Николай Дмитриевич Стахеев, известный русский богач и промышленник, человек известный на всю Россию, не мог предположить, что прославится также на литературном поприще. А получилось всё благодаря писателям Ильфу и Петрову...
Родившийся в Елабуге, Николай Дмитриевич, племянник известного художника Ивана Шишкина, в середине 90-х годов 19 века, с молодой женой Ольгой переехал в Москву. От отца он унаследовал 5 миллионов рублей, крупное торговое дело, золотые прииски, нефтепромыслы и грузовую флотилию. В Москве Николай решил строить доходные дома и построил — на Лубянке, Тверской, Мясницкой, в Харитоньевском переулке. Для своей же семьи скупил земли под старыми дворянскими усадьбами в районе Красных Ворот. Под снос пошли ветхие дома, в том числе бывший флигель Чаадаева. Ходили разговоры, что молодой Стахеев откупил свою красавицу-жену у ее мужа-чиновника за большие деньги.
Николай Дмитриевич был человеком больших страстей. Когда-то унаследованные от отца пять миллионов он приумножил в восемь раз. В 1908 году, когда ему было уже 56 лет, ситуация вышла из-под контроля. Говорили, что за одну поездку он оставил в Монте-Карло пятнадцать миллионов рублей. Его супруга даже писала письмо известному юристу Плевако о возможности контролировать денежные потоки мужа. Плевако ответил, что это по закону никак невозможно, ибо её муж не сумасшедший и не пьяница, и что свои страсти он может удовлетворять как угодно. И что все проигранные деньги он довольно быстро возместит семье и роду.
Вскоре отношения с женой у Николая Дмитриевича окончательно испортились. В 1914 году он объявил, что навсегда переезжает жить на свой любимый Лазурный берег.
Начиналась Первая мировая война. Ольге Яковлевне стало не под силу, да и ни к чему тянуть огромные расходы, и она съехала из дома на Басманной. Николай Дмитриевич не объявлялся. Особняк взяла в аренду за 25 тысяч рублей в год вдова Саввы Морозова.
Ни жена Стахеева, ни новая хозяйка роскошного особняка не ведали, что в подвале дома бывший хозяин устроил тайник. Золото, бриллианты и другие ценности. Спрятанные сокровища ожидали своего часа.
И вто этот час настал. Во время гражданской войны Николай Дмитриевич инкогнито появился в Москве. Вскоре он достиг своего старого дома на Басманной.
Искусственный грот, сложенный из серого камня, зловеще чернел развороченным дверным проемом. От огромных бочек, когда-то хранящих крымское вино, не осталось и следа. Бывший хозяин осторожно огляделся, зашел внутрь и резким движением нажал на одному ему ведомый камень.
Слегка задыхаясь, полез вверх, отдышался, толкнул заднюю стенку книжного шкафа и очутился в темной комнате, где за фальшивой стенной панелью находился тайник. Он сдвинул набок маленькую резную львиную голову. Фонарик дрожал в его руке. Панель ушла в сторону, и он увидел в открывшейся нише небольшой «докторский» саквояж. Нетерпеливо щелкнув металлической застежкой, его взору открылось, что от драгоценных камней побежали разноцветные лучи и тускло заблестели золотые украшения.
«Цело, всё цело! — ликовал он. — Теперь быстрее надо уходить, но только проверив другие тайники».
Металлический уголок саквояжа звякнул о напольный светильник. Резкая трель свистка донеслась снизу из швейцарской. «Караул, братцы, грабят!» — орали внизу. Хлопнули тяжелые дубовые двери. В особняк ввалился ночной патруль, и сапоги загрохотали вверх по лестнице из белого мрамора.
Мозолистые руки рабочего-железнодорожника несли докторский саквояж на Лубянку. Сзади под дулом винтовки вели его хозяина. Шли пешком по ночной Москве мимо его собственных многоэтажных домов. Дома казались Стахееву забытыми декорациями из прошлой жизни.
На Лубянке он объявил: «Буду разговаривать только с вашим главным начальником» — и замолчал. «А как же представить вас, барин?» — дурашливо спросил старший. «Николай Дмитриевич Стахеев, потомственный почетный гражданин Москвы, коммерции советник, член Московского торгового банка, бывший конечно. Вы передайте, всем лучше будет», — миролюбиво закончил он.
«А ведь я знаю вас, Николай Дмитриевич, — встретил его Феликс Эдмундович. — Крым, Алушта, набережная Стахеева и полгорода в придачу — истинный Вы наш отец-благодетель». Насмехается, что ли?Вроде нет, взгляд серьезный.
«Хочу предложить вам сделку», — начал Стахеев. «Так сразу и сделку. Вот что значит деловой человек. Слушаю, слушаю». — «Я отдам вам все, что у меня есть. Это, — он показал на саквояж, — лишь небольшая часть, А вы взамен отпускаете меня с Богом. И еще. Дом ведь все равно заберут. Возьмите его себе, ну, наркомату, сыску. Хочу, чтобы в кабинете за моим малахитовым столом сидели именно вы».
На автомобиле они приехали на Новую Басманную, и Стахеев открыл Дзержинскому свои тайники. После чего с охранными документами был отпущен за границу. Железный Феликс, говорили, положил ему пожизненную пенсию, на которую Николай Дмитриевич и проживал в Монако до 1933 года. А на часть стахеевских сокровищ на Каланчевской площади построили Клуб имени Октябрьской революции Казанской железной дороги, вскоре переименованный в Центральный дом культуры железнодорожников (ЦДКЖ).
В этом новом, только что построенном доме культуры и сошёл с ума, переживший полный крах надежд, бывший предводитель дворянства и гигант мысли Киса Воробьянинов.
Николай Дмитриевич в Монако стал культовой фигурой. Он стал «пенсионером игрального дома» — как именовали бывших миллионщиков, спустивших в залах казино все свое состояние. Хозяева казино брали таких на пожизненный пенсион. Последние годы он провел на острове Мальта. Среди русских эмигрантов поговаривали, что все свои сокровища Стахеев передал ордену, в котором долгие годы состоял тайным магистром.
В Москве же после оглушительного успеха «Двенадцати стульев» среди журналистской братии гуляла байка о том, что Стахеев в двадцатые годы несколько раз приезжал в Москву по особому разрешению властей. И будто бы соавторы Ильф и Петров встречались с ним и брали интервью.
Так это было или не так, но писатели эту историю очень хорошо изучили, когда работали в журналистами в редакции "Гудка", и именно от нее плясали как от печки, выстраивая образ Кисы Воробьянинова.