Рассказ участвует в литературном конкурсе премии «Независимое Искусство — 2019»
Вместо пролога.
Капитан ВВС СССР Антон Иванович Бекренёв собирался в отпуск. Шутка ли, полгода не был дома. И все полгода – на обледенелом, продуваемом семью ветрами острове, в составе первой советской базы, созданной специально для северных перелетов. И кроме базы с техперсоналом, собак и северных медведей, на острове том, признаться, ничего и нет.
Впрочем, и дома Бекренёва никто не ждал. Сирота, выкормыш Гражданской войны, прибился он шестнадцатилетним к Красной армии, сначала в пехоту. А потом сверху заприметили трудолюбивого паренька и отправили в лётное училище.
Семьёй Антон Иванович тоже не обзавелся – не вышло из него писаного красавца-лётчика, какими изображают их на фотокарточках. С квадратным лицом кирпичного цвета, с густыми пшеничными бровями, грозно нависающими над ясными голубыми глазами; с тяжелой нижней челюстью и уголками губ, постоянно опущенными вниз, никак не тянул он на роль дамского угодника. Небо же, поначалу так захватившее Бекренёва, постепенно оставило его, потеряло свою привлекательность. И последние семь лет прозябал он на интендантских должностях в частях ВВС по разным концам необъятного Союза, а последние полгода – на краю Земли, на острове Рудольфа. Севернее этого места – только бесконечные льды и полюс. А южнее – вся остальная Земля.
Но жаловаться на судьбу капитан не привык. По крайней мере, вслух. И репутацию заслужил человека ответственного, хозяйственного и порядочного. Поэтому, наверное, и был прислан сюда «выгуливать белых медведей», как он сам в шутку выражался. Дело было сложным – база, что здесь размещалась, должна была стать отправной точкой к арктическим и трансарктическим перелетам. Антон Иванович трудился вовсю. И вот, спустя полгода, радиограммой из штаба было объявлено, что капитан Бекренёв отправляется в отпуск, но, предварительно, ему положено явиться в Главное Управление Воздушного Флота.
И сейчас Антон Иванович готовился к отлёту – собирал вещмешок, немного сентиментальничал с людьми, собаками и дорогими сердцу вещами. Псу по кличке Верный — костей с ужина припас, в медсанчасти выпил с доктором Вайсманом спирта в честь отбытия (по чуть-чуть, для проформы), кольцо, найденное серебряное, погладил еще раз, завернул в маленький бумажный конвертик и поглубже спрятал.
С кольцом вообще неясная история вышла. Пару месяцев назад — как раз наступила первая робкая весенняя оттепель — Антон Иванович прогуливался по берегу острова. Была у него такая привычка – пройтись, подумать, покурить одному. Выработалась за годы службы. Внезапно, острый тренированный взгляд углядел странный блеск среди камней. Капитан наклонился, поискал что-то у себя под ногами, и выпрямился уже с неожиданной находкой. Колечко, серебряное, судя по всему, от времени и влаги изрядно потемневшее. Вокруг кольца узор – змейка обвивает. На голове у змейки глазки, то ли каменные, то ли выточены так, но, если долго смотреть, то казалось Бекреневу, что нет-нет, но блеснут змеиные очи.
В общем, понравилась Антону Ивановичу находка – забрал себе и никому не слова. О том, как могла такая диковина закатиться на самый дальний остров Крайнего Севера, капитан ВВС тоже старался не думать. Отчистил зубным порошком добела, и перед сном любовался, а змейка в свою очередь ему подмигивала.
Змейка капитана Бекренёва.
Летняя Москва 1936 года встретила Бекренёва стойким, несмотря на только что прошедший дождь, бензиновым амбре.
— Вроде всего полгода прошло, уезжал — так свежо было, а сейчас от машин не продохнуть, — раздражённо думал капитан, оглядывая из окна такси знакомые улицы. Действительно, везде, особенно по центральным дорогам города деловито и тяжело сновали туда-сюда грузовые и легковые автомашины – в Москве кипела жизнь.
Сам же Бекренёв жил на окраине, занимая две угловых комнаты в коммуналке. Бывший купеческий дом, ныне заселённый совсем разными людьми, за полгода совершенно не изменился – те же простыни, неустанно сохнущие вдоль окон, та же поленница в углу двора. И всегдашний дворник Сидор, с утра уже слегка выпивший, выглядел донельзя довольным жизнью. Из открытых окон доносились голоса хозяек – как всегда, очередная свара на кухне.
Квартира, где обитал Антон Иванович, представляла собой длинный тёмный коридор с дверьми по обе стороны. По ту сторону этих дверей и обитали жильцы квартиры. В самом конце коридора, по правую руку была кухня, а напротив, находились апартаменты Бекренёва – целых две комнаты, как сироте и участнику Гражданской войны.
Капитан шел по коридору коммнуналки, почти физически ощущая на себе взляды из всех замочных скважин. С большинством соседей у лётчика были нормальные, вполне добропорядочные отношения – шапочное «здрасте» и «добрый вечер». Но некоторые вполне серьезно отравляли жизнь спокойному, любящему порядок и тишину Антону Ивановичу.
Как, например, тетя Паша – полуспившаяся, полубезумная тетка, участница всех склок в квартире, любительница щей, оставляющая везде за собой грязь и запах прокисшей капусты. Сейчас она сидела на кухне со стаканом водки в руке, и мешала свое неизменное варево. Увидев Бекренёва, проходящего мимо двери, тетя Паша на частушечный манер заорала:
— Капитан Антон Иваныч
Приголубь роднулю на ночь
А как будет снова день –
Галифе опять надень!
Бекренёв поморщился, а из кухни уже доносилось, — Что, капитан, несладко пришлось на севере? Отморозил себе, поди, все бубенцы! Даже на женщин не смотришь!
Антон Иванович закрыл дверь, а в спину ему летела совсем отборная матерщина. Как выяснилось, за полгода Бекренёв не отдохнул от «прелестей» родного дома. А раздражение, вызванное таким соседством, лишь усилилось.
— Когда ж ты сдохнешь-то уже! – В сердцах сплюнул он, оглядывая спартанскую обстановку первой комнаты. Видавшие виды шкаф и письменный стол, узкую панцирную кровать, небольшой комод и увесистый сундук – остался от бабушки, единственного человека, которого он помнил в том, еще дореволюционном детстве. Вторая же комната пустовала, до лучших времен. Ещё раз поморщившись, капитан, утомленный перелетом, поездкой по городу и встречей с соседкой лег в кровать. Достал из прислоненного рядом вещмешка конвертик с серебряной змейкой открыл его, погладил ее по головке. И, как всегда, Антону Ивановичу показалось, что пробежала в змеиных глазах некая искорка. Он улыбнулся и крепко уснул.
Бекренёву снился странный сон. Будто бы лежит он в своей комнате, на своей узкой холостяцкой кровати, как вдруг рядом что-то серебристое промелькнуло, и появилась девушка. Статная, волосы русые, с рыжинкой, лицо строгое, но красивое. Улыбнулась, разделась до белья (не советское — заграничное, нарядное – отметил во сне Антон Иванович) и прилегла рядом с капитаном. Забралась к нему под руку, и так, прильнув, уснула. Следом за ней опять уснул и Бекренёв.
Утро для летчика началось с непонятного шума. Коммуналка гудела, что было совсем несвойственно на рассвете ее обитателям. Выглянув за дверь, Антон Иванович увидел двух дюжих санитаров, выносящих чье-то тело накрытое белой простыней. Бекренёв надел брюки, спустился во двор и закурил.
— Антон Иваныч, табачком не угостишь? – Хриплый голос дворника Сидора раздался справа.
— Конечно. А что стряслось-то, а Сидор? – в свою очередь поинтересовался Бекренёв, доставая папиросы.
— Паша гикнулась, из третьей комнаты. Врачи говорят — водкой поперхнулась. Хотя, не верю — в нее хоть цистерну влей, мне кажется, проку не будет. Дрянная, конечно, тетка была, хоть и нельзя так о покойниках, прости господи.
Помолчали.
— Антон Иваныч, а спросить тебя можно? Не видел сегодня под утро ничего странного? – Голос Сидора звучал настороженно.
— Нет, Сидор, не видал, а почему ты спрашиваешь?
— Ты не подумай, Антон Иваныч, я тверёзый был. То есть, сам знаешь, люблю я это дело, особенно под капусту хрустящую, но тут я тверёзый был. Под утро, как светать, пошел я в кухню, чаю поставить, и гляжу — из Пашиной комнаты в твою полоса серебряная ползет. Лента – не лента, змея – не змея, а главное, шустро так. Но в том, что я ее видел, я тебе, на чем хошь поклясться могу!
Дворник докурил и ушел, оставив Бекренёва в странной непонятной тревоге. Смешалось все – рассказ Сидора, безвременная смерть тети Паши и ко всему этому более чем странный сон – вернувшись к себе, Антон Иванович обнаружил, что на подушке отпечаток не только его головы — рядом как бы немного примято. В совершеннейшем волнении, капитан собрался и поехал в ГУВФ.
Посещение Главного Управления Воздушным Флотом ознаменовалось для Бекренёва двумя радостными событиями. Во-первых, его действительно направляли в двухнедельный отпуск, во-вторых, ему присваивалось внеочередное звание за беспорочную службу – с сегодняшнего дня майор Бекренёв числился на службе в штабе – его ответственность и педантичность наконец-то оценили по заслугам. Было еще два события – но они носили не только радостный, а несколько волнительный характер. Первое — это, конечно, Пётр.
Пётр Линник, так же как и Бекренёв служил в ВВС, характер имел добрый и отзывчивый, сам же был человеком шумным и очень активным. Наверное, поэтому они и дружили – сдержанность одного успешно дополняла взбалмошность другого. И, встретив старого однокашника – они дружили еще со времен учебы в «летке» — Петр, как вихрь, закрутился вокруг Антона Ивановича и унес его в сторону ближайшей рюмочной… или чебуречной… в общем закусочной, которых по улочкам Москвы расстроилось множество. И там, за бутылкой клюквенной настойки, под вкуснейшие пирожки со щавелем и кружку ледяного кваса, Бекренёв поведал товарищу о странных событиях, произошедших с ним ночью и утром, а заодно прояснил некоторые вопросы относительно второго волнительного события. Дело в том, что сегодня, в узких коридорах Управления – так вкратце называли ГУВФ его служащие, новоиспечённый майор столкнулся с женщиной, как две капли воды похожей гостью из его ночного сновидения.
Ее зовут Эльза Майер, – рассказал Петр, — Немка. Приказ о ее переводе пришел неделю назад, а вот сегодня сама в первый раз появилась. Знаешь, это то, что называют «по обмену опытом». Приятная, конечно, барышня, но такая…строгая или чопорная что ли… в общем не подъедешь. Попытался я с ней поближе познакомиться, так отшила. Мол, майор Линник, я хоть и младше по званию, но нахожусь здесь так же, как и вы, для несения службы. И в глазах у нее словно стальное что-то мелькнуло. В общем, желание общаться поближе разом пропало. Немцы, одним словом.
— Даа, Петруха, вот и нашла коса на камень, — прокомментировал Бекренёв. Петр, в отличие от него дамским вниманием обделен не был. Черноглазый, с кудрявым чубом, с белоснежной улыбкой – он пользовался стабильным успехом в женском обществе, а тут нате – пилотаж оказался неудачным.
Друзья поболтали еще о всяком-разном, о полётах. Бекренёв поделился воспоминаниями о северных островах, о маленьком степном аэродроме, где ему довелось служить год, о других интересных местах, которые он видел за последние семь лет службы. А потом они разошлись, в очередной раз поклявшись друг друга не терять из виду.
Отпуск Антона Ивановича проходил в суете, хлопотах и тревоге. Суета и хлопоты были связаны с тем, что новоиспечённому майору вместо уголка в коммуналке полагалась отдельная казенная квартира, двухкомнатная, между прочим. Вот и бегал Бекренёв по всем инстанциям, оформляя документы, перевозил свое немногочисленное нехитрое имущество, лишь в выходные, выезжая немного за город, порыбачить посидеть, подумать о своем, подышать свежим воздухом.
А подумать было о чем: Эльза Майер, прибывшая по обмену из далекой Германии, не хотела покидать ни сердце, ни голову майора ВВС. Днем, занятый своими делами, Бекренев иногда отвлекался, и тогда в его мысли без спросу влезали кудри с рыжинкой, серые строгие глаза и улыбка немки. Каждую ночь же, Эльза являлась ему во сне – словно какое-то наваждение, и так же, как в первый раз, тихо засыпала рядом с ним. Когда Антон Иванович просыпался, то никого рядом не было. Оставалось лишь незримое ощущение, которого майор объяснить не мог – казалось, что она была рядом, но за пять минут до пробуждения собралась и ушла. И так каждую ночь. В том числе, после переезда в новую квартиру.
От всей этой мистики майор, плотный крепкий мужчина, осунулся, спал с лица и похудел на пяток килограммов. Тем не менее, он часто ловил себя на мысли, что, несмотря на некоторую тревогу, он ждет этих сновидений, так же, как ждет окончания отпуска – в штабе будет возможность увидеть эту необычную особу.