Глава 6.
– Многого ли хотела природа? Наверное, всего лишь не менять собственную суть. А в чём её суть? – Бахметов сам в себе оглянулся. – Сердце вдруг сжалось от ощущений чего-то явно родного – до запаха кожи; до чего-то запутанного в привычной узнаваемости, до чего-то невероятно великого в своей силе и в неоправданных слабостях. Сергей понимал, что спит, и теперь уже засыпал в собственном сне. – Цельность взгляда на мир в этом самом родном отражалась в зеркалах парадоксов возможности сосуществовать всем со всеми; улыбка сердец вбирала в себя полноту жизни, опрятность душ притягивала сюда тепло самой Вселенную.
Неожиданно просыпались вниз слёзы Богородицы, и перед глазами открылся кусок огромного – просто необъятного ландшафта. Сине-зелёный цвет стал заполнять поры объёмной картины, от которой к небу источалось чувствуемое сердцем тепло. Энергия обитающих на этой земле тел сплеталась в изощрённые кружева лучащейся энергии – это их тепло тянулось к солнцу, это им возвращались тёплые слёзы материнского неба. Живя здесь нельзя было, кажется, скривить гримасой лицо или сердце – потоки обоюдочувствуемой любви без устали заполняли пространство жизни, не давая самой возможности помыслить о недостойном. Разреженный воздух создавал ощущение лёгкости мысли и вселенской любви – хотелось обнимать всё, и понимать всё, и принимать всё.
Многое обнималось и понималось, но не всё – в этом всём иногда чувствовалось что-то противное природе жизни, что-то опрокидывающее само ощущение тепла радости жизни под солнцем. От безудержности счастья тела порой распирались восхищением происходящего под солнцем, и некоторые из них готовы были взорваться – бескрайний ландшафт и любовь солнца не могли вместиться в сердце, и тела выворачивались наизнанку. Уют бытия рождал любовь ко всему миру – лучи любви солнца пригревали тела живущих здесь, и не было смысла искать чужбину. Не раз, и не два космос испытывал живущих здесь на прочность желания держать на себе гармонию мира – шли времена, но неизменным оставалось их желание сосуществовать всем со всеми.
Ландшафт прирастал и прирастал идеей продолжения самого себя, и не было силы остановить ход жизни самого странного места Земли – места, где каждое сердце источает тепло и чувствует тепло солнца. Иногда с чужбины прилетали враждебные ветра поползновений на тепло материнской земли – холодом веяло от желаний подмять под себя всё, на что бы ни упал взгляд. Неспешные в бытовой жизни, тела быстро соорганизовывались в защите материнской земли – они гнали агрессию до близкой её сердцу чужбины; прощая ей нарушенный покой и даже непривычный холод в душе. Можно ли, в принципе, прощать холод в душе, не будет ли он источником новых нападок – эти вопросы всегда недолго занимали живших под материнским солнцем сердца, – люди продолжали восхищаться полнотой любви судьбы, давшей им возможность любить и прощать.
Дувшие со стороны ветры срывали часть живущих здесь, и уносили в мечты о чужбинах. Это смущало покой материнской земли, но её уютный дух качал в колыбели гармонию места. Порой мечтавшие о чужбине сливались мечтами с налетавшими ветрами чужбины, и опять приходилось останавливать ветры телами. Странный закон восстановления гармонии казался вечным, несмотря на усиление ветров и числа мечтавших.
Далеко не всё, совсем не всё было просто в этой огромной земле, имевшей четыре центра притяжения любви – с холодным расчётом севера, с искренностью юга, собранностью запада, безалаберностью равнин востока – дополняя, и преодолевая друг друга, они, тем не менее, держали на себе все противоречия и всю гармонию мира. Восток олицетворял собой порядок силы, север – силу порядка; запад давал людям энергию вдохновений, юг – энергию жизни. Люди копошились на площадке лесов, степей и гор, глядя друг на друга без злобы и зависти – радуясь и страдая вместе. Но подул западный ветер, нет – это сотрясся воздух перед двинувшимся к заповедной для себя прежде земле гигантского червя. Почувствовав смертельную опасность для себя и своих детей, люди сомкнули ряды в необходимости выжить – они смотрели в небо, отдав ему всю свою силу; энергией сердец они придавали небу чистоту синевы. Блистающий над головой цвет растекался и по поверхности планеты – по мере её обращения к солнцу.
АЛЕКСАНДР АЛАКШИН. БРЮССЕЛЬСКИЙ СЧЁТ. СПб., 2016. С. 187–189.
"БРЮССЕЛЬСКИЙ СЧЁТ" – ПРОДОЛЖЕНИЕ "ПЕТЕРБУРГСКОГО РОМАНА" И "МОСКОВСКОГО РОМАНА".