На Букмейте появился «Иисусов сын» Дениса Джонсона (No Kidding Press, перевод Юлии Сербренниковой) — сборник рассказов великого американского прозаика и поэта, которого до этого не публиковали в России. По просьбе Bookmate Journal писатель и литературный обозреватель Сергей Кумыш рассказывает о жизни этого автора, его излюбленных темах и главной книге.
Полуавтобиографические рассказы о попойках, приходах, случайных связях и поисках Бога
Денис Джонсон — Иисусов сын
Денис Джонсон был человеком, который хорошо разбирался в ангелах. Или ангелом, который хорошо разбирался в людях. Почти каждый прозаик в первой книге рассказывает о себе подобных, о своих. Вот и Джонсон, посвятив десять лет работе над дебютным романом, в итоге дал ему название «Angels».
Строго говоря, дебютов в его жизни было три. Сперва в 1969 году вышла первая подборка стихов «The Man Among the Seals» («Человек среди тюленей»). Затем, в 1983-м, упомянутый первый роман. Наконец в 1992-м — первый сборник рассказов «Иисусов сын». Вскоре эту тоненькую книжку объявили главным произведением Джонсона, а его самого — еще при жизни — святым покровителем (снова этот теологический инструментарий, но в случае с Джонсоном никуда от него не деться) современной американской литературы. В любви к «Иисусову сыну» признавались Джон Апдайк, Джонатан Франзен, Тобиас Вулф, Майкл Каннингем, Чак Паланики еще несколько десятков писателей помоложе — тех, кто связал свою жизнь с литературой только потому, что эта книга вовремя попала к ним в руки.
«Иисусов сын» — 11 расположенных в хронологическом порядке историй о пьянках, кислотных трипах, автостопе, наркозависимости, алкозависимости, жизнерадостных потрахушках, утонченном воровстве и туповатом насилии «под небом, голубым и бездумным, как Божья любовь» (в книге эта фраза переведена на русский несколько иначе), написанных от лица молодого бродяги и наркомана по прозвищу… Стоп. Здесь мы сталкиваемся с определенной проблемой: на книге стоит возрастная маркировка 18+, и, поскольку согласно российскому законодательству за прямое упоминание прозвища главного героя в СМИ можно схлопотать штраф, я скажу, что его кличка — Беоблод, а вы подключите смекалку. В юности так называли самого Джонсона. Он и был тем самым бродягой и наркоманом.
Первые три или четыре рассказа Джонсон написал примерно в середине 1980-х — за один день. Эти несколько историй — байки из его юности, которыми он смешил друзей.
Ему постоянно говорили: «Ты должен это записать», — на что Джонсон, в свою очередь, неизменно отвечал: «Если они так хороши в пересказе, записывать их точно не имеет смысла».
Но однажды он осознал, что его побасенки сами собой сложились в тексты. Потом к ним прибавились другие, те, которым Джонсон был лишь свидетелем, те, что слышал от кого-то еще. Перемешал все хорошенько, что-то где-то досочинил. Так книга пришла от автобиографии к художественному вымыслу. «Помести ложь под обложку — и она станет литературой», — не раз говорил он.
К началу работы над сборником Джонсон полностью завязал с наркотиками. Некоторое время боялся, что из-за этого не сможет писать. С 1975 по 1983 год он бросил все: сперва героин, потом выпивку, потом марихуану. Что самое забавное, именно тот период был в его жизни наименее плодотворным. В какой-то момент Джонсон понял: он пишет так мало, что если, бросив ширяться, пить и дуть, перестанет писать вообще, ничего в корне не изменится. Он до конца жизни работал медленно и выдавал за год немного чистового материала, однако это было в разы больше, чем в 1970-е и начале 1980-х.
У «Иисусова сына» переливчатая сущность: каждая история здесь посвечивает множеством неразличимых на первый взгляд граней, которые, собственно, и превращают байки в литературу. Пожалуй, точнее, чем кто бы то ни было, суть этой книги сформулировал Джонатан Галасси, редактор и издатель Джонсона: «„Иисусов сын“ — о силе зависимости и том единственном, что способно ей противостоять: экстатическом переживании Бога».
То, над чем столетиями ломают голову теологи, проливается на главного героя дождиком, но он, в отличие от ученых мужей, не пытается подобрать для этого слова; он вообще не всегда это замечает. Однако то самое переживание что-то незримо в нем меняет. Приближение к божественной тайне происходит здесь не через Евангелие. Потому и «Иисусов сын». Эта книга — не откровение, а прямое следствие откровения. Джонсон исходит из того, что если вера — дар, то его книга — про и для неодаренных. Он описывает порочный мир, из которого не только невычитаем Бог, но в каком-то смысле этот самый мир становится свидетельством о Боге.
Кстати, именно Галасси принадлежала идея расставить рассказы по хронологии (Джонсон изначально хотел, чтобы в сборнике они шли в том порядке, в каком были написаны), поэтому книгу можно читать двумя способами — вразнобой и по порядку. В первом случае она остается сборником самостоятельных рассказов, во втором оказывается романом в 11 главах. То есть притом что автор рассказов — Джонсон, книгу из них составил Галасси. Вообще, запомните и погуглите это имя. Жить в одно время с Галасси — это практически как быть современниками Максвелла Перкинса.
Биография Максвелла Перкинса — вероятно, самого влиятельного редактора в истории американского литературы
Э. Скотт Берг — Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда
За несколько лет до смерти Джонсон рассказывал: «Первой все, что я пишу, читает [моя жена] Синди, и ей разрешено оценивать текст лишь по одной из трех категорий: гениально, шекспироподобно, элвисно. Джонатан — мой редактор, поэтому он, к сожалению, говорит правду. Но когда ему что-то действительно нравится, моему счастью нет предела».
Вскоре после смерти Джонсона Галасси вспоминал:
«Работать с ним было по большей части легко. Он не особо-то нуждался в редакторе. При этом то, что другим показалось бы лишь неосторожной репликой, он мог принять очень близко к сердцу. Он говорил студентам, что они должны стремиться стать Шекспирами, что это вообще единственное, к чему стоит стремиться писателю. То, что он сам безусловно стремился именно к этому — не только в прозе и поэзии, но и в журналистике и в драматургии, — свидетельствовало о его неослабевающем честолюбии. Честолюбие — важнейшая для писателя черта. Без него никак, потому что твоя каждодневная задача — преодолевать барьеры, как чисто внешние, так и внутренние».
Несколько лет назад в интервью Митци Рапкин Майкл Каннингем (Пулитцеровскую премию по литературе он получил в 1999 году, когда председателем жюри был Джонсон) объяснял на примере «Неотложки» — одного из рассказов «Иисусова сына», — какого рода звучания хотел добиться в своем последнем на сегодняшний день романе «Снежная королева». В этом смысле они с Джонсоном практически литературные близнецы: оба помешаны на звуке. Так, один из своих последних (и лучших) рассказов Джонсон написал, по его собственным словам, только потому, что однажды придумал классное название («Triumph Over the Grave»), и его просто дико перло то и дело перекатывать эту фразу на языке — вот он и сочинил историю, которая могла бы так называться.
Оттолкнувшись от рассказа Джонсона, Каннингем написал роман, в котором — очевидно, не ставя перед собой подобной цели и, я уверен, не проговаривая этого даже про себя, — описал то, что в христианской традиции называется Фаворским светом, найдя какие-то очень простые, ясные, доступные слова, перекликающиеся при этом с учением и Фомы Аквинского, и Григория Паламы. Главная ценность, повторюсь, заключается в том, что Каннингем не имел в виду ничего подобного. Свет в его книге не результат духовных поисков и практик; он ни на кого не нисходит, он просто есть. Я убежден, что без «Иисусова сына» не было бы «Снежной королевы». Обе книги говорят о вещах одной и той же природы, о том, для чего не найдено и не может быть найдено слов. Это не проникновение в тайну и не попытка ее постичь. Это свидетельство о тайне, существующей помимо нашей воли, помимо нашего (со)знания, приоткрывающейся, как правило, тем, кто вовсе ею не томился. Они не способны ни вместить ее, ни даже толком заметить, они как бы просто понимают: «О, есть что-то сверх», — а в следующий миг им кажется, что это была лишь игра удрученного разума, ищущего хоть какой-то выход; не более чем поток их же больного сознания. И вместе с тем в конце всегда остается вопрос: а что, если нет? «Иисусов сын», как и «Снежная королева», не предлагает ни гипотетического ответа, ни даже подсказки. Однако сам этот вопрос приподнимает над обыденным и их персонажей, и их читателей. И даже если это иллюзия, она того стоит.
И последнее. Об ангелах. В «Иисусовом сыне» они повсюду, но каждый раз принимают какое-то странное обличье. В «Неотложке» ангельские сонмы на поверку оказываются толпой нарядных киногероев — фильм транслируется в снежный буран на совершенно пустом кинопаркинге, изображение просто не долетает до экрана, кадры оседают на вьющихся повсюду снежных всполохах. В рассказе «Работа» ангелу подобна голая рыжеволосая женщина, привязанная к гигантскому воздушному змею, который летит за моторной лодкой, скользящей по извилистой реке (здесь также стоит обратить внимание на то, как Джонсон работает с цветом: в начале рассказа герои тырят медную проволоку из заброшенного дома, потом наступает закат, потом в небе возникает рыжеволосая женщина — таким образом, весь текст оказывается пронизан медным сиянием). В том или ином виде ангелы присутствуют во всех рассказах «Иисусова сына». Возможно, Денис Джонсон действительно всю жизнь просто руководствовался правилом «пиши о чем знаешь». Вот и писал о своих земляках из призрачного отечества.