Эта история произошла со мной в бытность моей работы в реабилитационном центре для зависимых.
Знакомьтесь — Сергей Иванович, 52 года отроду. Ровно половину из них он провел в тюрьмах и лагерях. Список его деяний начинается с административных правонарушений и «малолетки» еще при советской власти. Заканчивается участием в ОПС со всеми вытекающими при настоящем режиме. Сергея Ивановича даже хотели короновать на воровской сходке, но там что-то пошло не так. Впрочем, он не любит рассказывать эту историю.
Мне нравилось слушать его истории, тем более что-что, а рассказывать он умел.
В круг моих рабочих задач не входило обучение криминальному сленгу и сбор тюремного фольклора. Я помогал человеку перестать употреблять наркотики, подобрав для него индивидуальную программу выздоровления.
Я уверен, что любой зависимый с детства испытывает чувство вины. Ему постоянно кажется, что он что-то делает не так или нарушает. Мы сейчас не будем разбирать, откуда оно берется, это отдельная тема. Он даже не понимает, что это чувство становится мотивом его поведения. Цель которого — избавиться от этого чувства.
Избавиться от чувства вины можно пятью способами.
Во-первых, простить себя и не винить. Способ этот самый сложный и является целью психотерапии. Ему можно научиться только с помощью высококвалифицированного специалиста и прохождения длительного курса лечения.
Во-вторых, кого-то. Это бытовой и самый распространенный способ. Попросить прощение.
В-третьих, сделать другому добро. Не обязательно это должен быть человек, в отношении которого ты чувствуешь, что навредил ему.
В-четвертых, отрицание. Обвинив другого, мол сам виноват.
В-пятых. Получить наказание.
Я думаю, Вы начинаете понимать, какая гипотеза появилась у меня.
Да, именно так. Сергей Иванович исправно пользовался пятой методикой.
Проблема заключалась в том, что о каком бы из его деяний мы не разговаривали, он всегда считал себя правым и не чувствовал никакой вины за содеянное. Все сводилось к тюремно-жизненной философии, что пострадавшие сами виноваты. Банальное отрицание. Он им успешно пользовался. Каждый раз когда мы доходили до момента нравственной оценки поступка, он начинал злиться и уходил.
Это продолжалось долгих 3 месяца. Практически каждый день одно и тоже.
Однажды я спросил его: Сергей Иванович, Вы хоть за что-нибудь вину чувствуете? Он замолчал на минуту, уставился на стенку, глубоко вздохнул и начал свой рассказ.
Каждое лето родители отвозили меня в деревню к бабушке. Я ее сильно любил и мне у нее нравилось. Она не заставляла делать то, что мне не нравилось.
Сказать, что я был удивлен, не сказать ничего. Он впервые заговорил о детстве. Он не смотрел мне в глаза. Это был новый Сергей Иванович, я его таким никогда не видел. В выражении его лица появилось что-то новое, очень похожее на чувство сожаления и горячи. Я не решался перебивать и задавать вопросы. Молчал и слушал.
Так вот. Как-то, в чудесный солнечный день я взял корзинку, ножик и пошел за грибами. Я шел по хорошо знакомой мне тропинки, где мы с пацанами часто играли в войнушку и лазали по деревьям. У меня было очень игривое настроение, и я махал ножичком, и сбивал им листья и ветки. Он был очень острым, мне нравилось, как он режет. Я был горд, я сам его наточил.
Он взглянул на меня, глубоко и нервно вздохнул, и сказал: Вадюх, пойми, я не хотел…
Тут на рябинке, я увидел птичку. Я замер и смотрел на нее, а она на меня. Она была такой маленькой и красивой. Я очень захотел, как это сказать, дружить с ней. Мне захотелось, чтоб она сама захотела стать мне другом, прилетела ко мне в ручки, а я бы ее гладил, защищал и оберегал и мы были бы вместе. Но тут же я чувствовал или понимал, что это невозможно и этого не будет, и когда я подойду ближе, она просто улетит.
Вадюха, ты должен понять меня, я не хотел и до сих пор не знаю зачем я это сделал.
Я махнул ножичком в ее сторону, будучи абсолютно уверенным, что она не будет сидеть на ветке и тут же улети, но этого не произошло.
Она упала на землю. Одним крылом очень сильно махала, пытаясь взлететь, а другое было расправлено и на нем стала выступать кровь. В этот момент я ничего не слышал. Я видел, что у нее раскрыт клюв и она наверное очень громко щебетала, но я этого не слышал. У меня не было никаких мыслей. Я помню только то, что чувствовал. Это было безумное напряжение во всем теле, я не мог дышать. По всей спине, в области позвоночника: то холод, то жар. Голова ясная, но я явно был не в себе. Длилось это недолго. Я пришел в себя и понял, что наделал.
Сейчас рассказывая это тебе, я как будто вижу себя со стороны. Как я маленький смотрю на нож, бросаю его и ловлю эту добрую, маленькую птичку, как сажаю ее в корзинку и бегу к бабушке, чтоб она спасла ее.
Когда я сажал ее в корзинку я начал очень бояться, что она умрет. Умрет из-за меня. Что она ни в чем не виновата. Она маленькая и слабая, я не имел права поступать так. Я убийца. Меня так захлестнули мысли и чувства страха, когда я бежал к бабушке. Я хотел ее спасти.
Я бежал к бабушке. Увидев меня, бабушка спросила: что случилось?
Вадюха, не подумай я не трус, но я соврал и сказал, что нашел ее на опушке.
Бабушка начала мазать ее зеленкой и приговаривать: что же с тобой случилось, птичка?
Вадюх, а я знал что с ней случилось, и знал, кто это сделал, но сказать этого не мог, мне было страшно. Я боялся скажут, что я…я даже не знаю…как бы они меня назвали… да я и сам не мог сказать кто я после этого поступка, но кто-то очень нехороший.
Птичку посадили в банку, накрыли марлей, накормили.
На следующий день бабушка сказала, что она идет на поправку и скоро будем ее выпускать. У меня были смешанные чувства: с одной стороны, я знал, что это сделал я, а с другой, — я был горд собой, ведь все говорили, что я спас ее и я герой.
Ты понимаешь, Вадюх, ты чувствовал что-то подобное когда-нибудь?
Я промолчал.
На следующий день, как только я проснулся, я побежал проведать мою птичку. Она лежала в банке на боку и я подумал, что она еще спит. Я сел рядом и начал ждать, когда она проснется. Но она больше не проснулась…
Бабушка не стала ничего скрывать и придумывать. Она сказала, что птичка умерла. Я сначала ничего не понял и спросил: почему? Не знаю, — сказала она, — может быть от раны, а может задохнулась в банке.
В любом случае виноват был я.
Мы похоронили ее неподалеку от того места, где я ударил ее ножом.
Он замолчал. Посмотрел на меня и из его чистых, светлых, голубых как небо глаз полились слезы.
Я не хочу Вам врать и говорить, что с этого момента Сергей Иванович больше не употребляет, живет трезвой и счастливой жизнью. Нет это не так. То, что он преобразился, и это был огромный прорыв — бесспорно. А то, что с этого момента он стал по-другому смотреть на свои поступки, — наверное нет. Ведь на самом деле он всегда знал, что виноват в том, что он совершал, но он больше не мог смотреть на это только с точки зрения виновности самих пострадавших.
Вы должны понять, что невозможно за 3 и даже 6 месяцев разломать и построить, там где строилось 52 года.
Сейчас он живет в каком-то подмосковном городе и работает на стройке, если я не ошибаюсь.
Я хочу пожелать ему удачи, и обрести ту любовь, которую он всю жизнь искал.