Эта небольшая заметка о замечательном писателе Юрии Осиповиче Домбровском, по странному стечению обстоятельств оставшемуся без биографии. В эпоху всплеска интересна к документалистике, биографиям, научпопу… Быков себе выбрал биографию Пастернака, Прилепин - Леонова… А Домбровский как-то остался не у дел...
Написаны биографии многих, но не Домбровского.
Мужественный и талантливый человек, сделавший для литературы не меньше, чем Солженицын и Шаламов (имя последнего в наше время тоже звучит не очень громко).
Вот и Ю.О. Домбровский как-то не вписался.
Пусть это будет тенденциозно, но предположу, что не вписался он именно благодаря тому, что не пришёлся ко двору ни одному из противоборствующих ныне лагерей, которые мало изменились со времён спора западников и славянофилов.
И несмотря на то, что борьба вроде бы ведётся не на жизнь, а на смерть, читая романы Домбровского, понимаешь, что слишком компромиссной стала жизнь.
Может быть, поэтому Домбровский и не очень удобен сегодня: мы не замечаем, как тотальная толерантность становится пошловатой беспринципностью. И чуть-чуть побаиваемся того, кто пытается нам напомнить о том, что можно, а точнее нужно, стоять за свои идеалы. Я не скажу бороться, это слишком пафосно для героя Домбровского. Но стоять, как у Пушкина - в самостоянье.
О самостояньи и роман, о котором пойдёт речь.
Менее острый, чем его продолжение ("Факультет ненужных вещей"), но без которой нельзя понять ни героя главного романа Домбровского, ни по-настоящему ощутить, прикоснуться к тому миру, который описывает автор.
Книга "Хранитель древностей" должна быть отнесена к лагерной прозе, хотя именно лагерная глава была удалена автором для публикации романа, в 1964 г. в "Новом мире".
Юрий Осипович переживал из-за этого, но понимал, что по-другому не напечатать.
Но и без этой главы книга всё равно говорила о лагере не меньше, чем не опубликованные к тому времени "Колымские рассказы" Шаламова или опубликованный рассказ Солженицына.
"Хранитель древности" очень хорошо и эмоционально точно передаёт атмосферу предвоенных лет, эпохи большого террора: всё движется, вроде бы, как и раньше - люди живут, пьют водку, любят, работают. И пытаются понять, какая же она современная жизнь. Пытаются оправдать её:
Нет, мы все должны здесь погибнуть! Все до одного. На наших костях и возникнет коммунизм. Всем нам единым памятником будет построенный в боях социализм… Вот так.
В центре сюжета жизнь провинциального музея, который, кажется, и не реагирует на текущие события, как и главный герой, который скрывается в своих экспонатах от непонятной действительности.
Но эта действительность всегда находит его и заставляет задуматься над происходящим вокруг:
Я-то стараюсь пройти тихо-тихо, незаметно-незаметно, никого не толкнуть, не задеть, не рассердить, а выходит, что задеваю всех — и Аюпову, и массовичку, и того военного. И все они на меня кричат, хотят что-то мне доказать, что-то показать. А что мне доказывать, что мне показывать, меня просто нужно оставить в покое!
Истина, о которой говорит Домбровский проста:
Главное свойство любого деспота, очевидно, и есть его страшная близорукость. Неисторичность его сознания, что ли..
Но эта истина и весьма несовременна в самом прямом смысле этого слова: нам здесь сейчас не до нашего следа в истории, мы хотим сейчас жить, владеть, наслаждаться, а для этого нужно принять истину ещё проще:
Кровь не пахнет, — сказал он, — но ее запах ощущают новички. Это пройдет.
А если не пройдёт? Если из-за этого суждено навсегда остаться в истории - палачом, предателем, стукачом…
Но об этом будут спорить уже в следующей части дилогии - "Факультете ненужных вещей".
А пока главный герой Зыбин (фамилия говорящая и многозначная) пытается жизнь по чести, постоянно забывая о том, что честь - это понятие тоже совершенно несовременное, а главное несвоевременное.
Оно постоянно вопрошает, требует объяснения, а объяснение опасно. И эту опасность, страх перед ней может преодолеть только сильный человек. И в романе это не Зыбин, а директор музея, брат репрессированного, отправленный в музей доживать свой военный век:
Значит, выходит, должен я перед партией за друга отвечать! Это правильно! Ну а перед своей совестью за партию, как? Перед ней не должен, что ли? …
Своим глазам я не верю, а их совести — вот как! Перед ними я обязан вот как перед тем попом лбом бить. Нет, не выходит так что-то…
В жизни героя, пытающего отворачиваться от мозолящей глаза современности, слишком много результатов её активности: бригадир Потапов, который знает, что сядет по сфабрикованному делу, такому же, по которому сел его брат; директор, чьего брата репрессировали; Мирошников, сослуживец директора, с которым Зыбин встретится в лагерной бане (исключённая глава романа); осуждённый и сосланный в Алма-Ату археолог Корнилов, который сыграет важную роль в жизни героя во втором романе.
Всё это врывается в жизнь Зыбина и он не может от этого отвернуться, не может молчать, но и преодолеть своё бессилие перед этим не может, хотя в первом романе ещё верит в то, что всё обойдётся.
Но для того, чтобы обошлось с ним, нужно принять правила нового времени, которые так не вяжутся с его представление о человеческом, о правильном.
В начале романа Домбровский создаёт гимн человеку-труженнику, архитектору Зенкову, потом к этому образу примыкает краевед Кастанье, художник Хлудов.
Но чем больше мы погружаемся в описываемую автором эпоху, тем больше понимаем, насколько архаизмом становится умный, одарённый человек (и эту тему автор продолжит в следующем романе). Об этом Домбровский уже писал в романе "Обезьяна приходит за своим черепом", в котором главным конфликтом тоталитаризма становится противостояние таланта и посредственности, гордящейся своим невежеством.
По прочтении романа становится ясно, откуда появился вдруг вроде бы совершенно неактуальный для времени эпиграф из Тацита:
Теперь, наконец, мы оживаем, однако по природе человеческой лекарства действуют медленнее, чем болезни, и как тела наши растут медленно, а разрушаются быстро…
Домбровский пишет не просто про общество, которое училось жить в эпоху зачисток. Он пишет о людях, которые фиксировали свою болезнь - страх. Болезнь, от которой нельзя излечится в одно мгновение. Для этого оказалось мало даже полувека, которые уже прошли…
А при чём же здесь удав?
Не буду раскрывать все перипетии романа, который остроумно, абсурдистски рисует сюжет большой истории, тайна которой скрывается в деталях, не заметных для историка, и почти бессознательно действующих на участников событий.
Так и "удав", появившийся в районе Алма-Аты, стал сигналом для начала самой кровавой войны XX века, заставив поверить Гитлера в ложность мифа о русской зиме:
Удав есть удав. Но, видишь ли, в то же время он не только удав он еще и символ, и предзнаменование, и психологический флюид, слетевший на фюрера. А фюрер верит в сверхчувственное…
Если Вам было интересно, не забудьте сообщить об этом автору любым удобным способом - нажав на соответствующую кнопку, написав комментарий.
А можете предложить свою тему для обсуждения.
Доверяйте себе и верьте в близких!