Произведения русских рок-поэтов отличаются философичностью и экзистенциально-эсхатологической направленностью, что является результатом сложившейся в России православной ментальности. У некоторых авторов библейские мотивы выполняют знаковую функцию, перерастая в лейтмотивы творчества в целом: «Здравствуй, смерть, спасибо за то, что ты есть…» (Б. Гребенщиков), «Армагеддон-попс» (Е. Летов). Это обращение к библейской мифологии может производиться как на сознательном, так и на бессознательном уровне.
В современной науке можно выделить три наиболее влиятельные концепции бессознательного, существующие как в чистом виде, так и в переходно-смешанных вариантах: 1) бессознательное индивидуальное, т.е. личное бессознательное; 2) коллективное бессознательное; 3) культурное бессознательное. Ряд исследований позволяет говорить о другой концепции, различающей не только личное и коллективное, но и подсознательное и бессознательное, связанное с творческим потоком, который в процессе своего развития проходит поочередно три этапа: 1) погружение в подсознание (активизация мифологической универсалии и ее архетипов); 2) возвращение в поле обыденного (коммуникативного), исторического сознания (проявление мифологического в образе); 3) выход за пределы обыденного сознания в поле бессознательного (проявление поэтического). Данная концепция учитывает, с одной стороны, психологический фактор разграничения подсознательного и бессознательного как нижней и верхней границ сознания, а с другой – объясняет взаимосвязь коллективного и индивидуального через универсальные категории мифа и рок-поэзии.
Рок-поэзия представляет собой тематически и стилистически неоднородный феномен, который вбирает в себя многовековые культурные символы и трансформирует их, создавая новый текст, в котором внедренные элементы помогают нести иную смысловую нагрузку. Рок-поэты, включая в свои произведения библейские мотивы, сюжеты и образы, изменяют и дополняют их, создавая интертекст, отражающий мироощущение поэта, его видение или настроение своего времени. Это богатая художественная традиция, которая представлена в творчестве таких «отцов» русского рока, как И. Кормильцев («Труби, Гавриил!», текст о Страшном суде, «Родившийся в эту ночь» и «Три царя», тексты о рождении Христа), Б. Гребенщиков («Псалом 151»), А. Башлачев («Вечный пост»). Выбрав для анализа произведение А. Васильева «Чудак», мы рассматриваем то, как в современном тексте актуализируется библейский миф. В нашем исследовании мы опирались на работу В. Афанасьевой «Искаженные библейские сюжеты в русской литературе».
Центральным в данном тексте является образ чудака, культурно закрепленный как в отечественной литературе, так и в русской фольклорной традиции. Можно сказать о том, что литературная и фольклорная традиции в представлении данного образа противоположны друг другу, что позволяет говорить об амбивалентности данного образа. Так, в литературе чудак соотносится с образом Христа, кроткого и милосердного. Одним из наиболее известных литературных «чудаков» является князь Мышкин, герой романа «Идиот» Ф. М. Достоевского. Как пишет Ю.В. Селезнев: «Он идиот – дурак – дурачок, <…> юродивый, <…> человек странный, чудак, <…> Он же утопист, идеолог, <…> Христос».
В русском же фольклоре «чудак» связан с образом Ивана-дурака, который воплощает особую сказочную стратегию, исходящую не из стандартных постулатов практического разума, но опирающуюся на поиск собственных решений, часто противоречащих здравому смыслу, но, в конечном счете, приносящих успех.
Финалы сюжетов, в которых действуют чудак христианский и чудак фольклорный, противопоставлены друг другу. Если чудак Христос, как правило, обречен на мученичество, то дурак Иван всегда воцаряется.
Несомненно, что герой А. Васильева проработан в литературной традиции и соотносим с Христом. С этим образом сопряжен устойчивый мотив дороги, странничества (лексемы шел, дорога), мотив спасения (устойчивое выражение благая весть, которое интегрировано в произведение в виде стилистически сниженного добрая весть). Немаловажную роль здесь играет и художественная деталь в структуре того, что условно можно назвать портретом героя:
И он шел по дороге от счастья светящийся весь…
В данном контексте устойчивый фразеологический оборот светиться от счастья реализует и переносное (образное) значение – «испытывать чувство счастья, быть абсолютно счастливым», и прямое (предметное) значение – «излучать свет», что указывает на присутствие Божественной благодати (вспомним нимбы у святых). Довольно интересный пример того, как внутренняя характеристика переходит во внешнюю.
Как можно заметить, А. Васильев буквально следует новозаветному сюжету о странствиях и учительстве Христа:
Он шел к людям, он нес им надежду, любовь, красоту…
– о его крестных страданиях:
Они взяли его и гвоздями прибили к кресту…
Кровь на ладонях и капают слезы из глаз…
В том числе в текст включается и, например, эпизод о чтении проповеди на базарной площади. При этом евангельский текст осовременивается через расхожее и весьма распространенное сегодня представление о том, что «Весь мир – театр, а люди в нем актеры». Вера и смерть Христа получают антураж разыгрываемого на потеху публике представления:
И он шел рассказать им о том, как им можно спастись.
Рассказал, и напуган был всем этим весь этот зрительный зал.
И слова его долго летели сквозь этот базар.
(Здесь можно сравнить с близкими по звучанию образов стихотворениями Б. Пастернака «Гамлет» («Гул затих, я вышел на подмостки…»), Б. Ахмадулиной «О, мой застенчивый герой…»).
При этом можно отметить, что Христос А. Васильева – образ сниженный. Это достигается, в частности, за счет репрезентации его как представителя сообщества хиппи. Так, мотив странничества Христа сопрягается с бродяжничеством хиппи, которые вели кочевой образ жизни и неотъемлемым атрибутом которых был рюкзак:
Шел чудак, за спиной его тихо качался рюкзак.
Даже ключевое слово для текста – «чудак» – весьма органично через фонетическую близость сопоставляется с «чувак», словом, зародившимся в 1960-х гг. в лексиконе хиппи. Кроме того, в текст включена прямая цитата: «Love and Peace!», – которая является не только слоганом хиппи, но и отражает философию этой субкультуры, ценности которой (жизнь в гармонии, непротивление злу насилием и проч.) соприкасаются с христианскими догмами. Таким образом, Христос А. Васильева, это не привычный, традиционный покровитель и защитных всех униженных и оскорбленных, а такой же, как и они, нищий, бродяга и босяк (вспомним презрительное отношение обывателей к самим хиппи).
В то же время в последних двух строфах текста А. Васильев прибегает к апокалиптическом мотиву, который сопряжен с трагическим пафосом:
Каждый раз,
Когда сходятся звезды, сойдя со своих звездных трасс,
Все становится ясно без всех этих жестов и фраз.
Вселенская катастрофа – столкновение небесных тел и, как следствие, взрыв, хаос и смерть, – представляет казнь Христа-хиппи как расплату человечества за отвержение истины. Последняя же строфа раскрывает вечный, вневременной характер происходящего:
Каждый раз,
Когда кровь на ладонях и падают слезы из глаз,
Очень больно смотреть, если кто-то страдает за нас.
Такой сюжет является универсальным для современного текста, страдание и воскрешение Христа – это вечная тема, которая всегда сможет вызвать реципиента на экзистенциальный диалог.
Анализ текста показывает, что доминирующим принципом отношения А. Васильева к предтексту становится образ Христа в пародийном ключе. Все: и отбор лексики, ее снижение, и очеловечивание образа библейского героя в современных автору условиях – играет на такое понимание характера заимствования. Сознательное обращение к пласту евангельских образов, мотивов, сюжетов не может интерпретироваться лишь в качестве пути к обогащению и расширению образного ряда. Задача автора – постичь мистическое преломление библейского, евангельского хронотопа, как сокровенное пространство, на внутреннюю жизнь лирического «я», так и на реципиента в целом.
Важно отметить, что в рок-культуре нет четкого отношения к христианству, как и у христианства не сложилось единого отношения к рок-культуре. Современному року присуще множество мнений: от проповеди сатанизма или косвенного использования его символики до прославления христианства: «Обращение рок-поэтов к библейским сюжетам и символике, как, впрочем, и к антихристианской символике, было скорее эстетическим, чем религиозным. Тема противостояния Бога и сатаны заменялась темой неоконченной борьбы Добра и Зла, Любви и Ненависти».
А. Васильев при создании произведения нередко включает в ткань текста древнехристианскую символику. Главные символы христианства естественным образом связаны со Спасителем, Его крестной смертью и утвержденным Им таинством Богообещания – Евхаристии. Большинство религиозных символов может быть понято как концептуальные сокращения и упрощения, направленные на иллюстрацию священных книг. Они выступали в качестве посредника в представлении религиозных сюжетов. С течением времени символы изменялись, появлялись различные их интерпретации. В качестве символов часто выступали образы животных, растений, явлений природы.
Так, в текстах А. Васильева «Небо в алмазах» и «Гроза» прослеживается такой символ, как виноградная лоза:
Где ты была эти дни и недели, куда указала лоза,
Кто согревал твое в камень замерзшее сердце («Небо в алмазах»).
На виноградную лозу вода наводит дрожь («Гроза»)
Виноградная лоза – образ Христа, единого источника жизни для человека, которую Он подает через причастие. Виноградная лоза в Ветхом Завете – символ земли обетованной, в Новом – рая; в этом значении лоза еще долго используется в качестве декоративного элемента. Символ лозы имеет также значение Церкви: ее члены – ветви; виноградные грозди, которые нередко клюют птицы, суть символ Причащения – способа жизни во Христе (Ев. от Иоанна, 15).
Также символом церкви является Корабль. Церковь как корабль, ведомый Христом, – самая распространенная метафора. Также христианин может уподобиться кораблю, следующему за кораблем-Церковью. В христианских изображениях корабля, который несется по житейскому морю под знаком креста и направляющегося к Христу, адекватно выражен образ христианской жизни, плод которой – обретение вечной жизни в единении с Богом. В творчестве А. Васильева образ корабля встречается неоднократно:
Мчится корабль навстречу волнам <…>
Дерево смотрит вслед кораблю,
Шепчет печальную песню свою («Рай в шалаше»)
Корабль в своем символическом значении сближается с ладьей (в качестве аллегории человеческой души либо человека в целом). Он также является пространством перехода: корабль не принадлежит ни земной, ни водной стихии, само пребывание на корабле может рассматриваться как положение между жизнью и смертью. В эмблематике корабль является символом благополучного достижения цели. Это мы можем проследить и в тексте анализируемого нами автора:
Ляжем на весла,
Кто не мечтал в этой жизни хоть раз все отправить к чертям,
В одиночку пройти океан <…>
Ничего не боясь, кораблем управляя шутя.
Корабль является символом христианства с самого его появления. Например, римский теолог и мученик Ипполит, живший в III веке, определял церковь как «корабль среди бушующих волн, но никогда не тонущий». Другие же называли корабль «кораблем спасения», который несет верующего под знаком Креста (как в виде перекрещенных мачты и реи, так и в виде изображения креста на парусах) сквозь бурные воды жизни.
В тексте А. Васильева «Корабль ждет» образ корабля представлен как антимир, т.е. мир Антихриста, в котором пространство является деструктивным:
Какой противный аккорд.
Какой такой поставил знак, закрыл доселе
Здесь существовавший левый поворот.
Мы едем в порт, у нас цейтнот, таксист бухой, шансон орет.
Корабль ждет!
Корабль ждет!
Апокалипсические мотивы в произведении выступают в противовес христианству и выражены фольклорными образами злых духов:
Я думал жизнь полна кошмаров, вурдалаков, санитаров
Вышло все как раз так.
Но вместе с этим в мир-перевертыш внедряются и бытовые реалии:
Реинкарнация возможна, надо только проплатить до 19:00,
А-то закроется банк!
Отрицание Страшного суда и превосходство материальных ценностей над духовными показывают полное отторжение от христианской догматики.
Рыба – один из самых ранних и наиболее распространенных христианских символов. Новый Завет связывает символику рыбы с проповедью Учеников Христовых, некоторые из которых были рыбаками. Также это означает трапезу, приготовленную Спасителем для Апостолов по Его Воскресении (Ин. 21:9-22) на берегу Тивериадского озера:
А дело было так: я ловил пескарей,
В лужах, промерзших до самого дна («Корень Мандрагоры»).
Также в данном тексте возможно присутствие реминисценции на текст Ильи Кормильцева «Прогулки по воде», по сюжету которого Андрей, один из учеников Христа, «доставал из воды пескарей».
Стоит отметить, что в данном тексте библейские образы переплетаются с фольклорными:
Он волшебный и сладкий,
Он целебный и сочный,
Корень Мандрагоры».
Мандрагору использовали как куклу в колдовстве, ведьмы могли колдовать, представляя фигуру того, против кого направляли свою магию. В то место, которое ведьма повреждала у мандрагоры, неизбежно будет ранен и человек. Данный образ встречается не только в фольклоре, но и в Библии:
14. Рувим пошел во время жатвы пшеницы, и нашел мандрагоровые яблоки в поле, и принес их Лии, матери своей. И Рахиль сказала Лии: дай мне мандрагоров сына твоего.
15. Но она сказала ей: неужели мало тебе завладеть мужем моим, что ты домогаешься и мандрагоров сына моего? Рахиль сказала: так пусть он ляжет с тобою эту ночь, за мандрагоры сына твоего.
16. Иаков пришел с поля вечером, и Лия вышла ему навстречу и сказала: войди ко мне; ибо я купила тебя за мандрагоры сына моего. И лег он с нею в ту ночь. (Библия, Бытие, глава 30, стихи 14-16).
Таким образом, стоит сказать о том, что тексты А. Васильева включают в себя не только библейские мотивы и образы, но также синтезируются и с фольклорной традицией, что позволяет нам говорить о высокой интертекстуальности и сложной структуре произведений.
В отечественной рок-поэзии библейские, или евангельские, реминисценции являются одними из часто используемых. К библейской тематике обращались такие авторы, как Б. Гребенщиков, И. Кормильцев, Ю. Шевчук, помимо этого существует термин «христианский рок» и «христианская рок-поэзия». Первой христианской рок-группой в СССР был «Трубный зов», созданный во второй половине 70-х годов евангельскими христианами. В 1982 году группой была записана рок-опера «Второе пришествие».
Анализируя творчество А. Васильева, мы также можем выделить те или иные библейские реминисценции, которые, в свою очередь, играют определенную роль в произведениях. Так, в тексте «Рай в шалаше» автор приводит следующую фразу, которая по своему смысловому наполнению и по своей целевой установке напоминает христианские заповеди:
Если по правде – давай без обид:
Тот, кто убил – тот и убит.
Кто в дождь отдал плащ – тот под плащом.
Тот, кто простил – тот и прощен.
Помимо этого, стоит сказать о категориях ада и рая в данном произведении:
Предпочтя дворцовому аду
Рай в шалаше.
Само по себе устойчивое выражение рай в шалаше, которое образовалось от усечения пословицы «С милым рай в шалаше», отражает в себе семантику бытовой направленности, то есть говорит о том, что место никак не может повлиять на счастье человека.
Обращения к Богу в произведениях А. Васильева можно разделить на два типа: прямые и косвенные. Под косвенными подразумеваются те упоминания о Боге, которые закрепились в сознании людей, но стали бытовыми фразами, употребляющимися в разговорной речи, которые придают определенную эмоциональную окраску:
Но, ради Бога, не зови меня на кухню.
Прямое обращение к образу Бога очеловечивает его, делая образ еще ближе к людям, хотя данное изображение Бога и противоречит самой Библии:
Выпавший снег никогда не растает,
Бог устал нас любить.
В приведенном тексте Бог устал от человека как своего творения, наступает критический момент, вдруг исчезает то, на чем базировалась человеческое сознание, исчезает нечто важное, помогающее жить, разрушается общее понимание картины мира. Альбом, в который входит это произведение, выпущен в 1998 году. Как известно, 90-е годы ХХ столетия отличаются нестабильностью, шаткостью и неуверенностью людей по отношению ко всему, что их окружает, наступает кризис не только экономический, но и духовный, позволяющий усомниться в вере и в Боге.
Говоря о библейском мифе в творчестве А. Васильева, нельзя не упомянуть о то, что поэт прибегает к трансформации канонических текстов, например мотивы. Молитва – это, своего рода, совокупность идеологических и нравственных норм, определяющих духовное и земное бытие человека, которая явилась для русских поэтов первоисточником лирического жанра. Многие исследователи, в том числе и В.А. Котельников, отмечают существование в России «давней и устойчивой традиции молитвенной лирики»: «Потребность «говорить к Богу», открываться Всевышнему в том или ином жизненном положении, душевном состоянии присуща едва ли не всем русским поэтам. Молитвенное творчество русских поэтов рассматривается исследователями исключительно в его непосредственной связи с христианством в русле так называемого «религиозного» литературоведения, возникшего на рубеже XX – XXI вв. и имевшего целью «постижение религиозного смысла творчества русских писателей и поэтов в его сложности, в процессе и становлении, в духовных достижениях и отступлениях».
К жанру молитвы можно отнести любое лирическое произведение, отвечающее двум основным категориям: во-первых, грамматическая доминанта текста – обращение во 2-м лице; во-вторых, «сакральность, сверхъестественная сущность адресата.
В произведении А. Васильева «Молитва» герой обращается к Богу, т.е. сохраняется сакральность адресата:
Помилуй, Господи, того, кто не пропел тебе хвалу…
Тем не менее, можно отметить, что предпринимается попытка религиозного осмысления нерелигиозных по своей природе явлений:
Помилуй, Господи, того, кто выпил чай и съел халву…
Молитва является наряду с притчами и псалмами одним из «первичных» жанров религиозного дискурса. «Религиозный дискурс представляет собой институциональное общение, целью которого является приобщение человека к вере или укрепление веры в Бога, и характеризуется следующими конститутивными признаками: 1) его содержанием являются священные тексты и их религиозная интерпретация, а также религиозные ритуалы, 2) его участники – священнослужители и прихожане, 3) его типичный хронотоп – храмовое богослужение». Несмотря на то, что текст А. Васильева наполняется бытовыми элементами, сниженной лексикой, он сохраняет свою сакральность. Герой обращается к Богу:
Помилуй, Господи!
(«Господи, помилуй!» (греч. «Kyrie eleyson») считается самой древней молитвой и самой сильной).
Подводя итог вышесказанному, стоит отметить, что А. Васильев создает текст, который содержит в себе витальные смыслы, синтезирует их с обыденными, бытовыми вещами, что способствует более полному восприятию текста реципиентом. Таким образом, автор показывает, что общение с Богом возможно, несмотря на то, как и в каких условиях происходит это обращение.
До новых встреч, любители рока. Обняла.