэк-рока, сантехно-попа и прочих не предвещающих ничего хорошего стилях, и коллективы свои зовут тоже как на подбор оригинально и символично, - «Дом престарелых аутистов», «Время срать», «Суперкозлы» и так далее. Если сильно вкратце, то все это редкостные звуковые извращения, воспринимать которые без слез и содроганий способны лишь люди, напрочь лишенные музыкального вкуса, чувства такта и ушей как таковых. Ну и Колян, разумеется.

Сам он своего плейлиста нисколько не стесняется: напротив, - страшно им гордится и способен часами мучать «настоящими художниками» всякого бедолагу, который окажется заперт с ним в одной комнате или машине, отвечая на истошные мольбы о пощаде лишь тихой садистской ухмылкой. Есть мнение, что наша компания собственноручно породила чудовище, - долгое время мы иронично фанатели от популярной в узких кругах отечественной группы «Аннигиляторная пушка» и частенько, гуляя поддатыми по улицам, горланили их песни про алкоголизм, горячий кутак баш, Буратино и космонавта Юрия Гагарина. Но Колян, похоже, шутку не понял и увлекся подобным трэшем всерьез.

Несмотря на то, что Колян любит всех «настоящих художников» без исключения, порой он отдает некоторым из них особое предпочтение. Так, летом 2016-о, он, незадолго до этого посетив печально известный музыкальный фестиваль «Боль», тащился от обдолбанных дебилов из группы «Екатерина», - поэтому во время наших поездок в машине неоднократно гремели такие их хиты, как «Пассажира тень сука», «Дэвид пиво Кроненберг» и «Пошел нахуй коротко и ясно» (также известный как «Бонус»). В машине от этого, надо сказать, становилось вдвое жарче, - и вовсе не потому, что мы с Коляном так сильно возбуждались от этой крутой и динамичной музыки: просто убавлять громкость Колян принципиально отказывался, и в пробках, когда я начинал ловить на себе озадаченные взгляды потеющих по соседству водителей, мне приходилось задраивать окна, дабы не провоцировать и без того раздраженную общественность.

Но довольно экспозиции, - пора переходить к сути.

Итак, на дворе был июль 2016 года: мы с Коляном отвезли свои документы всюду, куда хотели (и куда смог доехать задыхающийся от жары ИЖ), разошлись по домам и теперь, как говорится, сидели на жопе ровно в ожидании вступительных экзаменов и на всякий случай мысленно прикидывали, как мы будем в течение года отбиваться от озверевших дембелей.

Тогда-то все и произошло.

Глава вторая, в которой путешествие, наконец, начинается

Посреди этого напряженного периода, одним прекрасным пятничным вечером, когда я задумчиво глядел в окно и размышлял об уготовленных мне испытаниях, раздался неожиданный звонок. Звонил, как ни удивительно, Колян, - и сказал примерно следующее: «Мы сделали все, что могли, Андрюх, - теперь можно и немного расслабиться. Короче, мы с Катей и Верой решили съездить на выходные в Новгород, - проведать Глеба и ребят и попасть к ним на присягу. Через два часа можем заехать за тобой, - ты с нами?».

Вот это новость.

Кто такие Катя и Вера, - я не имел ни малейшего понятия, однако был охотно готов узнать. Обычно я редко устанавливаю с незнакомцами успешный первый контакт, но они, решил я, - наверное, симпатичные одинокие девушки, с которыми у нас, как выяснится, много общего: так что не беда, - подружимся. А вот Глеба – нашего однокурсника и давнего Колиного приятеля, который, впрочем, в нашу Банду Ультранасилия не входил, - знал хорошо и, честно говоря, особо не любил. Какой-либо уважительной на то причины у меня не было: просто что-то в нем мне не понравилось еще с первого взгляда и с тех пор непрестанно мозолило глаза, словно недостающий кусочек в собранном паззле, - возможно, его неприятная фамилия «Силко», которая напоминала мне о беспомощно дергающихся в силках птичках и крольчатах. Впрочем, от встречи с остальными нашими корешами (особенно – с Димасом), мотающими срок в воинской части, я бы нисколько не отказался, - за минувшее время я отчего-то успел порядком по ним соскучиться.

Однако расклад получался интересный: на дворе вторая половина июля, близятся вступительные экзамены, к которым мне нужно усердно готовиться, над шеей, угрожающе покачиваясь на тонкой веревочке, висит лезвие армейской службы со всеми ее ужасами, трудностями и бестолковщиной, - и в этот момент, значит, я спонтанно сорвусь с места, запрыгну в машину к моему невезучему товарищу и паре незнакомых девушек и укачу за много километров от Москвы, чтобы «расслабиться» и повидать людей, которым о всех вышеперечисленных проблемах беспокоиться уже не надо?

В общем, это было предложение, от которого нельзя отказаться.

Вопреки сложившейся традиции, Колян на два-три часа не опоздал, и поздним вечером, когда не выдержавшее осуждающих взглядов москвичей солнце уже стыдливо скрылось за горизонтом, Мистер ИЖ, скрипя и пердя, подкатил к моему дому. Получив сигнал, я тут же выпорхнул из подъезда с толстой сумкой на ремне, заскочил в «Пятерочку», чтобы купить превосходно сочетающегося с любой поездкой пива (можно и без пива, - но уже не то), и, словно одумавшийся и бросившийся вдогонку за гномами Бильбо Бэггинс, побежал навстречу своему баклажанному другу и исходящему от него, заметному только азартному глазу, мерцающему блеску многообещающего Приключения.

Однако найти ИЖ оказалось не так-то просто, - излишне скромный, как и его хозяин, он забился в самую глубину какой-то темной подворотни, подальше от людских глаз, и затаился там, как побитая, но готовая в любой момент выскочить и заглохнуть оскалить зубы дворовая собака. Усугубляли поиски и постоянные звонки Коляна, который, единожды в жизни не опоздав, теперь каждые 30 секунд подгонял меня и сетовал на то, что устал ждать. В конце концов я обнаружил Монстра Бездорожья в его темном логове, горячо поприветствовал Коляна (в том числе тумаком, - на момент моего появления он как раз, втянув голову в плечи и беззвучно посмеиваясь, набирал меня в шестнадцатый раз) и, наконец, получил возможность воочию взглянуть на наших попутчиц, которые как раз вышли из тени подворотни под свет неоновых вывесок. Меня сразу же ждало первое разочарование.

Катя оказалась пышнотелой и краснощекой рубенсовской женщиной с вечно недовольной физиономией, сильно смахивающей на классическую продавщицу из продуктового магазина (ну вы знаете, - «Вас много, а я одна»), а Вера - вовсе и не Верой, а Герой: дистрофического телосложения молодым человеком (и по совместительству – возлюбленным Кати), который, впрочем, выглядел все равно весьма женоподобно и, как и все женоподобные мальчики-дистрофики, слушал только самый тяжелый рок, очаровательно изображал крайнее возмущение, приоткрывая ротик и шокированно озираясь по сторонам, и во всем покорно слушался свою пассию. Оба были хорошими друзьями Глеба, вызывали страшное умиление у Коляна и не понравились мне с первого взгляда.

План поездки был такой: едем до Владимира, проводим ночь у Катиной бабушки, ранним утром топим до поселка Мулино, рядом с которым и расположилась воинская часть, созерцаем присягу и общаемся со служивыми, затем дуем в Новгород, ночуем там у местного корефана наших попутчиков, все воскресенье проводим в культурных прогулках по городу, а потом запрыгиваем обратно в Коляномобиль и катим напрямую до Москвы, чтобы утром все успели на работу, а я – обратно к окну, из которого открывается прекрасный вид на мое туманное будущее. В общем, отличный план, - надежный, как швейцарские часы.

Наш нехитрый маршрут. Неподалеку от Новгорода, в лесах, можно заметить и поселок Мулино.

Началось наше путешествие спокойно и довольно романтично: Колян, время от времени впиваясь зубами в огромный чесночный багет из «Ашана», вел ИЖ по ночной автостраде, я сидел рядом, на привычном месте штурмана, - любовался проносящимися мимо огнями фонарей, наслаждался дующим через окно и щели в обшивке живительным ночным ветерком и залакировывал впечатления пивом и никотином, - а Катя с Герой шушукались о чем-то своем, девичьем, на заднем сиденье. Время от времени кто-нибудь подбрасывал дровишек в костер беседы, но большую часть времени мы проводили наедине со своими мыслями и умиротворяющим ревом мотора (грохотал один маленький ИЖ, как целый тракторный бой-бэнд).

Когда возникала возможность, я подтрунивал над Катей и ее всплывшим по ходу беседы страхом дорожно-транспортных происшествий. Не подумайте, - к чужим фобиям я отношусь исключительно чутко, - но боялась она их удивительно фальшиво и наигранно. Поэтому всякий раз, как разговор сворачивал в нужное русло, я подкармливал ее очередной страшилкой, - например «Не бойся, Кать, - если попадем в аварию, то мы-то с Коляном погибнем моментально, а вот вы всего лишь получите тяжелые увечья», - и потом с довольной ухмылкой слушал, как она принимается картинно охать и до треска сдавливать в объятиях щуплого Геру, и ловил на себе осуждающие взгляды Коляна, который всегда был человеком внушаемым и в этот моноспектакль уровня сельского драмкружка верил безоговорочно.

Если не считать этих маленьких шалостей и общего кайфа от пребывания в несущейся навстречу приключениям машине, данный этап путешествия ничем интересным не выделялся: мы ехали по однообразному, прямому, как кишка, ночному шоссе, и ничего примечательного, кроме пары непродолжительных заторов, вокруг нас не происходило (а если и происходило, то в темноте мы этого все равно не разглядели). Обычно в таких случаях, во избежание подобной убийственной монотонности, Колян специально выбирает более длинные, но в то же время и более живописные маршруты: однако на сей раз у нас такой возможности не было, - время не позволяло.

По пути мы заехали в некую знаменитую пончечную (этакий отечественный аналог «Дома у дороги», - только без Патрика Суэйзи в комплекте), которую Колян и компания мечтали посетить уже давно, а я видел впервые и, честно говоря, позабыл ее название уже за ближайшим поворотом. Там мы отведали различных нажористых пончиков, а также местное фирменное блюдо, - сочащуюся маслом «соломку», о коей мои попутчики, как ни удивительно, были тоже наслышаны и получали ее в руки с таким же восхищением и трепетом, с каким матерый битломан, не веря свалившемуся на него счастью, принимает автограф от нетерпеливо поглядывающего на собравшуюся очередь Пола МакКартни. «Соломку» я, надо сказать, слопал не без удовольствия, но в масле она просто утопала, - хотя Колян был единственным из собравшихся, кто умудрился перепачкаться им с ног до головы. А пончечная оказалась действительно не на шутку известной, - все ее стены были обвешаны фотографиями заляпавшихся в «соломке» довольных российских звезд третьего разряда. Главным завсегдатаем оказалась группа «На-На»: она посетила пончечную целых четыре раза, - мы не поленились и подсчитали.

Во Владимир мы приехали уже после полуночи. На подъезде к городу Колян начал откровенно клевать носом (слава богу, Катя, к тому моменту уже благополучно задремавшая на заднем сиденье, этого не видела, - иначе очередного моноспектакля было бы не миновать), но вскоре впереди показалась вереница «Пятерочек», и мы поняли, что попали в цивилизацию. Дом Катиной бабушки отыскали быстро, - жила она во вполне современной и просторной квартире, из которой, правда, открывался жутковатый вид на какой-то усеянный развалинами пустырь из фильма «Пианист».

Ночной визит заспанной внучки в сопровождении троих гопников, один из которых был весь измазан маслом и походил на грустного хорька, бабушку нисколько не смутил. Испив с ней для проформы чаю, мы вскоре разбрелись по комнатам. Спальных мест в квартире было не очень много, поэтому мне пришлось делить кровать с Коляном, - не самая приятная участь, если принять во внимание его заливистый и многотональный храп. Но что поделать.

Перед сном Колян показал мне газетную статью, которую написала о нем наша однокурсница Алина, - статья называлась «Наука выживать» и повествовала об одном из множества тяжелых периодов в жизни Коляна, когда он драил по ночам толчки в «МакДоналдсе» и выносил унижения от своих коллег-узбеков. Описанная там история была мне уже знакома и показалась изложенной достоверно, но Колян статьей остался недоволен, - сказал, что бессовестные журналисты опять все переврали. И тем не менее, до сих пор бережно хранит ее в своем Уголке Памятных Реликвий, над которым льет ностальгические слезы всякий вечер, когда не загружен работой или не мучается от болей в желудке.

Тот самый Уголок "памятных, но абсолютно бесполезных" (по словам самого Коляна) вещей: статья "Наука выживать" занимает в нем весьма почетное место.

Пока я повторно читал статью, выискивая в ней какие-либо фактические неточности, Колян повернулся ко мне и подозрительно хитрым тоном поинтересовался:

- Андрей, - хочешь бонус?

- Да, давай… - машинально ответил я, не отрывая глаз от текста. Потом остановился, на секунду задумался и понял, что я только что натворил. Но было уже поздно, - из поднесенного к моему уху телефона раздались бодрые, не особо мелодичные песнопения:

- «Пошел нахуй, - коротко и ясно, пошел нахуй, - вот теперь понятно!».

Я бросил статью, устремил свой остервенелый взор в потолок и тихо взвыл. Колян же в очередной раз довольно оскалился.

Глава третья, в которой нас ожидают первые потрясения

Всю ночь я ломал голову над одолевавшим меня вопросом: какой звук способен травмировать уши и довести их обладателя до белого каления больше, - песня группы «Екатерина» или храп развалившегося рядом Коляна, навевающий ассоциации с брачным периодом в вольере диплодоков. Пожалуй, все же последнее: песню можно прослушать, отмучиться и забыть, - но не дай бог вам оказаться где-нибудь поблизости от объевшегося «соломкой» и чесночными багетами и сладко спящего Коляна.

Утром все проснулись как можно раньше, - отдых отдыхом, но часики тикали: до присяги оставалось не так много времени, как могло показаться, и медлить было нельзя. Собрав манатки, мы распрощались с гостеприимной бабушкой, которая даже в столь ранний час держалась абсолютно спокойно и невозмутимо, и продолжили наше путешествие. К тому времени, как мы покинули Владимир, призрачная утренняя синева еще не успела рассеяться, и мир вокруг казался не совсем реальным, - в такие цвета в фильмах обычно раскрашивают пророческие сны и причудливые видения. Хотя, если б это все еще был сон, где-нибудь вдалеке непременно рокотал бы душевный Колин храп.

Ехать предстояло долго, - значительно дольше, чем от Москвы до Владимира. На сей раз минуты затишья в беседах и монотонность простирающегося на километры вперед шоссе мы разбавляли музыкой. Будучи человеком не менее гостеприимным, чем Катина бабушка (даже, когда речь идет о приеме гостей в самой страшненькой, «death-friendly» машине на свете), первыми к магнитоле Колян подпустил Катю с Герой, - поэтому всю оставшуюся дорогу мы слушали Мэрилина Мэнсона и прочий тяжелый трэш. Не скажу, что имею что-то против подобной музыки, но в больших объемах она начинает основательно давить на психику и на саундтрек к веселому дорожному приключению никак не тянет. Хотя все лучше, чем музыкальные предпочтения самого Коляна.

Шло время, - утробное рычание Гериной музыки смешалось с ревом двигателя и отошло на задний фон, темы для разговоров были полностью исчерпаны, а мы все продолжали ехать по прямой. Только и оставалось, что глядеть в окно и любоваться потухшими фонарями, проносящимися мимо машинами, дорожной разметкой, дорожными ограждениями, дорожными машинами, разметкой, потухшими фонарями…

Вдруг наша машина резко свернула с шоссе и переместилась на дорогу куда более пустынную и узкую. Однообразные картинки из жизни цивилизации сменились видами густых непроходимых лесов, одиноких покосившихся избушек и широких полей, в которых так хорошо рвать на себе рубашку и признаваться в любви к Родине. Когда же ИЖ внезапно начал весело подпрыгивать, а его пассажиры – биться головами об потолок, стало вконец очевидно, что мы очутились в классической русской глубинке.

Хотя назвать «классической» дорогу, по которой мы ехали, язык не поворачивался, - все мы наслышаны о двух главных бедах России, но дорога, ведущая к поселку Мулино, была испещрена столь обильным количеством ям, трещин и колдобин, что, вкупе со зловещей безлюдностью местности, казалось, будто еще на днях ее обстреливали из минометов немцы. Однако Коляна сей факт (как, впрочем, и многое в его жизни) нисколько не смущал: он продолжал упрямо гнать вперед на полной скорости и в ответ на наши вздохи, вскрики и звуки глухих ударов лишь довольно скалился и снисходительно напоминал присутствующим, что ИЖ вообще-то – Монстр Бездорожья, и никакие известные науке рукотворные и природные дорожные препятствия ему не страшны.

Спустя несколько минут подобного издевательства все стрелки на приборной панели ИЖа вдруг пришли в неистовое движение, Колян резко затормозил и заорал:

- Всем покинуть машину! Быстро!

Мы незамедлительно послушались, - выскочили из салона и отбежали от ИЖа на почтительное расстояние (разве что, я слегка замешкался, спасая оставшиеся банки с пивом). Катя радостно ухватилась за свалившуюся на нее возможность и закатила истерику. Некоторое время мы, затаив дыхание, стояли в стороне и напряженно глядели на машину, ожидая, что она вот-вот либо взорвется, либо превратится в Оптимуса Прайма и всем нам наваляет. Но ничего такого не произошло. Колян облегченно вздохнул, велел всем расслабить булки и заключил, что опасность, похоже, миновала, - просто с одним его знакомым, еще одним незадачливым владельцем ИЖа, уже приключалось подобное, и тогда все закончилось возгоранием двигателя.

Осторожно проинспектировав потенциальный источник возгорания, мы выяснили, что от продолжительной тряски в двигателе отвалился аккумулятор. Какой именно аккумулятор, и для чего он нужен ИЖам, - по правде говоря, не знаю: был бы я автомобилистом, - непременно сказал бы, но, увы, не судьба. Никакими ремонтными мастерскими поблизости не пахло, но мы, к счастью, сумели решить проблему самостоятельно, проявив солдатскую смекалку (видимо, сказалось благотворное влияние находящейся уже совсем неподалеку части), - прикрутили деталь на место куском проволоки, обнаруженным у Коляна в багажнике среди прочего хлама загадочного происхождения и назначения. Наказывать шофера не стали, - он, судя по виноватой улыбке и глупому хихиканью, сам все понял и повез нас дальше заметно аккуратней.

Вскоре мы въехали в Мулино. То была, вероятно, самая окраина поселка, поскольку менее безжизненной местность не сделалась, и присутствие где-то поблизости живых людей выдавали только казавшееся совершенно заброшенным здание школы, знак «Осторожно, - дети» на переходе (самих детей при этом нигде не наблюдалось, и слава богу, - как-то не хотелось нам на личном опыте узнать, почему мы должны их остерегаться) и кирпичная бытовка с красовавшимся на ней огромным плакатом, на котором радостно свесивший язык Полкан в фуражке поздравлял всех приезжих с давным-давно отгремевшим Днем пограничника. Полюбовавшись Полканом, мы оценивающе покачали головами и поехали дальше.

Постепенно мы начали нагонять, - и даже обгонять, - другие машины. Судя по их выбивающимся из пейзажа маркам и ослепительной чистоте, водители были явно неместные, - по всей видимости, другие охотники поглазеть на присягу. Направление их движения, вроде, совпадало с нашим, поэтому вскоре Колян вообще перестал поглядывать в навигатор, пристроился за каким-то толстозадым «БМВ» (который подобных дорог прежде явно не видал и двигался вперед осторожно, словно кот, подкрадывающийся к страшно шуршащему пакету), и таким макаром мы, наконец, добрались до воинской части.

Время было раннее, - до начала присяги оставалось еще где-то часа полтора, - но территория вокруг части уже вовсю кишела машинами и всевозможными родными-друзьями-близкими заточенного здесь молодого поколения солдафонов, также решивших полюбоваться сим знаменательным событием. Контраст с той Пустошью Смауга, которую мы наблюдали ранее, был просто поразительный. Пришлось даже как следует поискать место для парковки, - последнее, чего ты ожидаешь от такой глуши.

Припарковавшись, Колян тут же бросился звонить Глебу, - он, по словам ребят, должен был договориться о пропусках на территорию части для всей нашей банды. Но вот незадача, - маленький гаденыш упорно не брал трубку. В наших рядах началась легкая паника: что происходит, - неужто мы все перлись в такую даль совершенно впустую? Тогда мы принялись звонить всем нашим знакомым по ту сторону забора поочередно и, наконец, дозвонились до Димаса. Голос у него был усталый и не слишком-то радостный: о пропусках и судьбе пропавшего без вести рядового Силко ему ничего известно не было, но он, тем не менее, пообещал выйти к главным воротам и во всем разобраться.

Пока мы ждали, когда обладающий безграничным влиянием и авторитетом мистер Журавлев уделит нам немного своего драгоценного времени, я коротал время за папиросками (пиво, во избежание обвинений в государственной измене, пришлось оставить в машине) и наблюдал за патрулирующей окрестности солдатней. Несмотря на то, что ворота части было наглухо закрыты, а за всплесками излишнего интереса со стороны нежданных гостей строго следили с расположенных по периметру сторожевых вышек, моральная деградация, царившая внутри, все же просочилась наружу. Экипированных по последнему писку моды ВС РФ солдатиков (все эти стильные каски, автоматы и прочие игрушки, как позже выяснилось, были чистой показухой, - в повседневности обычные служивые могли лицезреть их, разве что, за витринами) возможное наличие в собравшейся толпе террористов, фашистов или сторонников Навального совершенно не волновало, - они откровенно скучали и убивали время за всевозможными интеллектуальными занятиями: глазели в телефоны, состязались, кто кого сильней толкнет, кидались друг в друга шишками, и так далее. Один солдатик, присевший отдохнуть на какое-то оборонительное сооружение, до того загляделся в телефон, что, незаметно для себя, завалился на бок и упал в траву. Печальное зрелище.

Но вот, бросая по сторонам презрительные взгляды и вальяжно поигрывая зажигалкой, к воротам вышел рядовой Журавлев в сопровождении пары ребят с нашего курса, - этакий важный криминальный босс с подручными. Тем не менее, держалась его повседневная томность и загадочность на последнем волоске и была, скорее, тенью былого величия, поскольку в солдатской форме и сидящей не по размеру кепке, из-под которой выглядывала еще свежая армейская лысина, смотрелся он на редкость комично. Переговорив с Димасом через решетку, мы выяснили следующее: а) никаких пропусков Глеб на нас не оформлял; б) никого из гражданских на присягу не пустят; в) пообщаться с Димасом и остальными можно, если заполнить специальную форму, перекладывающую на нас ответственность за поведение солдатни на воле, но рядового Силко мы не получим, - он отправлен во внеочередной наряд и гулять не выйдет.

Мне рядовой Силко был, в принципе, нафиг не нужен, и я с условиями оферты живо согласился. Колян тоже, - хоть и заметно расстроился из-за отсутствия Глеба. А вот Катя с Герой были совершенно подавлены, - ехали они сюда и терпели все неудобства ИЖа (включая мою компанию) исключительного ради любимого Глебки, и уникальная возможность провести день с целой толпой незнакомых интеллектуалов-матершинников с журфака МГУ их нисколько не прельщала.

Документы мы заполнили быстро и просунули их Димасу через решетку, - он быстро спрятал их за пазуху и, воровато оглянувшись, шепнул нам, где и во сколько мы сможем получить товар. Пока же нам предстояло дожидаться начала и окончания присяги. Чтобы скоротать время, мы сели обратно в ИЖ и поехали к близлежащему озеру, координаты которого выведали у одного из скучающих защитников Родины. У озера ничего шибко интересного не происходило: мы понежились под солнышком, я допил остатки своего пива, а Колян до того осмелел, что разделся и полез купаться, - но уже позже вечером начал яростно чихать и сморкаться и сильно о своем решении пожалел (как это, впрочем, обычно и происходит в его жизни). Так что пропустим эту не особо богатую на события главу и перенесемся на пару часов вперед, когда мы вновь подъехали к части.

Основные действующие лица на берегу мулинского озера (слева направо): Гениальный Автор, опять чем-то недовольная Катя, женоподобный Гера и Колян.

Глава четвертая, в которой мы кормим солдатню

Присяга должна была с минуты на минуту закончиться, и собравшийся народ, - заметно погрустневший после того, как о недопуске на территорию части было объявлено официально, - снова оживился и начал стягиваться к главному входу. Неожиданно для всех ворота части распахнулись, на подъездную дорожку выкатил здоровяк-БТР, а вслед за ним выбежал десяток солдат, которые тут же скучковались вокруг БТРа и заняли оборонительные позиции, выставив вперед автоматы. Народ испуганно ахнул, - похоже было, что командованию несанкционированное столпотворение гражданских у ворот части вконец надоело, и его решили подавить самыми жестокими методами. Но вскоре повисшую тишину разрезал гулкий топот сапог, из части, сердито маршируя, вышел некий местный Химмельштос и, встав в сторонке, начал рявкать приказания, - «Сидеть! Лежать! Апорт!». Солдатики, уставившись остекленевшими глазами куда-то в пустоту, послушно садились, принимали упор лежа и катались по земле. Чем в этом время занимались в БТРе, - сказать сложно: вполне возможно, что читали газеты и пили какао с чаем. Затем, столь же внезапно, как все и началось, Химмельштос велел своим подчиненным ретироваться, БТР дал задний ход, и подъездная дорожка вмиг опустела. Однако немая сцена продолжалась еще долго, - объяснить, что только что произошло, никто не мог: то ли плановые учения, то ли внеплановое шоу для скучающей публики. Как говорится, - «ни хрена не понял, но очень интересно».

Но вот ворота распахнулись повторно, и на сей на подъездную дорожку лениво повалила солдатня, - уже не обремененная ни экипировкой, ни невесть откуда взявшейся боевой техникой. Вокруг начались объятия, поцелуи, заботливые причитания матерей и сдержанные отцовские хлопки по спинам. В нашем направлении двинулся ни много ни мало целый отряд, - мы как люди великодушные заполнили документы не только на близких корешей, но и еще на нескольких парней с нашего курса и даже на одного их товарища по военной кафедре, которого сами лично не знали. Все этих персонажей (помимо уже упомянутого раннее Димаса) я считаю необходимым обстоятельно представить.

Итак, - знакомьтесь. Филипп Конюхов: внук знаменитого путешественника Федора Конюхова, - человек твердой воли, витиеватого грубого слова и железных пацанских принципов, в толпе легко обнаруживаемый по крикам «Э, босота!» и «Сиги есть?». Александр «Вакка» Балагазов: на первый взгляд, редкостный даун, но на самом деле очень сообразительный и предприимчивый горский еврей, внешне слегка похожий на поэта Александра Сергеевича Пушкина, - за его весьма убедительной маской мемолога, рэпера и просто человека, способного внезапно дернуть тебя за воротник рубашки и крикнуть «Бррря!», скрывается хорошо образованный, питающий глубокий интерес к китайской культуре, выходец из уважаемой семьи музыкантов. Александр Еремиев: не шибко обаятельный тип с хитрованской внешностью трамвайного щипача, - тонкий ценитель шуток попошлее, но, в целом, довольно неплохой парень. И, наконец, последний член отряда, которого мы с Коляном уже лично не знали, и чье имя, к сожалению, напрочь выветрилось из моей головы, - Бегер (он же Бильбо Бегерс): интеллигентный и всегда сохраняющий хладнокровное спокойствие пухляш с юридического факультета, в военной форме сильно смахивавший на солдата Бомбу из культового фильма «ДМБ», - человек рассудительный и взвешенный (неоднократно), большой любитель смачно покурить, обстоятельно поговорить и не менее обстоятельно поесть. Такая вот банда.

Встрече с нами солдатня была несказанно рада, - не отойдя от части и на расстояние десяти метров, ребята тут же начали наперебой в красках расписывать нам ужасы армейского быта. Несмотря на то, что в армии они пробыли всего лишь чуть больше недели, жили дружной компанией и насчет дедовщины могли не беспокоиться (потенциально опасным срочникам было под угрозой расстрела запрещено даже пальцем прикасаться к гостям с военной кафедры), они уже успели порядком одичать и истосковаться по свободе.

Армейские будни пришились им совершенно не по вкусу: по утрам их кормили разваренными пельменями и аналогичной дрянью, потом отправляли несколько часов мариноваться на плацу (там Филя довольно быстро схлопотал солнечный удар и был на несколько дней заточен в санчасть), днем отсылали либо маяться от безделья до потери пульса, либо выполнять всевозможную гнусную работу, вроде чистки толчков, а по вечерам баловали одобренным партией патриотическим кино (например, «Неуловимыми»), от одного вида которого пельмени, еще не до конца устаканившиеся в желудках эстетов-журфаковцев, тут же просились обратно. Помимо угрозы сгореть заживо под палящим солнцем (особенность российской военной формы, как мне позже объяснили, заключается в том, что летом в ней жарко, а зимой холодно, - такая вот военная хитрость), был еще риск простыть, - горячую воду в душах по какой-то причине отключили, и мылись все исключительно холодной: это обстоятельство тоже шустро отправило половину служивых на больничную койку. Вдобавок ребята заметили, что от такой скотской жизни они начали откровенно тупеть и деградировать, - постоянно побираться, кусочничать втихомолку, словно крысы, и даже изъясняться короче и проще в силу оскудения своего словарного запаса: он сократился до слов «хуй», «бля», «так точно» и «отставить» (Еремиев заодно признался, что прямиком в день присяги полчаса не мог вспомнить слово «пуговица»).

Самые страшные истории рассказывали про рядового Силко. Несчастный Глеб, говорили ребята, переносит армию хуже всех, - он совсем замкнулся в себе, потерял всякую волю к жизни и делает депрессивные записи в своем дневнике. На днях солдатня, воспользовавшись отсутствием Глеба в казарме, заглянула к нему в дневник и обнаружила там следующую зловещую фразу: «Армия лишает нас всего человеческого, - скоро у меня отнимут последнее, что делает меня человеком». Ради интереса солдатня заглянула и к Глебу в тумбочку, но обнаружила там только расческу и шампунь, - так что мысль рядового Силко осталась коллективом не понятой.

В этот момент я заметил, что Катя слушает ребят с весьма испуганным и бледным лицом, - поэтому тут же заключил, что с Глебом все понятно, и закончит он определенно, как рядовой Куча из фильма «Цельнометаллическая оболочка»: сойдет с ума, застрелит сержанта, после чего застрелится сам. На том и порешили, - а Катя после таких слов тоже замкнулась в себе и до самого вечера ни с кем не разговаривала.

Мысленно похоронив рядового Силко, больше мы на разговоры времени не теряли и переключились на более насущный вопрос: как бы нам накормить изголодавшуюся солдатню? На том, чтобы мы кормили их за свой счет, ребята вовсе не настаивали, - у каждого на такой случай была припасена своя заначка, - но ни о чем другом думать уже не могли: в конечном счете вечное чувство голода, которое разваренные пельмени и перепадающие там и здесь сухпайки только усугубляли, перевешивало все их многочисленные претензии к армейскому быту и тоскливые ассоциации с тюремным заключением вместе взятые. С этой благородной целью мы направились в ближайший продуктовый магазин, стратегически расположившийся неподалеку от части, рядом с заброшенными железнодорожными путями.

По пути я, не переставая поражаться сходству Бегера с Бомбой, крутился вокруг него и уговаривал произнести одну из культовых фраз персонажа, - «Я тебе сейчас лицо обглодаю», - но Бегер лишь смутился и отказался, сославшись на то, что не знает контекста фразы.

После продолжительной прогулки по безлюдным лесным тропкам, через кусты и поросшие буйной травой шпалы, магазин вырос перед нами неожиданно, словно мираж или хижина ведьмы. Солдатня тут же бросилась внутрь и начала раскупать все, что только подворачивалось под руку: газировку, пирожные, чипсы, сухарики, шоколадные батончики. Все купленное незамедлительно сжиралось на месте с животной скоростью и остервенением. Более всего мне запомнился образ Димаса, целиком заталкивающего себе в глотку медовик, - от столь нечеловеческих усилий он сдавленно икал, но упорно продолжал пихать невпихуемое, будто пирожное могли у него в любой момент отнять, а свободной рукой покрепче прижимал к себе остальные покупки. Любого цивильного человека от одного вида этой оргии уже давным-давно бы стошнило, - но продавщица магазина, по всей видимости, привыкшая к подобным картинам, глядела на сопящую, чавкающую и рыгающую солдатню с заботой и материнским умилением.

Однако сожранного оказалось мало: опустошив весь магазин, ребята только раззадорили себе аппетит и потребовали незамедлительного продолжения банкета. После небольшого совещания было решено ехать в Мулино и отведать в каком-нибудь ресторане или кафешке полноценной горячей пищи, - согласно слухам, циркулировавшим в части, кормили там весьма неплохо.

Мы вернулись обратно к машине, но запихнуть всю солдатню в один маленький ИЖ при всем желании не представлялось возможным, - пришлось вызывать такси. К себе мы взяли только Филю, - он, как выяснилось, отчего-то прежде ИЖа не видел и пришел от машинки в неописуемый восторг. Дабы порадовать мальчика еще больше, Колян разрешил ему сесть вперед, на мое место штурмана: мне же пришлось пересесть на заднее сиденье, - к Гере и пребывающей в кататоническом состоянии Кате, - но чем бы дитя ни тешилось.

Чтобы добраться до делового центра Мулино, пришлось немного проехать по уже знакомой нам разбомбленной дороге. Впереди ехал таксист, подобравший остатки вверенных нам солдат, - по тому, как ловко и элегантно он объезжал каждую яму и колдобину, было видно, что водитель определенно местный и за баранкой сидит уже не первый год. Колян, уже наученный горьким опытом и старающийся не расстраивать балдеющего на переднем сиденье Филю, в точности повторял его маневры.

Филя тем временем, развалившись в кресле и методично уничтожая свои запасы сигарет, продолжал затирать нам про жизнь в армии. По этой жуткой дороге, поведал он, их уже однажды возили, - погрузили в кузов грузовика, как штабеля дров, и повезли на стрельбище: но больше они туда с тех пор не ездили. А вот через эти леса, простирающиеся вдоль дороги, они совершали марш-бросок в полной экипировке и чуть не сдохли от жары, - но тоже лишь однажды. А еще рассказал кое-что о другом нашем товарище-однокурснике, по какой-то причине тоже оставшемся в тот день в части, - Алексее Лукьянове. В миру Леша человек очень скромный и тихий (кто-то может подумать, что даже слишком тихий), - но за этим блеклым фасадом скрывается истинный романтик, галантный джентльмен и трепетный кавалер, преклоняющийся перед женской душой и красотой. Однако в армии поручик Лукьянов, по словам Фили, заметно огрубел, заматерел, начал злобно схаркивать себе под ноги и обзывать окружающих «козззлами». Мы слушали и только диву давались, - во что же все-таки армия способна превратить лучших из нас.

Увлекшись беседой и напрочь позабыв об окружающем мире, мы, сами того не заметив, доехали до центра Мулино. От всего увиденного нами ранее, он отличался разительно: растительности здесь было существенно меньше, кругом высились облупленные, но все же жилые дома, а в середине своеобразной площади, - на отдельном, обрамленном дорогами грязном островке, - расположилось в клаустрофобической тесноте множество магазинчиков, кафешек и питейных заведений, между которыми (о чудо!) беспрерывно сновали люди. Судя по обилию общепитов и военторгов, существовал поселок преимущественно за счет расположенной неподалеку части и ее обитателей.

На въезде в деловой центр мы несколько отстали от нашего проводника-таксиста и встали на светофоре. Отсюда открывался прекрасный вид на типичную для российской глубинки картину: несколько гопников в спортивных костюмах и с четкими пацанскими лысинами, в компании своих расфуфыренных подружек неоднозначного возраста, расселись на капоте потрепанный «девятки» и, выкрутив басы на максимум, слушали какую-то забористую рэпчину.

Однако, согласно законам все той же глубинки, если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже рано или поздно тебя заметит и непременно отмудохает. Почуяв на себе жжение наших продолжительных взглядов, гопники подняли головы, переглянулись и, не сказав друг другу ни слова (видимо, схема была уже отработанной), поднялись с капота и угрожающей походкой направились к ИЖу. Мы поняли, что вляпались, - ребята шли явно не встречать нас с хлебом и солью, - и занервничали. И только Филя как человек, чьи детство, юность и половое созревание прошли в далеком городе Находка, сохранял зловещее спокойствие, - он слегка недобро ухмыльнулся и, не сводя с потенциального противника немигающего взгляда, аккуратно затушил наполовину скуренную сигарету. Но, по законам голливудского жанра, в последний момент, когда гопникам оставалось до машины буквально полшага, загорелся зеленый свет, и ИЖ резво сорвался с места, оставив неодобрительно уставившихся нам вслед местных далеко позади.

Нагнав такси, мы припарковались у одного из множества военторгов. Колян, все еще не отошедший от едва не состоявшегося махача с гопниками, изъявил желание остаться в машине, - но тут же сообразил, что перспектива остаться одному посреди явно недружелюбно настроенного поселка прельщает его еще меньше, и скрепя сердце все же покинул судно. Навстречу нам, от припарковавшегося чуть в стороне такси, уже бодро маршировал рядовой Еремиев. Видуха у него была, я бы сказал, очень аутентичная: незадолго до начала исхода в Мулино Саша скинул с себя опостылевшую форму, переоделся в гражданские шорты и майку, но берцы снимать не стал, а рубашку накинул на плечи, наподобие плаща. И вот это чудо-юдо подошло к Филе и отдало ему честь. Филя, встав в позу скучающего прапора и не поднимая на Еремиева взгляд, приказал:

- Докладывайте.

- Отряд прибыл в полном составе и без происшествий. …Разрешите обратиться.

- Разрешаю.

Еремиев опустил руку и чувственно произнес:

- Очень жрать хочется.

- Отставить хотеть жрать, - велел Филя, все так же не поднимая головы. – Всем курить.

Отряд повиновался. Пока курили, - заодно глазели по сторонам и прикидывали, в какую бы кафешку нам податься. Наконец, остановились на кафе с многообещающим названием «Смак», затушили бычки в мулинской грязи и отправились потчевать солдатню новыми блюдами. Когда мы всей толпой заходили в «Смак», дремавший у стены в вертикальном положении алкаш очнулся, бросил на нас недобрый взгляд и, слегка подавшись в нашем направлении (на большее он был уже не способен), сдавленным голосом проблеял: «Эээ, бля…». После этого эпизода рядовой Балагазов внес предложение поодиночке курить на улицу не ходить, - как минимум вдвоем-втроем. Предложение было одобрено единогласно.

Несмотря на угрюмый внешний вид, внутри кафе «Смак» оказалось вполне себе уютным: нейтральные белые стены, пара картин с цветочками и корабликами, деревянные столы, - классический непритязательный сельский шарм. Едва мы стали присматривать себе столик попросторней, навстречу нам со стороны барной стойки бросился хозяин заведения, - пожилой усатый армянин, - и отчаянно замахал руками: мол, нет, - вам, братцы, не сюда. Мы уж было подумали, что хозяину бросился в глаза облик рядового Еремиева, и он решил выгнать нас от греха подальше, дабы не портить редким посетителям аппетит, а заведению – репутацию: но вместо этого хозяин отвел нас в отдельную комнату, - этакую VIP-залу с широким многоместным столом, окном, из которого открывался прекрасный вид на очередной военторг, и даже телевизором (который, как выяснилось позже, не работал).

От такого сервиса мы порядком прибалдели, - но в еще больший восторг пришли, когда открыли меню и увидали здешние цены: все его содержимое (некоторые блюда, надо сказать, были довольно изысканными) стоило где-то от 50 до 250 рублей. Надо ли говорить, что солдатня от столь неслыханной щедрости совершенно озверела, и на заглянувшую к нам вскоре официантку обрушилась целая лавина заказов: ребята брали по два горячих, три салата, несколько десертов за раз, - один лишь Еремиев выпил сразу шесть стаканов сока. Официантка едва успевала строчить названия блюд в своем маленьком блокнотике и исписала его практически весь, - с таким животным голодом она явно прежде не сталкивалась и была несколько шокирована.

Нокаутирующим ударом для нее стала отдельная реплика Димаса, - произнесенная, разумеется, томно и очень театрально. Слегка запутавшись в своих хаотичных записях (ребята заказали не просто много, - они еще и регулярно, перебивая друг друга, дополняли свои заказы), официантка вежливо уточнила у Димаса:

- Вы какой шашлык заказали, - куриный или свиной?

- Куриный, - столь же вежливо ответил рядовой Журавлев.

И многозначительно добавил:

- Я свинину не ем.

После этих слов официантка слегка побледнела, закрыла блокнотик и быстренько, бочком покинула помещение.

Через некоторое время она вернулась и (все еще бросая на Димаса опасливые взгляды) начала заносить наши блюда. Не прошло и получаса, как весь стол ломился от полных угощений тарелок, мисок и стаканов, - не осталось ни миллиметра свободного места. Хозяин заведения, очевидно впечатленный жрательными способностями присутствующих, тоже заглянул к нам и лично пожелал приятного аппетита.

Застолье протекало легко и весело, - солдатня в резвом армейском ритме поглощала пищу вместе с посудой и скатертью, мы шутили, общались и обменивались историями о событиях минувшей недели. Все присутствующие были столь несказанно рады встрече друг с другом, что в комнате царила поразительная гармония и единство, какого не удавалось добиться даже в самый приятный и пьяный денек на гражданке.

Во главе стола восседал Бегер: он единственный сохранял самообладание, ел неспешно и, словно радушный хозяин, учтиво беседовал с каждым сидящим за столом, внимательно слушал собеседников и даже предложил свои юридические услуги Коляну, по душу которого, как выяснилось, недавно как раз приходил военкомат. Сам Колян, будучи мальчиком начитанным, образованным и успешно закрывшим сессию в последний день перед госэкзаменами, несколько раз неосторожно вворачивал в свою речь длинные умные слова, какими привык оперировать на журфаке, на что солдатня реагировала незамедлительно, - начинала комично пучить глаза, озадаченно хмуриться и переспрашивать: «Что? Не понял, - почему без “хуй” и ”бля”? Еще раз». Гера, несмотря на то, что видел наших товарищей впервые в жизни и половину шуток не понимал, тоже пытался влиться в общение, - хотя заметно нервничал от общей шумихи и устремленного на него странного, ласково-угрожающего взгляда Фили, который расположился напротив и, как и всякий человек из Находки, большой любви к женоподобным мальчикам-дистрофикам не питал. Катя же сидела с лицом красным и потерянным, и взгляд ее был все время устремлен в одну точку, - со стороны она выглядела так, как будто у нее на глазах только что жестоко расправились со всей ее семьей и близкими. Впрочем, никто на ее не шибко вежливое поведение внимания не обращал.

Незаметно наступил вечер. Запасы кафе «Смак» к тому времени уже иссякли, и пришла пора расходиться: солдатне нужно было в ближайшее время возвратиться в часть, а нам – ехать дальше. Рассчитавшись за причиненный ущерб, мы покинули заведение и распрощались прямо в Мулино, - ребята особо не наелись и планировали еще заскочить на рынок за продуктами. Наша же маленькая компания уселась обратно в ИЖ (он, как ни странно, все еще дожидался нас там, где мы его оставили, - даже колеса и магнитола были на месте) и двинула в Новгород, оставив маленький задрипанный поселок и прекрасно проведенный день далеко позади.

Глава пятая, в которой мы знакомимся с Нижним Новгородом и нравами местных жителей

Дорога до Новгорода много времени не заняла, - мы въехали в город еще засветло и даже успели полюбоваться потрясающим видом погружающегося в Волгу вечернего солнца, который открывался с центрального городского моста. Курс держали к дому здешнего товарища Кати и Геры с лаконичным и неброским именем Иван.

Доехали мы до него ничуть не менее быстро, чем до Катиной бабушки, - и слава богу: ИЖ к тому времени начал подозрительно скрипеть, кряхтеть и пердеть. Но на сей раз спешно покидать судно и позже искать разгадку под капотом не пришлось, - данная проблема Коляну оказалась уже знакома, и он быстро поставил диагноз: ИЖу надо менять масло. Лучше с утра, ибо час уже поздний. На том и порешили, - благо на ближайшее время, по подсчетам нашего опытного водителя, машине запала хватит.

Иван уже ждал нас во дворе. Выглядел он, честно говоря, довольно странно и несимпатично: глаза его были бесцветными, как у киллеров и высокопоставленных нацистов в кинофильмах, на губах играла непонятная полуулыбка, а лицо было усеяно множеством маленьких царапин и шрамов, оставленных, по всей видимости, ногтями загубленных им в подворотнях новгородских женщин. Иван радушно поприветствовал Катю с Герой, вежливо пропустил мимо ушей наши с Коляном имена и, после непродолжительной светской беседы, пригласил своих друзей в дом, - нам же пожелал «всего доброго, хорошего настроения и здоровья» и откланялся.

Тут я, признаться, несколько опешил. В тот момент мне, пожалуй, следовало бы немедленно задержать проходимцев и закатить справедливый скандал, но, в силу природной нелюбви к конфликтам и некоторой доли социальной недееспособности, я этого делать не стал, - оглядываясь назад, я понимаю, что совершенно зря. Вместо этого я потребовал разъяснений у Коляна, и он спокойно объяснил мне, что Катя и Гера хотят пообщаться со своим другом Иваном, поесть пиццы и распить с ним бутылочку виски, а нас на эту вечеринку как бы не звали, поэтому мы будем ночевать в машине. На вопрос, отчего бы Кате и Гере, из вежливости и уважения к попутчикам, один из которых вез их сюда от самой Москвы, не пустить их хотя бы помыться и поспать, он ничего путного ответить уже не смог.

В этом весь Колян, - человек, который из доброжелательности и упрямого желания во что бы то ни стало не обидеть ближних (даже, если они, откровенно говоря, этого не заслуживают), отдаст последнюю рубашку, - а заодно и рубашку соседа. Очевидно было, что о замысле бросить нас на произвол судьбы, ему было известно с самого начала, и списать его покорное молчание на тот же эффект неожиданности, которому частично подвергся я, было нельзя: добродетельность, доведенная до абсурда, - вот его приговор.

Но делать было уже нечего, - Катя и Гера с места преступления скрылись, менять планы было не с кем, и мы остались наедине с ИЖом, которому предстояло на эту ночь стать не только нашим транспортным средством, но и спальней. Так как ложиться спать было еще все-таки рано, а пиццу и бутылочку виски нам не завезли, мы решили немного прогуляться по городу, прикупить себе на обратном пути пива, а перед сном посмотреть на Колином телефоне фильм «Лобстер». Простенько и со вкусом.

Однако наша прогулка с самого начала как-то не задалась. Мы бесцельно брели по улице, пришибленные и молчаливые, и бессмысленно глазели по сторонам. Я все никак не мог отделаться от мрачных мыслей о недавнем предательстве, а Колян тихо лузгал купленные в ближайшем магазине семечки и, вопреки традиции, комплиментами, которыми он способен одарить даже самый гаденький и занюханный городишко, отчего-то не сыпал. Вскоре мы поняли, что тут не обошлось без странного влияния самого города.

Назвать Нижний Новгород убогим язык не поворачивался, - как-никак, это был крупный и далеко не отсталый город. Нет, - дело было вовсе не в этом: на ум приходило, скорее, слово «алогичный». После длительного созерцательного анализа сложилось впечатление, что план Новгорода составил в игре «SimCity» некий незатейливый школьник, никакой мысли в своей проект не вложивший и просто торопившийся побыстрее испробовать все имеющиеся в игре возможности.

На одной стороне типичной нижегородской улицы могла располагаться откровенная деревня, с покосившимися деревянными домиками, рухнувшими заборами и давно заброшенными огородами, а на другой – вполне современный, внушительных размеров бизнес-центр. Через весь город тянулись трамвайные рельсы, но ни одного трамвая мы за все время прогулки так и не увидели. Дорожные знаки либо напрочь отсутствовали, либо были совершенно невменяемыми: один, например, предупреждал, что лежащая впереди улица перекрыта в связи с дорожными работами, и объезжать ее нужно… через ту же самую улицу (как пел классик, - «Шо имеется в виду?»). Также в Новгороде было зашкаливающее количество автомастерских, алкомагазинов «Бристоль» и бюро ритуальных услуг, - до такой степени, что порой конторы одинаковой сферы деятельности в буквальном смысле росли друг из друга: казалось, что жители города Н.Н. рождаются лишь затем, чтобы починить машину, напиться и сразу же умереть.

Давила эта вышеописанная алогичность, похоже, не только на нас, но и на местных жителей: их мы встречали довольно редко (отдельные улицы казались попросту вымершими), но, уж коли пересекались с ними, видели на их лицах ровно ту же отрешенность и тоску, какие испытывали сами. Даже единственные встреченные нами пес и кот выглядели столь же грустно и не обратили друг на друга ровным счетом никакого внимания, - хотя оба шли по одной стороне улицы и едва не столкнулись. Колян в какой-то момент начал подавать признаки жизни и лепетать, что город, в целом, симпатичный, - но как-то неуверенно и меланхолично.

Местными достопримечательностями мы тоже полюбовались. Среди них были:

• Канатная дорога над Волгой – вид с нее, наверное, открывался такой, что дух захватывает, но билет в один конец стоил 90 рублей, и доверия к отечественным конструкциям мы не испытывали, поэтому от поездки воздержались
• Три (!) «Высших школы экономики» - плакаты, вывешенные перед входом в каждую, хвастались аж 9000 бюджетных мест, и мы с Коляном даже прикинули свои шансы, но пришли к выводу, что от наших домов это все же далековато, и документы подавать не стали
• Книжный магазин – абсолютно пустой и, возможно, не единственный в городе, но других мы не видели (Колян зашел туда купить карту Новгорода, чем сильно огорчил одинокую продавщицу, - она уж было подумала, что кому-то в этом городе есть дело до книг)
• Новгородский кремль – действительно красивое место, со смотровой площадки которого вдобавок открывается щикарный вид, однако к моменту его посещения мы были уже вконец подавлены и особо не впечатлились

Завершилась наша прогулка ровно в девять часов вечера. Время было еще детское, и к тому же на город успела опуститься вечерняя тьма, сокрывшая от нас большую часть его озадачивающего алогизма, но мы к тому времени уже твердо решили, что нагулялись вдоволь, и отправились искать пиво. Нашли мы его в местом отделении «Спара» и несколько подивились ценам: обычно, чем дальше ты от Москвы, тем они ниже, но тамошнее пиво стоило чуть ли не дороже московского. Настроение наше сей факт, разумеется, не приподнял, - мы перерыли все холодильники в поисках самых дешевых вариантов и купили себе всего лишь по одной бутылочке на рыло. Сидя в ИЖе, можно выпить и намного больше (и мы таки выпивали, - было дело), но на этот раз желания, откровенно говоря, не было.

Колян позирует на фоне страшного алогизма Нижнего Новгорода. На улице, слава богу, уже настолько темно, что вам ничего не видно.

Гулять по Новгороду, как я уже сказал, мы больше не намеревались, поэтому обратно до ИЖа доехали на автобусе. По возвращении Колян, которого перспектива провести ночь в своей маленькой и не особо комфортабельной тачке, похоже, и самого уже не возбуждала, предпринял отчаянную попытку проникнуть в дом Ивана. Перед тем, как мы расстались с Катей и Герой, он передал им свой телефон с просьбой подзарядить его и теперь (позвонив уже с моего телефона) сообщил им, что намерен подняться в квартиру и забрать его. Уж не знаю, какой у него был дальнейший план (возможно, что и никакого), но он, так или иначе, провалился, - у наших коварных попутчиков все было схвачено: Катя с Герой тут же услужливо защебетали в трубку, чтобы Колян не изволил беспокоиться, - телефон ему вынесут прямо на улицу и подадут на блюдечке с голубой каемочкой.

И таки вынесли, - к нам спустился Гера в сопровождении самого хозяина квартиры, который, видимо, решил лично проследить, чтобы мы не рыпались и осквернить его жилище своим присутствием не пытались (Катя, похоже, была слишком увлечена пиццей и виски, чтобы тратить на нас время, и осталась в доме). Телефон Гера передал, и после еще одной непродолжительной и притянутой за уши светской беседы, в ходе которой Иван, перегородив нам дорогу к подъезду, любезно осыпал нас всякими сомнительными фактами о его родном городе, мы все натянуто пожелали друг другу спокойной ночи и распрощались до утра. Напоследок Гера пообещал позвонить нам в одиннадцать часов дня, чтобы мы вновь могли собраться и дружно отправиться на экскурсию по Новгороду. «Разумеется, Гера, - мне уже не терпится».

Делать нечего, - ворота неприступного замка захлопнулись, подъемный мост принял вертикальное положение, и мы, уязвленные столь скорым поражением, покорно забрались в ИЖ. «Ну и ладно,» - решили мы тогда. – «Значит, замутим свою вечеринку, - с пивом и ‘’Лобстером’’». Но получилась она, увы, весьма так себе: в ИЖе было тесно, пиво к тому моменту безнадежно нагрелось, ловить эстетическое наслаждение от просмотра фильма на маленьком экранчике Колиного телефона не получалось, - а вдобавок телефон еще некуда было поставить, поэтому Колян вынужден был одной рукой его придерживать. Спустя где-то три четверти «Лобстера» вопрос решился сам собой, - у Коляна закончился Интернет, и нам оставалось только свернуть лавочку и лечь спать. Я разлегся на заднем сиденье, подложив под голову прихваченный из дома на случай внезапного похолодания пиджачок, а Колян уселся на место штурмана, опустил кресло мне на ноги и в таком вот сидяче-лежачем положении и уснул. Я послушал немного его потрясающий храп и, устроившись настолько удобно, насколько это было в моем положении возможно, тоже вскоре улетел в царство Гипноса.

Глава шестая, в которой наши планы неожиданно меняются

Проснулись мы с Коляном практически одновременно и по одной и той же причине, - в машине стояла нестерпимая жара. Разумеется, перед сном мы задраили все окна, чтобы ночью Иван не перерезал нам глотки, и результатом этого поступка стало то, что ИЖ превратился в форменную баню. Без шуток, - аж ноздри обжигало. Мы поспешно вылезли из машины, но спохватились, по правде говоря, поздно, - выглядели мы к тому времени, как любит говорить Колян (практически всегда, когда видит наши с ним отражения), как два дурака: оба потные, красные, словно свежесваренные омары, со спутанными мокрыми волосами и не менее мокрой, прилипшей к телу одежде. Было очевидно, что нам необходим душ, - да вот только где ж его взять: душ – это ведь привилегия элиты. На часах, к слову, было уже двенадцать часов. «Конечно, Гера, - ждем твоего звонка: ты только свистни, - и мы тут же прибежим».

Но довольно яду, - надо было что-то делать: мы с Коляном, конечно, всегда отличались непритязательностью в своем внешнем виде (хотя я все же чуть в меньшей степени), но это был уже явно перебор, - в таком облике нас не пустили бы даже в кафе «Смак». Выход был один, - мы направились в ближайший торговый центр и привели себя в порядок в одном из тамошних туалетов: умылись, почистили зубы и сменили все предметы гардероба, для которых у нас была припасена запаска. Более похожими на людей мы от этого не сделались, но, по крайней мере, вздрагивать при виде собственных отражений перестали.

Когда с последствиями продолжительного воздействия духотищи и вонищи было покончено, между мной и Коляном начался ожесточенный спор. Колян считал, что, раз уж наша сиюминутная проблема решена, пришло время звонить засоне-Гере и всей компанией отправляться на новую большую прогулку по Новгороду. Я же пытался втолковать своему непонимающему другу, что Геру (ровно, как и Катю, и, черт знает почему, до сих пор не арестованного Новгородского Душителя Ивана) я после таких эксцессов в гробу видал и, скорее, проведу весь день, сидя в душном ИЖе до полного изнеможения, чем пойду с ними куда-нибудь гулять.

Неизвестно, как долго мы бы спорили (речь, в конце концов, идет о Коляне, - человеке невероятно упрямом и способным оправдывать своих друзей даже, если прямо в этот момент они избивают его ногами), если бы в самый разгар нашей конфронтации не раздался неожиданный звонок. Звонил Димас – и сообщил нам следующую радостную весть: он вместе с остальными парнями получил увольнительный и в данный момент прохлаждается с ними на озере, на которое мы заезжали ранее, когда коротали время до окончания присяги, - и, в общем, было бы классно, если мы тоже придем. Колян замялся, - «Как же так… Блин… А ребята?.. Неудобно ведь…», - но я тут же схватил его за грудки и зашипел, что ребята пускай идут в жопу, а мы едем на озеро. Атаки с двух фронтов Колян уже не выдержал и сдался. Справедливость восторжествовала.

Итак, было решено, - сегодняшний день мы вновь проводим в компании служивых. Но перед тем, как отправиться на озеро, нам предстояло выполнить несколько важных дел, - а именно: 1) накупить для солдатни новой хавки; 2) заменить ИЖу масло, - в противном случае далеко мы на нем не уедем; 3) отведать знаменитой местной шаурмы, - «Той Самой Шаурмы на Средном», - ради которой отдельные индивиды специально едут в Нижний Новгород.

Раздобыть хавку было просто, - мы зашли в первый попавшийся магазин и закупили для наших товарищей несколько новых пакетов чипсов, батончиков, газировки и прочей сладкой гадости. С маслом для ИЖа было сложнее: с одной стороны, количество автомастерских в Новгороде, как я уже писал раннее, зашкаливало, - с другой стороны, далеко не в каждой из них нас могли обслужить: ИЖ, как ни крути, машина странная и древняя, - на момент описываемых событий она уже 11 лет как была снята с производства. Поэтому мучить Космического Ковбоя раньше времени мы не стали и, закинув пакеты в багажник, сперва отправились на разведку.

Посетили мы, прямо как в сказке, ровно три места.

Первой мастерской, которая выглядела достаточно убого, чтобы в ней могли ремонтировать ИЖей, заведовал здоровенный молодой детина, похожий на этакого любознательного и рукастого самоучку, научившегося чинить машины, разбирая и собирая обратно старый отцовский «Жигуль» (по крайней мере, именно такая биография пришла мне в голову при виде его довольной сытой физиономии), - на вопрос, заменит ли он Монстру Бездорожья масло, детина весело ответил:

- ИЖ? Наверное, - по факту посмотрим.

Вторая мастерская выглядела несколько приличней, и стояли в ней машины вполне современные, но Колян все равно решил рискнуть, - здешний мастер, задумчиво почесав холеную рыжую бородку, которая определенно выдавала в нем большого фаната Майка Лава и песни «Kokomo», неуверенно произнес:

- ИЖ? …Ну подъезжайте.

Наконец, в третьей мастерской, больше похожей на будку (в которой, тем не менее, прекрасно умещалось все необходимое для ремонта машин оборудование) мы встретили классического, крупного, небритого и дышащего перегаром русского мужика, - услышав наш вопрос, он тут же спокойно пробасил:

- А, ИЖ? Сделаем.

В третью мастерскую и поехали.

Поменяв ИЖу масло (после этого он, надо сказать, стал ездить значительно бодрее) и вычеркнув из списка два первых Важных Дела, мы со спокойной душой приступили к третьему, - отправились на поиски «Той Самой Шаурмы на Средном». Шаурмичных в городе было навалом (хотя все же поменьше, чем автомастерских, алкомагазинов и бюро ритуальных услуг), но «Та Самая Шаурма» была особенной, - ее известность простирается далеко за пределы Нижнего Новгорода, о незабываемом вкусе ее продукции слагаются легенды, и у нее (честное слово) даже есть свой веб-сайт. Однако добраться до нее оказалось далеко не так просто, как можно себе представить. Не то чтобы «Та Самая Шаурма» была как-то хитро спрятана от людских глаз, - просто на половине пути Колин навигатор начал страшно глючить, а о невменяемости местных дорожных знаков я уже ранее упоминал: поэтому довольно долго мы мотались по городу кругами, пока Колян не дошел до исступления и от злости не забрызгал слюной все лобовое стекло.

Но в конце концов мы знаменитую шаурмичную отыскали, - и нисколько об этом не пожалели. Все в ее облике ломало стандартные представления о шаурмичных: ее красочная вывеска занимала полстены, очередь к ней тянулась от самого начала улицы, а процесс приема и выдачи заказов осуществлялся в двух разных окнах, - как во всех приличных общепитах. Чтобы, наконец, узнать, какова же легендарная Та Самая Шаурма на вкус, пришлось провести в очереди довольно солидное время, - но результат того стоил.

Ажиотаж вокруг "Той Самой Шаурмы" продолжается и днем, и ночью. Фотография, если что, взята из общественных источников.

Шаурму нам выдали весьма нестандартную, - огромную, плоскую и столь щедро напичканную мясом, картошкой, овощами и всевозможными соусами, что даже не верилось. Однако напихана туда вся эта красота была не по тупому принципу «Хорошей начинки должно быть много», а со смыслом, - так, что каждый из присутствующих здесь вкусов приятно гармонировал с остальными и элегантно их оттенял. Ну и нажористой эта шаурма была еще как, - после столь сытного обеда об ужине можно уже не беспокоиться. Я со своей шаурмой кое-как справился и наелся до отвала, - а вот Колян (несмотря на то, что обычно способен умять пищи вдвое больше меня) поднял белый флаг где-то на середине и завернул остатки в салфеточку до лучших времен (вполне возможно, что лучшие времена после этого так и не настали, и вторая половина шаурмы, - как и многая оставленная Коляном в машине еда, - постепенно срослась с корпусом).

Сытые и довольные (я бы даже сказал, - восхищенные), мы вычеркнули наше последнее Важное Дело, утрамбовали в багажнике пакеты с дрянью, дабы он закрывался поплотнее, завели бодро урчащий от нового масла двигатель и погнали прочь из Новгорода, - назад в Мулино.

Глава седьмая, в которой мы вновь встречаемся с солдатней

Примерно в два-три часа дня мы неслись по шоссе в направлении поворота на Мулино. Настроение было прекрасное, - мы благополучно избежали экскурсии по Новгороду с Катей, Герой и истинным новгородцем Иваном (от них, кстати, до сих пор не было никаких вестей, - видать, хорошо погуляли минувшим вечером) и ехали на встречу с нашими настоящими друзьями. В лицо из открытых окон свирепо дул свежий ветер, а из встроенных колонок, едва перекрикивая рев мотора и шум ветра, доносилась моя любимая (и, на мой взгляд, куда больше подходившая дорожному путешествию) музыка, которую я с чистой совестью поставил, воспользовавшись отсутствием наших попутчиков.

Пока мы ехали, царящую в машине идиллию дважды нарушила еще пара неожиданных звонков, - не особо сюжетно важных, но, тем не менее, любопытных. Первым позвонил (вот это сюрприз!) рядовой Силко: он извинился за свое вчерашнее отсутствие и подтвердил, что его взаправду отправили в наряд вне очереди, - поэтому ни возможности оформить для нас пропуска, ни шанса выйти погулять с остальными, у него не было. Колян слушал Глеба проникновенно и сочувственно кивал, - видно было, что он все понял и простил. По окончании разговора Колян признал, что насчет пошатнувшегося психического состояния Глеба ребята, похоже, не врали, - звучал его голос действительно как-то непривычно слабо и устало: однако непохоже было, что он в любой момент может засунуть себе ствол в рот (да и где его, собственно, взять, если все хорошие стволы лежат за витринами?). «Ну, ты погоди еще», - заметил я. – «Делать выводы пока рано: всему свое время».

Вскоре, вслед за рядовым Силко, объявились и его верные друзья, - Катя с Герой, наконец, проснулись и звонили узнать, куда мы подевались. Тут бы следовало ответить, что мы собрали свои манатки и поехали обратно в Москву, - и в свою очередь пожелать нашим попутчикам «всего доброго, хорошего настроения и здоровья», - но Колян столь жестоко поступить не мог: он честно во всем сознался. Я уж было напрягся, - подумал, что сейчас он снова начнет терзаться угрызениями совести и в конце концов повернет обратно в Новгород, - однако этого не произошло. То ли Колян сам уже порядком обиделся на оказанный нам прием и в кои-то веки решил проявить силу воли, то ли по ту сторону трубки нашему отсутствию и не шибко-то огорчились, - но, так или иначе, Колян довольно сухо и деловито объяснил, что у нас с ним наметились другие планы, и гулять по Новгороду Кате с Герой придется самостоятельно, после чего разговор быстро закруглился. Опасность миновала.

Ехать до озера прежней дорогой нам не захотелось, - приятного в этом было мало, да и разбомбившие ее немцы могли еще сновать где-то неподалеку, - поэтому мы свернули с шоссе несколько раньше и поехали прямиком через Мулино. Недружелюбно настроенных гопников на прежнем месте, слава богу, не оказалось, и мы добрались до точки назначения практически беспрепятственно (небольшой участок ям и колдобин нам преодолеть все же пришлось). У озера мы обнаружили ребят в симпатичной шаткой беседке за их излюбленным занятием, - поглощением пищи. В этот день Бог послал им несколько армейских сухпайков, пару банок тушенки, а также горсть специальных таблеток для обеззараживания воды, которые солдатня намеревалась испробовать на воде из озера, но в итоге все же побоялась.

Состав присутствующих со вчерашнего дня несколько изменился. Из прежнего отряда остались только Филя и Димас (Вакка и Еремиев, как выяснилось, поехали в поселок заниматься шоппингом, а сведения о местонахождении рядового Бегера были противоречивыми), зато появилось несколько новых лиц: рядовой Лукьянов, наконец, соизволивший покинуть часть и одарить нас своим присутствием, и еще пара незнакомых нам парней с других факультетов, - юморной крепыш Леня с международной политики и тихоня Кирилл, принадлежность которого, в силу его постоянного молчания, установить не удалось.

Припомнив Филины байки, я пригляделся к Леше и попытался уловить произошедшие с ним в армии изменения. На первый взгляд, все было в порядке, - рядовой Лукьянов топтался у беседки в майке «Doctor Who» и, так же, как и в мирное время, бурил взглядом землю у себя под ногами, погруженный, очевидно, в мысли об оставшихся на гражданке «дамах сердца». Но затем Леша вдруг захрюкал, зашмыгал носом, смачно харкнул куда-то в направлении противоположного берега и напоследок издал громкий кряхтящий рев, словно очнувшийся у Казанского вокзала после тяжелой пьяной драки бомж. Услыхав эти страшные звуки, солдатики сперва подпрыгнули от неожиданности, а затем, обнаружив их источник, восхищенно захохотали, - я же глядел на эту картину с отрешением и печалью и отказывался верить своим глазам. Что произошло с благородным и скромным поручиком Лукьяновым, - каким испытаниям и надругательствам его подвергли, чтобы всего за неделю разбудить в нем эту животную сущность? Неужто он теперь никогда больше не станет прятаться от девушек за машинами, нервно стиснув букет, а уверенно пойдет им навстречу, не отводя настойчивого жадного взгляда и небрежно помахивая плиткой «Альпен Гольда» и бутылкой дешевого портвейна, - а на излюбленных своих балах, вместо того, чтобы галантно, слегка поклонившись, протягивать дамам руку в белой перчатке, начнет лихо щипать их ниже талии, непочтительно громко травить пошлые байки и, нахально потрясая усами и упиваясь собственной безнаказанностью, лить себе в рот шампанское прямо из горла? Похоже, близкий к самоубийству рядовой Силко был прав: армия действительно лишает нас всего человеческого, - и много времени ей на это не требуется.

Но довольно о грустном, - не за этими душераздирающими откровениями мы приехали на озеро, а за новой порцией хорошего времяпровождения с нашими вечно голодными и словоохотливыми корешами-однокурсниками и их боевыми товарищами с кафедры. Когда мы начали выгружать из багажника пакеты с провизией, солдатня изменилась в лице, побросала свои недоеденные сухпайки и тут же ринулась уплетать гостинцы. Вопреки жизненному правилу о том, что «дважды в одну реку не войдешь» (чего не скажешь о граблях: на них, - особенно, если тебя зовут Николай Филипьев, - можно наступить и трижды, и четырежды), в беседке вскоре воцарилась ровно та же идиллическая атмосфера совместного общения и трапезы, которой я наслаждался минувшим днем. Предыдущей встречи будто и не было вовсе: мы продолжали бесперебойно обмениваться историями и обсуждать насущные темы, все так же метко шутили и так же громко смеялись, а Филя, все с тем же ребячьим любопытством, оценивающе щурясь, ходил вокруг ИЖа.

Помимо прочего, всплыли очень интересные подробности о рядовом Силко. По ходу разговора мы, несмотря на слабые возражения чуткого Коляна, еще разок проехались по армейской депрессии Глеба и его близкому к суицидальному состоянию, на что Леха невзначай заметил, дескать, «вчера на шашлыках Глеб был заметно веселее». Минуточку, - на каких таких шашлыках? Ну как же, - в части после присяги жарили шашлыки. А как там, простите, очутился рядовой Силко, который в это время должен был стоять на тумбочке во внеочередном наряде? На этот вопрос служивые, озадаченно почесав репы, ответить так и не смогли, - и даже Колян, услышав такие дела, задумчиво нахмурился. Немного подумав, он решил прояснить другой близкий к теме вопрос, - а что насчет 34 человек, находящихся в подчинении у рядового Силко, которыми он хвастался перед отъездом в армию в своем «Инстаграме»? Тут уж ребята совсем ошалели: никаких 34 подчиненных они за минувшую неделю в глаза не видели, сами в их число не входили, и вообще, - насколько им известно, в подчинении у рядового Силко находится лишь он сам. В общем, тут всем собравшимся стало ясно, что рядовой Силко, похоже, много привирает. И с этих пор к стандартным армейским хэштегам ребят (они, разумеется, даже будучи в армии продолжали вести активную жизнь в социальных сетях и делиться своими впечатлениями с друзьями и подписчиками) прибавилась пара новых, - «# силкопроебался» и «# силкоопятьпроебался».

Мы, наверное, могли бы еще долго торчать в беседке и потешаться на злоключениями рядового Силко, но в какой-то момент небо над озером заметно потемнело, все теплые летние краски куда-то попрятались, а вскоре вдалеке недвусмысленно загромыхало. Было ясно, что намечается нешуточная гроза, и оставаться на берегу казалось не самой разумной идеей, - хлипкая тесная беседка, в которую наша банда даже полностью не помещались, вряд ли защитила бы нас от шквального ливня. Выход был только один, - нырнуть в ИЖ и заодно отвезти ребят обратно к части: но как можно всемером разместиться в маленькой и отнюдь не славящейся своей тяговой силой машинке, рассчитанной всего на четырех (и, желательно, не самых упитанных) пассажиров?

У нас это удивительным образом получилось: мы с Коляном заняли свои привычные места на передних сиденьях, а солдатню умудрились целиком упихнуть на заднее, - Леха, Кирилл и Димас сели, как люди, и вплотную прижались друг к другу, а Леня и Филя (на правах самого юморного и самого борзого члена отряда соответственно, - то бишь, самых жизненно важных для его функционирования фигур), сгорбившись и уперевшись затылками в потолок, уселись у них на коленях. Со стороны наша под завязку набитая солдатней машина, наверное, выглядела невероятно комично, но мы на сей счет совершенно не переживали: все сидевшие внутри были страшно собой горды, поскольку решили непростую, спонтанно поставленную задачу максимально быстро и эффективно (ну и, пожалуй, эффектно). В брошенной нами беседке тем временем невесть откуда возникла троица симпатичных нимфеток, заметив которых, солдатня немедленно позабыла о своей достойной уважения смекалке и, скучковавшись, мечтательно воззрилась на пришелиц через лобовое стекло. Леня даже поинтересовался, нельзя ли и их как-нибудь запихнуть в ИЖ.

Ехал перегруженный и испытывающий заметный крен на задницу ИЖ с трудом, но не сдавался. Кое-как вырулив с размытых дождем, петляющих лесных тропинок, ведущих к озеру, и выехав на жуткую мулинскую дорогу, Колян неожиданно для всех включил садиста и, не сбавляя скорости, помчался по ней напрямик. Стало очевидно, что отвалившийся вчера и ныне болтающийся под капотом на худосочной проволочке и честном слове аккумулятор ничему его не научил (как, впрочем, и многие другие ошибки, совершенные Коляном за его богатую на события жизнь). ИЖ тяжело подпрыгивал на каждой рытвине, сидящие сверху солдатики охали и бились головами о потолок, Димас возмущенно заверещал, а придавленный Филей Леха ревел своим бомжацким кличем. Наш садюга-водитель, однако, на все эти крики, жалобы и стоны внимания не обращал, - он продолжал, довольно скалясь, давить на педаль газа и лишь время от времени издевательски бросал страдающей на заднем сиденье солдатне:

- Да чего вы? ИЖ - это Монстр Бездорожья.

Внезапно из-за ближайшего поворота, подняв огромную волну дождевой воды, вынырнул огромный военный «КамАЗ»: он на полной скорости несся нам навстречу, обращая на внушительные дорожные ямы не больше внимания, чем гуляющий по лесу человек – на давимых им муравьев. Мы с ребятами тут же хором заорали:

- Вот, - вот Монстр Бездорожья!

Опешивший от неожиданности Колян очнулся и резко крутанул руль в сторону, - в последний момент мы успели убраться с пути грузовика, и он невозмутимо, не сбавляя скорости, пронесся мимо. Казалось, что, если б не своевременная реакция Коляна, «КамАЗ» спокойно проехал бы прямо по ИЖу, и ни его водитель, ни он сам, не обратили бы на это решительно никакого внимания. Разжевывать это Коляну не пришлось, - он, все еще слегка ошалевший после случившегося, убрал ногу с педали газа и всю оставшуюся дорогу бережно объезжал каждый камушек и каждую трещинку в асфальте.

К тому моменту, когда мы доехали до части, дождь благополучно закончился. Дело шло к вечеру, но возвращаться в казарму солдатне было еще рано, - поэтому мы уселись на тактически расположенных неподалеку от части лавочках, в тени деревьев, и продолжили общение, попутно уничтожая оставшиеся запасы эвакуированной из беседки пищи. Вскоре из Мулино к нам прибыло нагруженное пакетами подкрепление: Вакка, Бегер, Еремиев и еще одно новое лицо, - крепыш Вова, который о своем факультете также предпочел умолчать (ну или я просто эту не столь важную информацию позабыл, - тоже не исключено). Следом пришел и незваный, но весьма тепло встреченный гость, - бездомный, но чудовищно приветливый пес, подозрительно похожий на того Полкана, который поздравлял всех с давно минувшим Днем пограничника на въезде в поселок. Пес умел давать лапу и жрать все, что ему дают (впрочем, как и все собравшиеся), поэтому быстро влился в компанию.

Постепенно наши запасы тем для беседы (чего не скажешь о запасах пищи) начали иссякать, - в конце концов, мы провели с нашими служивыми практически два полноценных дня, и рано или поздно это должно было случиться. Отдельные костерки разговоров еще продолжали тлеть, но, в целом, народ уже заскучал и попросту страдал фигней. Я и еще несколько ребят подкармливали пса колбасой и семечками и обсуждали впечатления от просмотра «Святых из трущоб». Филя, лениво развалившись на лавочке и скромно потупив взор, затирал о подвигах и достижениях своего героического дедушки. Вакка бегал от одного присутствующего к другому и делился со всеми своим возмущением от только что прочитанной новости о том, что Том Круз выставил на продажу за 30 000 долларов золотую копию экскрементов своей дочери. Вова и Еремиев попытались вдвоем перекинуть Бегера через плечо, но не выдержали его веса, уронили бедного Бегера на землю, а сами столкнулись лбами. Димас шманал Коляна, - поочередно доставал из его бездонных карманов вещи и про каждую, полным мрачной угрозы голосом пограничника, изъявшего целый мешок героина, спрашивал: «Что это?». Когда же Колян, смущенно посмеиваясь, попросил его остановиться, Димас схватил его за руку и, замахиваясь ею на себя, завопил:

- Нападение на военного! Нападение на военного!

Так мы и просидели до самого вечера. Но вот солнце пошло на сближение с горизонтом, деревья, ворота части и сторожевые вышки окрасились в дразнящий рыжий цвет, и нам пришла пора расставаться: на сей раз – уже на долгих три недели. Напоследок мы сделали несколько общих фотографий (Полкана тоже пригласили в кадр), а затем повели солдатню сдаваться. Мы довели ребят до самых ворот и только там, наконец, начали жать друг другу руки и обниматься. То был момент несомненно приятный и эмоциональный, но все же грустный, - просто было очевидно, что со многими из наших товарищей мы не увидимся намного дольше, даже по прошествии трех недель.

Один из памятных снимков на лавочке. Позади лавочки (слева направо) - Вова, Димас, Помятый Автор и (на безопасном расстоянии от пропахшего ночью в ИЖе Автора) Кирилл. На лавочке сидят (тоже слева направо) Вакка, Леня, Филя, Колян и Бегер. На коленях у них - рядовой Еремиев и самодовольный поручик Лукьянов.

А как иначе, - ведь не все мы были близкими друзьями. Со многими мы были просто приятелями, а сваями, на которых держалась эта шаткая дружба, - разумеется, насыщенная личной симпатией, но все же работающая по принципу «столкнулись в коридоре - пообщались», - являлся журфак. Общие пары, задания, прогулы, пьянки во дворе, - все это было прекрасной почвой для сиюминутного общения: но теперь, когда двери журфака захлопнулись, оставив нас, - радостных, но в то же время слегка озадаченных и смятенных, - на крыльце и лишив нас некоего общего вектора движения, мы понимали, что пойдем в разных направлениях и со многими нашими приятелями (сколь симпатичны бы они нам ни были) больше не пересечемся. Ну вот просто не настолько мы друг в друге нуждаемся, чтобы делать лишнее усилие ради встреч, которые прежде происходили как-то сами собой. Возможно, это прозвучит жестоко, но мы ведь и в Мулино приехали отнюдь не ради всех наших однокурсников. Колян в первую очередь хотел повидать Глеба, я – Димаса: а остальные просто заодно оказались здесь же. Мы были искренне рады со всеми повидаться и прекрасно провели время, - однако правда в том, что, например, специально ради Вакки или Еремиева мы сюда бы не поехали. Это не эгоистично, не черство, - это жизнь: в ней есть друзья, а есть приятели. И с некоторыми из них мы в тот момент виделись последний раз.

Так или иначе, наше прощание было непривычно теплым, - практически без стандартных шутеек, уколов и общей атмосферы безалаберности. Даже Димас, - пожалуй, последний человек, от которого я рассчитываю увидеть искреннюю человеческую эмоцию (приятную эмоцию, - злился, насмехался и скупился он всегда искренне), - и тот расчувствовался.

- Я, когда вернусь из армии, - сказал он мне на прощание. – Обязательно проставлюсь вам с Коляном пивом.

Я не поверил: наученный горьким опытом, я знал, что, уж коли Димас проставляется, бесплатным будет только первый стакан и общая тарелка с закуской, которой сам он схомячит больше всех, - ну а дальше все за свой счет, господа. Но Димас в ответ покачал головой.

- Ты не понимаешь, - произнес он хорошо поставленным драматичным голосом. – Армия сделала из меня другого человека. Раньше я не ценил то, что у меня есть. Но теперь я буду к вам намного добрее.

Потом подумал немного и все же честно добавил:

- Где-то неделю.

Глава восьмая, в которой ИЖ терпит бедствие

Все хорошее рано или поздно либо просто заканчивается, либо уравновешивается эквивалентным количеством дерьма. Вот и нам, в обмен за лишний день, проведенный с солдатней, предстояло провести весь оставшийся вечер и всю ночь в компании Кати и Геры. Пора было ехать обратно в Москву, - и, хотя я на полном серьезе считал, что будет вполне справедливо бросить наших попутчиков в Новгороде (в конце концов, уехать из него можно не только на ИЖе, - что-нибудь сообразят), Колян твердо решил, что вернемся мы в том же составе, в каком и приехали. О вчерашнем предательстве он к тому времени не просто благополучно забыл, а выкинул его из головы напрочь и теперь сгорал от нетерпения сфотографироваться перед отъездом с Катей и Герой на фоне каких-нибудь местных достопримечательностей.

На обратном пути от части мы отчего-то сильно заплутали и никак не могли отыскать выезд на шоссе. До того сильно заплутали, что вместо него нашли некую соседнюю воинскую часть, о существовании которой даже не подозревали. Ситуация накалялась, - в любой момент местные генералы и полковники могли решить, что наш ИЖ как-то подозрительно долго нарезает круги около вверенных им объектов, и выслать за нами БТР, - поэтому, от греха подальше, мы решили спросить дорогу у скучающего солдатика, в полном одиночестве охранявшего обнаруженную нами часть. В итоге кое-как разобрались и кое-как же выбрались.

В Новгород мы вернулись уже затемно. Катя и Гера дожидались нас в условленном месте, на парковке торгового центра, в котором еще утром мы с Коляном приводили себя в порядок после незабываемой ночи в ИЖе, - слава богу, без Ивана. Припарковавшись, Колян тут же выскочил из машины и радостно кинулся им навстречу, - расспрашивать о том, как прошел их день, и делиться собственными впечатлениями. Я же заглушил музыку, которая всю обратную дорогу еще хоть как-то отгоняла от меня мрачные мысли о предстоящей встрече с попутчиками, и, оставшись в тишине, почувствовал, что мое настроение резко падает. Не то чтобы для этого было какое-то веское основание, - просто на контрасте со свежими воспоминаниями о прекрасно проведенном дне, ночную поездку с Катей, Герой и оживленно щебечущим с ними Коляном, во время которой мне даже не удастся забыться в любимой музыке, я совершенно не предвкушал.

Однако так все и произошло: мы ехали по хорошо освещенным, но не шибко оживленным улицам Новгорода, Колян оживленно щебетал с рассевшимися на заднем сиденье Катей и Герой, а я, не имея возможности забыться в любимой музыке, кис на своем месте штурмана. Самым простым решением было бы постараться уснуть, - но для моего, за четыре года привыкшего к ночному бдению студенческого организма время было еще слишком раннее, и вдобавок, даже в текущей ситуации, столь откровенный демарш казался мне неуместным: поэтому я просто глазел в окно, на пролетающие мимо полупустые улочки и пытался отвлечься на посторонние мысли. Прежде, чем зажмуриться покрепче и постараться призвать спасительные сновидения, надо было хотя бы дождаться, когда мы покинем город: но покатушки по Новгороду упорно продолжались, - Колян все никак не мог определиться, какая местная достопримечательность лучше всего подходит для памятного снимка.

Выбор был, в принципе, невелик: книжный магазин и какая-либо из «Высших школ экономики» на достойных кандидатов не тянули, Ту Самую Шаурму нужно не фотографировать, а есть, за поездку на канатной дороге – платить. Оставался лишь один вариант, – кремль.

В кремле Колян и компания проторчали столь же долго, - определившись с самой достопримечательностью, они теперь никак не могли решить, с какой точки и какого ракурса фотография получится достаточно памятной. Ничем им помочь я не мог, - я вообще с ними не пошел и остался сидеть в ИЖе. Подозреваю, что в их горящих радостным блеском глазах я выглядел редкостным сычом и, как говорят наши заокеанские братья-студенты, «парти-пупером», но вести себя иначе у меня не получалось: от одной лишь мысли, что я пойду с Катей и Герой в кремль и буду вместе с ними, все еще весьма помятый и несвежий после ночи в ИЖе, корчить веселые гримасы и делать памятные селфи, мне становилось глубоко противно.

Уже по возвращению из поездки мы с Коляном неоднократно спорили об этом поступке Кати и Геры. Колян соглашался, что повели они себя не особо красиво и вместе со мной посмеивался над дикостью той ситуации, однако в то же время считал, что она не перевешивает всех их хороших качеств, - он-то, в отличие от меня, знал ребят еще с первого курса и сохранил об их совместных встречах и поездках исключительно приятные воспоминания. Возможно, он и прав, - в конце концов, и до, и после эпизода грубого кидалова, приключившегося во дворе Иванова дома, Катя и Гера ни в каких иных скверных поступках уличены не были (если не считать еще одну ситуацию, которая лично для меня поставила в этом вопросе точку, - но о ней я на тот момент пока даже не подозревал). Да, - Катя немного раздражала меня своей наигранной фобией дорожных происшествий, и в обществе незнакомых ей людей могла бы вести себя и повежливей (пускай даже, она и пригорюнилась из-за того, что ее долгожданная встреча с Глебом не состоялась), - но это ж разве серьезные грехи? Однако я человек старой школы, и, на мой взгляд, друзья познаются не в шумном застолье и не в прогулках по парку, а в беде. Забудем меня, - со мной Катя и Гера впервые познакомились в вечер пятницы и уже вечером субботы звать меня в гости к своему другу были не обязаны (есть, конечно, и такое понятие, как элементарные правила вежливости, но насколько они применимы по отношению к посторонним, - каждый решает для себя сам), - но Коляна они называли своим другом и не просто бросили его в беде, а сами же эту беду ему и создали. Как человек, чьи глаза не были застланы четырьмя года знакомства и вытекающими из них оправданиями, я считал, что смотрю на эту ситуацию более-менее объективно, - и, по моему более-менее объективному мнению, с друзьями так не поступают.

Уф, - вроде выговорился.

Впрочем, тогда я и не подозревал, что накопившиеся во мне гнев и агрессивное возбуждение вскоре будут направлены в совершенно неожиданное русло.

Переворошив каждый уголок кремля, Колян и компания, наконец, выбрали достойный фон, сделали свой памятный снимок и вернулись к машине. Пора было сказать Новгороду «бай-бай» и ехать в Москву. Но, когда ты с Коляном, все отнюдь не так просто, как кажется, и даже самые обыденные вещи способны внезапно обернуться приключением. В данном случае Колян вдруг решил, что уезжать из города той же дорогой, по которой мы в него въехали, - слишком банально и скучно, и, заручившись одобрением и поддержкой Геры, проложил на навигаторе более интересный маршрут. Я вяло запротестовал, - обычно я всей душой за разнообразие, но в тот момент, по причине вышеупомянутого скверного настроения, хотел покинуть Новгород как можно быстрее, - однако мой скромный бунт был сию же минуту подавлен, и ИЖ, разок недоверчиво заглохнув, поехал по новому, менее банальному и скучному маршруту.

Очень скоро мы очутились посреди глухой безлюдной деревни, которая, впрочем, судя по карте, не только оставалась частью Новгорода, но даже не являлась его окраиной. Осторожно, стараясь не задевать бортом подгнившие изгороди, ИЖ крался по узким темным улочкам навстречу своей непонятной, находящейся где-то за пределами экрана навигатора судьбе. Колян сосредоточенно сопел и, предельно вытянув шею, пытался разглядеть в простирающемся впереди тумане войны дорогу, в мыслях своих, вероятно, уже неоднократно пожалев о принятом решении. Попутно он не переставал дивиться тому, что в деревне проложены трамвайные рельсы, - такие же с виду заброшенные и бесполезные, как и в остальных, более цивильных районах город. Вроде бы ничего необычного, но я Коляна прекрасно понимал, - глядя по сторонам, нетрудно было забыть, что ты, вообще-то, находишься в XXI веке, и невольно порадоваться, как быстро красные проложили пути снабжения на захваченной территории.

За навигатор, дабы не отвлекать Коляна от прощупывания впереди лежащей дороги, отвечал Гера, - подавшись вперед, поближе к Колиному уху, он напряженно вглядывался в экран телефона, словно подводник в гидролокатор, и время от времени нарушал повисшую в машине тишину предупреждением о следующем повороте.

Все это время я сидел тихо и, напрочь позабыв об испорченном настроении, наслаждался зловещей атмосферой и с неподдельным интересом ожидал, чем этот наш марш-бросок на цыпочках через Деревню Призраков закончится. Но после очередного, бог знает какого по счету, Гериного «Направо» мне стало немного не по себе, - я обратил внимание, что закуток, в сторону которого послушно свернул Колян, выглядит как-то подозрительно тупиково.

- Колян, если мы туда заедем, обратно уже не выедем… - осторожно подал я голос, но было уже слишком поздно: как следует покидав нас по салону, ИЖ сорвался с высокого бордюра, въехал в столь полюбившиеся Коляну трамвайные рельсы и намертво в них застрял.

Отчаянные махинации Коляна с педалями и коробкой передач ни к чему не привели, - машина с места не трогалась. Монстр Бездорожья всегда отличался низко посаженным пузом и для подобных трюков не годился, - по всей видимости, пресловутые рельсы оказались для него высоковаты, и теперь он повис на одной из них, уперевшись в нее дном и слегка оторвав задние колеса от земли. Как говорится, «жил грешно и умер смешно».

Во второй раз за поездку мы были вынуждены спешно покинуть машину. Катя вновь заистерила, - хотя в данном случае несколько запоздало: дорожно-транспортное происшествие уже благополучно состоялось. Немного подышав ночным воздухом и успокоив взыгравшие нервишки, мы решили провести экстренный совет в Филях. Перспектива вырисовывалась пресквернейшая: провести всю ночь в жуткой безлюдной деревне, в которой не то что тягача или джипа с крепким тросом, - даже какого-нибудь местного старожила Деда Васи, который, приняв для храбрости стопочку, крякнет, хлопнет в ладоши, скажет «Спокуха, - ща все сделаем» и одним пинком заштопанного валенка высвободит ИЖ из ловушки, - поблизости не наблюдалось (о том, что мы де-факто все еще находимся в Нижнем Новгороде и можем призвать себе на помощь эвакуатор, мы как-то забыли, - уж больно сбивал с толку окрестный пейзаж). Нашу невезучую компанию она совершенно не прельщала, - тем более, что троим из нас утром нужно было выйти на работу, - поэтому выход из сложившейся ситуации намечался только один: толкайте, Шура, толкайте, - и молитесь, чтобы машина оказалась на свободе раньше, чем вы схлопочете грыжу.

Следуя заветам поручика Лукьянова, мы поставили нашу Прекрасную Даму прохлаждаться в сторонке, а сами втроем налегли на ИЖа. Мы с Герой толкали его в задницу, а Колян, приоткрыв дверь водительского места, уперся плечом в корпус. Раз, два, ВЗЯЛИ!

Первая попытка не принесла никаких ощутимых результатов, кроме тревожных всхлипов сочувствующей нам в сторонке Кати. Со второй попытки мы, изрядно покраснев и вспотев, протащили ИЖ дном по рельсу (от раздавшегося скрежета Колян болезненно втянул голову в плечи), но начинавшийся за трамвайными путями пригорок помешал нам загнать на рельс и задние колеса. Бог любит троицу, но заметно недолюбливает Коляна и всех, кто оказался с ним рядом, - поэтому с третьей попытки мы вызволить ИЖа опять не смогли. «Ну, ребят, - давайте», - подбодрил нас Колян, и вдохновленные речами нашего лидера, мы набросились на ИЖ с новыми силами, закряхтели, заревели и, с четвертой попытки, загнали его задними колесами на рельс и тут же вытолкнули на противоположную сторону.

Космический Ковбой был свободен. Последний толчок поставил жирную точку в этой истории. Мы отошли от ИЖа и повалились на шпалы, - все было кончено.

Спустя пару минут после спасения ИЖа. Гера и Выдохшийся Автор заделывают нервы никотином. Колян все еще не пришел в себя.

Глава девятая, в которой Катя и Гера преподносят нам еще один сюрприз

Полюбовавшись звездным небом и покурив, мы залезли обратно в Монстра Бездорожья и продолжили наш путь. Самое забавное, что уже буквально за следующим поворотом деревня внезапно закончилась, и нашим глазам вновь предстал стандартный городской пейзаж. Я ведь говорил уже, что Нижний Новгород – город удивительных контрастов, похлеще этого вашего Стамбула? Да и, Колян, надо сказать не обманул, - назвать новый маршрут банальным и уж тем более скучным было никак нельзя.

После ожесточенной схватки с трамвайным рельсом мы чувствовали себя выпотрошенными и помятыми. Мне и нашим попутчикам было, в принципе, все равно, - нам в любом случае оставалось только поудобнее устроиться в креслах и наслаждаться успокаивающей дорожной тряской, - а вот Коляну эта лишняя трата энергии ничего хорошего не сулила: ему как единственному обладателю водительских прав предстояло в одиночку, в течение всей ночи вести машину прямиком до Москвы (остановка у Катиной бабушки на сей раз не предусматривалась). Это был единственный огрех нашего прекрасного плана на выходные, и, - как и в случае всех припасенных напоследок огрехов прекрасных планов, - горечь этой пилюли, изначально казавшаяся несущественной, стала очевидна только в самый последний момент. Но деваться было уже никуда: часики безжалостно тикали, помочь Коляну мы ничем не могли, поэтому, как поется у «Beatles», - «boy, you’re gonna carry that weight».

Как мы выезжали из Новгорода, - уже, честно говоря, не помню: к тому времени на меня накинулась раззадоренная усталостью сонливость, которую я дожидался с распростертыми объятиями еще с момента встречи с Катей и Герой, и, немного поборовшись с нею для приличия, я довольно быстро сдался и уснул. Пару раз, помнится, выныривал из пучины сновидений, но вскоре со спокойной душой погружался обратно. Оба раза, что характерно, ИЖ находился в бездвижном состоянии: сначала у поста ГИБДД, где Коляна тормознули, чтобы заставить его дунуть в трубочку (что именно могло вызвать у ментов подозрения, Колян так и не понял, - то ли форма его черепа им не понравилось, то ли они решили, что водить ИЖ в 2016 году способен только беспробудный пьяница), а затем на обочине шоссе, где Колян притормозил сам, чтобы на полчаса прикорнуть.

Когда я проснулся окончательно, было уже светло, а мы стояли в пробке в Балашихе. Я лениво разлепил зенки, сладко зевнул, причмокнул, потянулся, по-кошачьи выставив вперед лапы, и улыбнулся переругивающемуся и злобно бибикающему за окном миру. Затем повернулся к Коляну, чтобы пожелать ему доброго утра, - и не на шутку испугался.

Выглядел Колян, мягко говоря, жутковато. Лицо его было сонным и невероятно одуревшим. Вцепившись в руль и подавшись всем телом вперед, он глядел на дорогу мутными пустыми глазами, иногда моргал, словно в замедленном режиме, и все время странно качал головой из стороны в сторону, практически в унисон с фиолетовой собачкой, стоящей для антуража на приборной панели. В карман его двери было заткнуто несколько смятых банок из-под энергетиков, которые, судя по внешнему виду потерпевшего, не особо-то ему помогли. Всякий раз, когда мы трогались с места и неспешно продвигались вперед в ритме пробки, ИЖ начинал пугающе елозить по дороге. Я обернулся и увидел, что Катя и Гера уже тоже бодрствуют, - однако выражения лиц они сохраняли самые невозмутимые и ужас, творившийся на водительском месте, никак не комментировали.

При виде столь жуткой обстановки остатки сна мигом улетучились. Первой моей реакцией было предложение немедленно съехать к обочине (ну, настолько немедленно, насколько позволит пробка) и устроить для Коляна привал, - но он в ответ лишь огрызнулся и заявил, что уже трижды устраивал себе привал и лучше себя от этого не чувствует. И вообще, - времени на привалы уже не остается: лучше как можно быстрее высадить Катю с Герой, доехать до дома и завалиться спать (и черт с ней, с этой работой). Спорить было бессмысленно, - аргумент звучал резонно, да и врожденное упрямство Коляна не стоило списывать с счетов, - но проблема, с которой мы имели дело, от этого никуда не испарилась: я понимал, что нужно что-то делать, иначе, с большой долей вероятности, мы все завалимся спать, не доезжая до дома, - навечно.

Остановить Коляна не представлялось возможным, - следовательно, надо было его оживить. Но как сделать то, что оказалось не под силу нескольким банкам энергетика, - разве можно тягаться с той ощутимой изжогой, которые они вызывают в желудках засыпающих водителей? Что, черт возьми, способно привести этого мутанта в чувства даже, когда он находится в столь плачевном состоянии?

Пока мы находились в пробке, она несколько сдерживала одурелый пыл Коляна и не оставляла ему пространства для маневра, - однако рано или поздно пробка должна была закончиться, и тогда мы заелозим по дороге так, что уже никакие отрезвляющие возгласы и удары по водительскому плечу нас не спасут. Времени оставалось мало, - надо было срочно что-то предпринимать, пока впереди стоящие машины еще не покинули красную зону навигатора. Я спешно перебирал в голове разные варианты, но ничего стоящего придумать не мог, - мысли путались, спотыкались друг от друга и в панике носились по голове, и разглядеть в этой давке единственную верную идею никак не получалось. Ну же, ну же… А что, если?..

- Колян, - осторожно начал я, повернувшись к своему озверевшему соседу. – А как насчет бодрящей музычки, - а? Поставим «Sonic Death»… Ты же любишь «Sonic Death».

- О, - да, давай, - ответил он намного дружелюбнее.

Вот мы и докатились, - я сделал то, чего в иной ситуации не смог бы и представить: добровольно предложил включить «настоящих художников». Боже мой… Хотя все же не буду лукавить и делать вид, что пошел на страшную жертву: питерские рокеры-аутисты из группы «Sonic Death» - одни из немногих любимых Коляном исполнителей, к которым я и сам неравнодушен. Когда он впервые, невзирая на мои душераздирающие протесты, поставил мне их песни, я, просидев некоторое время с предвзятой кривой физиономией, был в итоге вынужден признать, что ребята весьма и весьма неплохи. Мое знакомство с ними произошло все тем же летом 2016-о, - только несколько раньше, вскоре после выпускного, - и тогда в их простой гаражной музыке и лиричных текстах, которые при большом желании можно было назвать «примитивными» (в первую очередь из-за того, что большинство их песен состояли преимущественно из двух-трех повторяющихся строчек и многочисленных протяжных завываний), я уловил нечто такое, что прекрасно вписалось по форме в мою пораженную первыми симптомами «кризиса молодого возраста» душу. Именно поэтому я записал себе несколько композиций «Sonic Death» на плеер. Как показала непростая ситуация, в которой мы очутились по приезде в Балашиху, - очень кстати: повыть вместе с «Сониками» Колян готов был в любой момент, - даже по сей день.

Песен у меня на плеере было немного, - всего шесть или семь: явно недостаточно, чтобы поддерживать жизнь Коляна до самого дома. Оставалось надеяться, что этой дозы «Ультразвуковой смерти» ему будет достаточно в принципе. Я подключил необходимое оборудование и, помолясь, запустил системы жизнеобеспечения, - в колонках раздался голос вокалиста группы, Арсения Морозова, завывающего об очередной неразделенной любви. Через некоторое время я взглянул на пациента и заметил, что он определенно идет на поправку: Колян порозовел, заулыбался и даже начал тихонько подпевать. Похоже, мы были спасены.

На заднем сиденье мое спонтанное решение не одобрили, - Катя заметно посмурнела, а Гера, заслышав в распеваемых текстах очередную, не отличающуюся большой художественной мыслью строчку, презрительно фыркал и посмеивался. Я, по правде говоря, недоумевал: то ли ребятам сзади было не очень видно, в каком невменяемом состоянии находился их водитель, то ли они всерьез считали, что эстетика намного важнее.

Пробка вскоре рассосалась, и ИЖ бодренько помчался вперед по освободившейся дороге. Из стороны в сторону он больше не елозил. Как я и предполагал, «Соники» свою программу отпели быстро, и, когда смолкло последнее «ууу-у-у», я опасливо покоился на Коляна, - мол, что дальше, босс? Колян к тому времени выглядел уже достаточно бодро (насколько это применимо к человеку, который просидел за рулем от самого Новгорода и за всю ночь поспал лишь полтора часа) и затребовал продолжения банкета, - уж коли не «Соник Смерть», так хотя бы просто что-нибудь веселенькое. Сказано – сделано: благо веселеньких песен у меня было много (по мнению именитого психолога Д.О. Журавлева, - даже подозрительно много). Заднему сиденью смена музыкального направления на более доисторическое также пришлась не по вкусу, - однако мне его мнение было совершенно по барабану.

Новых пробок на нашем пути больше не возникало, и уже совсем скоро мы въехали в Москву. Но то был не конец пути: мы заехали в город с восточной стороны, а маленькому ИЖу, чтобы, наконец, добраться домой, предстояло еще слегка обогнуть столицу и доковылять до Юго-Западного округа (Колян в то время квартировал со своей женой Олей, двумя соседками-лесбиянками и всем их домашним зверинцем на Мичуринском проспекте, неподалеку от главного здания МГУ).

Стали решать: где кого высаживать? Я вызвался доехать с Коляном до его дома, - хотел проследить, чтобы он добрался до кровати благополучно и по пути не сдох (тем более, что мне это было уже не впервой). Ну хорошо, - а где мы высадим Катю с Герой? На этот вопрос у них уже был готов ответ: у подъезда их дома, разумеется, - им ведь необходимо перед работой помыться и переодеться.

Чтобы объяснить, почему этот скромный ответ сразил меня наповал, мне стоит уточнить, что жили Катя и Гера тоже в Юго-Западном округе, но несколько ближе к окраине, чем Колян. То есть, чтобы доставить их до подъезда, Коляну следовало проехать мимо своего дома, доехать до дома Кати и Геры, а потом развернуться и катить обратно. И это при том, что он всю ночь просидел за рулем, дабы ни в коем случае не подвести ребят и доставить их в столицу вовремя, и к утру превратился в неадекватное животное, - в то время, как Катя с Герой всю ночь мирно спали на заднем сиденье. И при том, что никакого объемного и увесистого багажа, с которым в метро, автобус или иной общественный транспорт даже не сунуться, у Кати с Герой не было: всего лишь пара легких рюкзачков, - ну и, конечно же, их эго.

Ситуация повторялась: Колян на выдвинутые условия согласился (хотя я сомневаюсь, что о них он тоже знал заранее), а я промолчал и отстаивать права друга не стал, о чем позже сильно жалел. Трактовать Новгородское Предательство можно по-всякому, - что Катя и Гера имели полное право пообщаться со старым корешем наедине, что Иван вовсе не обязан был пускать в свою квартиру посторонних, - но в данном случае безобразное отношение наших попутчиков к своему «другу» было очевидным, и их следовало осадить. Но я не осадил, - лишь возмущенно покачал головой, сердито зыркнул в зеркало заднего вида и прибавил громкости. Теперь я понимаю, что то было однозначно неправильное решение.

Так или иначе, Колян повиновался воле друзей и послушно довез Катю с Герой до подъезда их дома. Когда наши попутчики вылезли из машины и немного задержались, чтобы попрощаться, он обратил внимание на недовольное лицо Кати, все еще не оклемавшейся после знакомства с творчеством Арсения Морозова, и, наклонившись к окну, извиняющимся тоном произнес:

- Если мы вас с Андреем чем-то обидели, вы уж нас простите.

«О боже,» - только и подумал я. – «Зачем ты это сказал? Ну зачем?» В этот момент мне захотелось дать Коляну пощечину и привести его в чувства. Но как можно привести в чувства человека, который и так уже находится в относительно здравом уме и трезвой памяти?

Обратно к дому Коляна мы доехали без происшествий, - в то зомбическое состояние, в котором я застал его с утра, он больше не впадал, но я все равно, на всякий случай, трещал без умолку, чтобы создать не располагающий ко сну шумовой фон. Ну и музыку, конечно же, не выключал, - так оно было лучше для всех.

Во двор Колян заезжать не стал, - вместо этого он припарковался у близлежащего магазина, чтобы предварительно купить Оле цветы: в тот день была годовщина их свадьбы. А еще, как я понял, цветами он намеревался немного загладить свою вину, - во время нашего путешествия Коляну пришлось потратить изрядное количество денег из их общих сбережений на еду и бензин, и он неоднократно повторял, что по приезде «Оля его убьет». Что ж, - своевременно преподнесенный букет в честь годовщины свадьбы существенно повышает шансы на выживание: судя по тому, что Колян после того утра понедельника остался в живых, его хитрый план сработал. Хотя возможно, что Оля все-таки убила его, и, дабы не тревожить общественность, наняла двойника, - мне всегда казалось подозрительным, что с тех пор Колян на многих фотографиях идет с нами не в ногу и смотрит в противоположную от всех сторону.

Напоследок Колян заметил, что ИЖ ведет себя как-то странно, - похоже, изматывающая дорога до Новгорода и обратно, вкупе с разъездами по Мулино и двумя производственными травмами, все же наложила на него свой отпечаток. Но разве ж нашего ИЖа так просто убьешь? Он показал себя молодцом, а любой его недуг, как показывала практика, непременно излечат в автомастерской, - главное, чтоб изоленты хватило.

На том мы с Коляном и порешили. А затем пожали друг другу на прощание руки и разошлись: Колян занырнул в магазин, а я, бодро потрясывая сумкой с не пригодившимися мне вещами, поплелся по Ломоносовскому проспекту к метро. В небе светило палящее летнее солнце, прохожие бросали на мои спутанные волосы и одеревеневшую одежку брезгливые взгляды, но настроение мое было прекрасным.

Еще одно замечательное путешествие, - и в какой непростой, полный переживаний и тревоги период моей жизни. Сколько их еще будет, - черт его знает: но это определенно удалось.

На днях обязательно надо будет написать о нем, - материала и впечатлений должно хватить на полноценную повесть.

Да, - как-нибудь на днях…

Кода

Спустя несколько дней после поездки Колян написал мне, что ИЖ умер. Монстр Бездорожья собрал все свои силы в кулак, чтобы не подвести нас во время путешествия до Новгорода и обратно (расстояние, которое он прежде без единой фатальной поломки никогда не преодолевал), но теперь, отмучавшись, напрочь отказывался заводиться и куда-либо ехать.

Хоронить ИЖа, как оказалось, было еще рано, - экстренная эвакуация до ближайшей автомастерской, сотрудники которой при виде столь древней и пользующейся дурной репутацией машины не впадали сразу же в смятение, все-таки привела его в чувства. Но прежним ИЖ уже не был: он стал гораздо чаще ломаться и глохнуть, в мастерских проводил времени значительно больше, чем на дорогах, а его содержание начало обходиться Коляну в суммы, несовместимые с жизнью. В конце концов Колян (которому я и сам неоднократно повторял, что ИЖей следует чинить так же, как и всю отечественную технику, - с помощью водки, удара ноги и «Еб твою мать!») повез свою многострадальную машину к главному эксперту в этом вопросе, - своему алкашу-отчиму. Тот водки выпил, с ноги вломил, «Еб твою мать!» крикнул – и сжег ИЖу двигатель. Круг замкнулся: отчим машину подарил и сам же ее убил.

После этого вариантов дальнейшего развития событий осталось всего два: либо покупать новую машину, либо практически с нуля ремонтировать старую. По предварительным подсчетам Коляна, оба варианта обошлись бы ему одинаково дорого, поэтому более разумным он счел первый, - купить себе новую, более покладистую машину, а над ИЖом, аки безумный Виктор Франкенштейн над своим чудовищем, больше не биться. В итоге он приобрел себе подержанный «Сузуки» (с которым нахлебался говна втрое больше, чем с ИЖом, - но это уже совсем другая история), а останки Космического Ковбоя выставил на продажу на «Авито» и, несмотря на неоптимистичные прогнозы, втюхал их какому-то извращенцу за 15 000 рублей. Так бесславно оборвалась жизнь нашего верного друга ИЖа.

Он был не идеален (далеко не идеален), но воспоминания о нем сохранились преимущественно теплые и приятные. Даже его нескончаемые поломки и капризы мы с тех пор поминаем не с негодованием и вздохами облегчения, сопутствующими благополучно оставшейся позади проблеме, а исключительно с умилением и смехом, как и всякие возникавшие во время наших поездок неудобства и казусы, превращавшие их в незабываемые приключения. Символично, что ИЖ приказал долго жить вскоре после окончания нашего обучения на журфаке, - его смерть обозначила конец Прекрасной Эпохи студенческого разгула, спонтанных путешествий и беззаботных дней, когда мы и наши товарищи-однокурсники могли еще не особо задумываться о сюрпризах завтрашнего дня и, наигранно причитая, брести по последней дорожке, проложенной за нас нашими семьями, учителями и предыдущими поколениями, прежде, чем, наконец, очутиться в широком поле, в котором мы вдруг оказались вольны идти туда, куда нам самим заблагорассудится. ИЖ честно преодолел все кочки и вписался во все повороты этой дорожки, а очутившись в поле, проехал немного вперед и остановился навсегда: дальше вы, ребята, без меня, - все равно вам всем в разные стороны.

Так куда же, спрашивается, разбрелись все эти ребята?

Колян вскоре развелся со своей женой, переехал сначала в Новокосино, а потом в Щербинку, завел себе одиннадцать крыс и, сменив еще множество откровенно скотских работ, в итоге осел на должности старшего контент-менеджера в «Яндекс. Образовании». В магистратуру он поступил, - вновь на журфак, - но, в силу занятости и заметного отсутствия на факультете знакомых лиц, посетил буквально пару занятий, затем забил на учебу и после первой же сессии (на которой он даже не присутствовал) был отчислен. Однако в армию Колян так и не загремел, - откосил по дурке (в этом ему юридическая помощь Бегера совершенно не понадобилась). Из всей нашей университетской компании он дольше всех испытывал жизненные трудности, а также страдал от «кризиса молодого возраста», но теперь, похоже, его жизнь налаживается к лучшему. После путешествия в Новгород мы с Коляном еще неоднократно устраивали себе дорожные приключения, - мотались вдвоем в города, где ему приходилось работать, перевозили вещи его матери и наших меняющих квартиры знакомых, назвавшись в память об усопшем друге «ИЖ и ко», - однако повторить размах той летней эскапады нам больше не удавалось, и с каждым годом наши поездки случаются все реже и реже.

Димас, вернувшись из армии, не был к нам добрее ни дня и пивом так и не проставился, - впрочем, мы на это особо и не рассчитывали. В магистратуру он поступил тоже на журфак, но, в отличие от Коляна, отсидел там полный срок и попутно отомстил факультету за четыре платных года обучения, высосав из него всю материальную помощь, какую смог, съездив за его счет в Хорватию на полгода и напоследок невесть каким образом урвав себе красный диплом (по слухам, ректор Садовничий, вручив ему диплом и пожимая на прощание руку, прошептал Димасу на ухо, чтобы тот больше на территории МГУ никогда не появлялся). После этого Димас пустился в одиссею по различным, специализирующимся на Интернет-маркетинге конторам, о которых особенно не распространяется. Изредка он звонит мне в максимально неподходящее для разговоров время, долго кряхтит в трубку и предлагает встретиться, - иногда нам это даже удается.

Поручик Лукьянов, несмотря на мои опасения, после армии не оскотинился и быстро обрел привычный облик. Подробности о своей личной и профессиональной жизни он тщательно скрывал (но мы к этому давно уже привыкли), а количество встреч с нами постепенно аккуратно сокращал, - пока, наконец, минувшим летом не перестал выходить на связь вовсе. Меня это, честно говоря, не особо удивило: я всегда подозревал, что в глубине души учтивый и сдержанный Леша нашу шумную, грязную и охочую до всяких небезопасных затей компанию недолюбливает, - с тех самых пор, как загремел с нами в ментовку на втором курсе за распитие в общественном месте, - и, избавившись от необходимости видеться с нами ежедневно, благополучно начал жизнь с чистого листа.

Сведений о жизни Фили на гражданке до меня тоже доходило немного, - я с ним по возвращению из Новгорода больше лично не пересекался. Некоторое время в жидких остатках нашей компании циркулировала новость о том, что он женился на одной из первых красавиц курса: весь цимес заключался в том, что в годы бакалавриата эта девушка была известна своими строгими требованиями к претендентам на ее руку и сердце (он должен быть богатым, спортивным, заботливым, смешным, - ну и так далее), а ее избранником в итоге оказался Филя, который, хоть и был весьма славным парнем, на идеального мужчину из влажных девичьих грез никак не тянул. Однако чего тут зубоскалить, - пути любви, в конце концов, неисповедимы, и как бы ни был велик авторитет разума, сердце в решающий момент редко прислушивается к его расчетливым схемам и принципам.

Вакка также вернулся в родные пенаты журфака и провел там время с пользой: сменил несколько подружек-китаянок, углубил свои знания китайской культуры и языка и, воспользовавшись, вероятно, той же хитрой схемой, что и Димас, обзавелся под конец стильным красным дипломом. Дальнейшие его передвижения по игровому полю жизни мне зафиксировать не удалось, - уж больно хаотичными они были. Известно лишь, что Вакка немного пожил в Китае, уделил немало времени постижению своих еврейских корней и традиций, содержал китайский киноклуб при книжном магазине «Шанс Боку» (на его сеансах, плавно перетекавших в застолья в баре «СПБ», я бывал частым гостем), а потом успешно поступил в Шанхайский университет и вновь укатил в Поднебесную. Неполная, но, пожалуй, самая впечатляющая из пост-университетских биографий наших однокурсников.

Глеб со своей армейской депрессией все же справился и стреляться не стал, но по возвращению из армии его ожидали новые потрясения и трудности. Он устроился в некое престижное издание и начал получать за свои труды огромные деньги, однако возможности потратить их на что-либо не имеет, поскольку работает практически без выходных, задерживается допоздна и порой ночует прямо в офисе, перед сном утирая слезы пятитысячными купюрами. На сегодняшний день, насколько мне известно, он страшно богат, но в то же время страшно несчастен. Колян, продолжающий иногда навещать Глеба и ездить с ним за город, пытается доказать мне обратное и даже предъявляет снимки, на которых рядовой Силко выглядит вполне довольным и беззаботным, - но я-то знаю правду.

Что сталось с Еремиевым, - мне, по правде говоря, не известно. Единственный человеком, способным пролить свет на его судьбу, является поручик Лукьянов (в бытность свою студентом журфака он поддерживал с Сашей более тесные отношения, чем мы), однако Леха, как я уже писал ранее, канул в воду и прокомментировать текущее местонахождение своего товарища никак не способен.

То же касается Бегера, Лени, Вовы и Кирилла, - где они сейчас и чем занимаются, я совершенно не осведомлен. Могу лишь предположить, что Бегер, будучи человеком деловитым, обстоятельным и, надо признать, весьма обаятельным, достиг в юриспруденции немалых высот и сейчас сидит в шелковом халате на какой-нибудь роскошной приморской вилле, в обнимку с избалованной и пышногрудой женой-блондинкой, и занюхивает кокаин через долларовые купюры большого номинала.

Судьбой Кати и Геры сам я нисколько не интересовался, однако обрывочные сведения об их жизни временами всплывали в наших с Коляном беседах и вышеупомянутых спорах о поведении наших попутчиков в Новгороде и по возвращению в Москву. Например, мне стало известно, что на один из Колиных дней рождения Катя и Гера подарили ему то ли спальный мешок, то ли какое-то особо компактное одеяло, - «чтобы уютней спалось в машине», прокомментировали они с улыбками. Колян эту милую шутку, конечно же, съел и облизнулся, хотя я бы на его месте отбросил в этот момент все приличия и плюнул дарителям в лица. А не столь давно Катя и Гера поженились. Колян на правах друга семьи был приглашен на свадьбу, нажрался там, как скотина, и на свою беду сфотографировался на память с Катей, одетой в подвенечное платье, - после чего, в комментариях к опубликованному снимку, был засыпан поздравлениями и пожеланиями долгого счастья и вынужден был сделать на своей страничке официальное заявление о том, что невеста не его, и попросить умиленных поздравителей утихомириться.

Что же касается Новгородского Мясника Ивана, то он за минувшие годы успел угробить еще немало беззащитных женщин, но в конце концов полиция вышла на его след и разоблачила маньяка. В ходе долгого преследования служители закона загнали его на заброшенную стройку, где, после непродолжительной, но ожесточенной перестрелки, Иван покончил с собой, напоследок крикнув, что он «сам себе суд». В его квартире, где еще не столь давно Катя и Гера ели пиццу, запивали ее виски и потешались над двумя потеющими в ИЖе идиотами, были обнаружены личные вещи и части тела более, чем 70 жертв, которые Мясник, очевидно, хранил как памятные сувениры.

…По крайней мере, так я это себе представляю.

А что же автор?

Да чего о нем говорить, об этом авторе? Он магистратур не кончал, службы в армии благополучно избежал, поработал, покрутился, провернул пару неудачных афер и ныне до сих пор находится на распутье. Однако он нисколько не унывает, поскольку убежден, что жизнь, со всеми ее радостями и печалями, – штука крайне интересная. А коли в небе соберутся тучи, повеет сыростью, и на голову изольется тяжелый дождь сомнений и грусти, всегда можно согреться у печи приятных воспоминаний. Покуда есть старые воспоминания, есть и мотив ковать новые.

Аминь.

Андрей Матяс,

15 апреля 2020 года