-Стоооой! – и примолкли пичуги лесные. Даже сам вековой лес вдруг притих, перестал шептаться еловыми лапами, не веря, что кто-то посмел вторгнуться в его первозданную тишину таким нескромным криком. Вечерняя послезакатная сумеречная тишина наполнилась гомоном, звяком и скрежетом. Небольшой сторожевой отряд располагался на ночлег. Дружинники споро расседлывали и треножили коней, раскидывали шатер соцкого, рубили сухостой, разводили костры, пешие валились с ног, где стояли, прямо в снег.
Распоряжался пожилой ратник в татарском кожаном куяке с медными бляхами на груди под распахнутым нагольным тулупомрямо в снег.
- Эй, Акишка, бесов сын, куды казан поволок, растыка!- надтреснутым голосом покрикивал он.
- Да к речке я, - откликнулся молодой гридь.
- А эвон, родник тебе, не вода, что ль? Чем лед-то долбать станешь? Башкою? Семка, коней гляди, в лес пошли! Голову сыму, недоглядишь! Митяй! Эй, Митяй хде?!
- Тута я, - откликнулся, выходя из кустов и подтягивая порты, возчик Митрий.
- Хомыляй сюды. Дозоры расставь.
- Да на кой? Ай, не в своей земле, Пантелей Иваныч?
- Я те погуторю!- прикрикнул тот.- Живо сполняй! Посля проверю.
Вскоре на небольшой перемерзшей болотине все уладилось. Пантелей покрикивал все меньше, больше наблюдая и одергивая молодых. Гриди- оне не дружина. От сохи взяты, из кузней. Глаз да глаз. Сотский еще хулав, да пара старых ратников, что уж в походах бывали. А эти, того и гляди, шебутные, чего б натворить, а дела не ведают. Сотский Пантелея приметил сразу, да и переложил на него все обязанности по строю сотни. Сам токмо с оружьем управляться учит. А Пантелею и в радость. Аж помолодел будто.
В сумерках кашевары заводили свое нехитрое варево. К кострам потянулись люди и даже кони, прядая ушами, подошли к огню.
- У, бисова сила!- пробубнил старый бортник Еремей, хлопая рукавичами.- Пробирает!
Все нетерпеливо принюхивались, поглядывая на кашеваров. «Эх, вои! Чисто дети малые»,- с усмешкой поглядывая на свое воинство, думал Пантелей. Им ба не в поход ходить, а дома сидеть, на печи. Хоробрятся, хвалятся, а в глазах- страх. Чем ближе княжье войско, тем сильней. Разговор у костров не клеился.
- Чаво притихли, вои?- оглядел их Пантелей, присаживаясь на лесину.- Вечерять станем. С полным брюхом-то, оно веселей, а?
- Пантелей Иваныч, а правда ль, будто ты в дружине у князя хаживал?- спросил один из гридей.
- Вправду,- кивнул Пантелей.- Еще у Святослава зачинал, брата князя нашего.
- А нынче?
- Нонче на покой пущен. На кормление домишком да пашенкою жалован. Да вот,- кивнул он в сторону,- лошадкою.
- Не похоже, чтоб ты землю на ней пахивал.
- Что я, одичал, чтоб подседельную лошадь в соху впрягать! Для пахоты у меня другой конек имеется. Да и не навычен я, до земли-то,- разбалагурился дед.- С младости в седле. Землицу в окуп отдал, с того живу. А сам-то охотою да рыбалкою промышляю.
- А что ж в гриди пошел?- спросил другой, совсем выросток, сидевший рядом.- Ай, не хватат?
- В башке у тебя не хватат!- дал ему по затылку Пантелей.- Коли ворог у ворот, можно ль на печи леживать?
Тут и каша подоспела. На время гомон стих, слышно было только, как постукивают о край казана ложки. Молодые повеселели, будто и не было тяжелого дневного перехода, начали подтрунивать друг над другом. Дед, не забывая поддевать ложкой кашу, поглядывал вокруг, посмеивался в бороду.
Стемнело совсем. Пантелей встал, потянулся с хрустом.
- Ну, сынки, теперя спать!- сказал он.- До свету встанем, чтоб князя догнать к обедне. Митяй, накажи, чтоб почаще по полости дозорный хаживал, нетто померзнем!
На разогретую кострами землю постлали едовых лап, поверх- большие меховые полости, разлеглись на них, сверху укрылись, а сверху дозорные накидали снегу. Вскоре все стихло, только невдалеке выли волки, да ухала в лесу сова. Через короткое время дозорный, под матюги, посмеиваясь, протопал по месту, где лежали под снегом дружинники, и снова стало тихо…