16 апреля 1891 г. государем императором Александром Третьим был утверждён образец винтовки Мосина.
Говорят, из этих ружей до сих пор стреляют где-то в Африке и Сирии, а в конце XIX в. это было и вовсе передовое оружие - мало того, что винтовка была многозарядной, стрелки получили возможность заранее снаряжать патронные обоймы. Таким образом по сравнению с однозарядными ружьями скорострельность была гораздо выше, что давало стрелку в бою неоценимые преимущества. Винтовка получилась относительно простой в изготовлении и надёжной в эксплуатации. А калибр в три линии ("линией" в то время также называли 1/10 дюйма) - 7,62 мм и вовсе стал классическим для отечественного стрелкового оружия.
Массово в войска новая винтовка стала поступать несколько позже, но применялась уже при подавлении "боксёрского восстания" в Китае в 1900-1901 гг. Ещё раньше она оказалась на вооружении, говоря современным языком, частей спецназначения - подразделений, действовавших в Памире на границе с Афганистаном. Получил трёхлинейки и отряд Петра Кузьмича Козлова, зимою 1899 года отправившийся в сторону Лхасы.
Миссия была не военной, а, скорее дипломатической и научной, ну и, чего греха таить, разведывательной. Однако новое оружие было как нельзя кстати. Шла Большая игра - с очень большими ставками эаткий праобраз Холодной войны. Да и путь выдался непростым. Под Чамдо тибетские пограничники, невзирая на пропуск от Далай-ламы экспедицию не пропустили, а потом ещё зачем-то начали стрелять. Тогда преимущества трёхлинейки проявились в полной мере - пять выстрелов русские успевали сделать быстрее, чем тибетцы - перезарядиться. Но после такого приёма о дальнейшем движении в Центральный Тибет нечего было и думать.
Случались и нападения разбойников. Тут не грех процитировать работу самого Петра Кузьмича "Монголия и Кам":
"Тихая, полуясная ночь прошла довольно спокойно, как равно и слегка морозное раннее утро 25 апреля, когда экспедиционный караван медленно, но в то же время и бодро двигался вверх по Гэ-чю, держась сосредоточенно. Мелодичное пение соловья долго не прерывалось, между тем солнце уже осветило вершины соседних гор, тонкоперистые облачка медленно плыли к востоку, сбиваясь в сплошную пелену, тогда как на западе небосклон прояснялся все больше и больше. Сдержанный людской говор давал понять, что отряд глубоко проникнут предстоявшим событием. Все внимательно следили за соседними горами, но всего больше, разумеется, за той частью гребня, где расположился неприятель. Наконец показался и он сам: почти одновременно на трех соседних плоских вершинах Биму-ла заволновались тибетцы в развернутом конном строю. Громкие голоса местных воинов, мастерски выводивших своеобразные высокие трели, слились в общий дикий концерт, нарушивший тишину утра в горах. Минут через пять голоса тибетцев смолкли, затем повторились ещё и ещё. Мы продолжали двигаться до подошвы главного ската перевала, отстоявшего своей вершиной на расстояние одной версты, где временно остановились, чтобы подтянуть потуже подпруги, самим полегче одеться и ещё раз осмотреть оружие. Тем временем на гребне северной цепи гор показалась партия человек в 25 других тибетцев, оставшихся для нас неизвестными. Число же лингузцев простиралось от 250 до 300 человек. На сей раз наши недруги покрикивали или одновременно с двух сторон, или же поочередно, словно переговариваясь о чем-то.
Так как между нами и лингузцами на первом уступе гор залегали скалистые обнажения, за которыми могла находиться неприятельская засада, то я, приказав каравану осмотрительно двигаться на перевал, сам с А. Н. Казнаковым и Бадмажаповым, постоянно при мне находившимся, поехал налегке вперед с целью возможно скорее обогнуть каменистую преграду. К нашему благополучию лингузцы не воспользовались этим естественным передовым укреплением, и мы, миновав его, были снова на открытом луговом скате, обеспечивавшем свободное движение каравана. Едва мы показались здесь, как тибетцы ещё грознее завопили на всевозможные лады и тотчас же, несмотря на довольно большую для их ружей дистанцию - в 600 шагов, одновременно с трех вершин открыли огонь из своих фитильных ружей. Благодаря их командующему положению тибетские пули по инерции долетали до цели, шумя и свистя то тут, то там. Наши лошади испуганно озирались, всхрапывали, и мы принуждены были их отпустить к каравану, сами же, разделившись поодиночке, в свою очередь открыли огонь по тибетцам. Я обстреливал восточную вершину, Бадмажапов среднюю, А. Н. Казнаков правую или западную; наша единственная боевая линия вначале состояла из трех человек и должна была противодействовать дикарям, которые в данный момент были почти в сто раз многочисленнее нас.
Медленно двигаясь вперед, мы по временам присаживались и пускали в тибетцев пули. Как уже и говорено было выше, стычку пришлось вести на высоте около 15 тыс. футов (4 570 м) над морем, где разреженный воздух давал себя чувствовать даже и привыкшим организмам. По мере нашего приближения к перевалу и по мере того, как наша боевая линия усиливалась людьми, прибывавшими от каравана, а следовательно усиливался и наш огонь, тибетская пальба стихала; разбойники показывали одни лишь головы; ещё же через полчаса или час, когда мы уже в числе 10 человек благополучно поднялись на гребень, последний был свободен. Разбойники со страхом, подобно горному потоку, бежали по крутым ущельям на юг, по направлению к Ялун-цзяну. Мы не скупились на выстрелы и далеко проводили негодяев огнем наших винтовок.
После временной остановки на перевале, откуда были отпущены проводники, боявшиеся следовать по лингузским владениям, мы направились в сторону убежавших грабителей и - как всегда при обыкновенном движении каравана - совершенно тихо, спокойно, обеспечив на случай оба фланга разъездами. Внизу, по главному ущелью, там, где слева впадало другое -- в стрелке, разбойники вновь засели, условившись, как впоследствии выяснилось, с прибывшим в подкрепление отрядом в 100 человек, засевшим ещё на версту ниже, ударить на нас одновременно с двух сторон; кроме того часть грабителей разместилась в промежуточных скалах, намереваясь произвести ещё больший беспорядок в нашем караване, спуская по крутизнам каменные глыбы. Как видно, тибетцы не лишены понятия о приспособлениях к местности и сумели устроить для нас хорошую ловушку. По счастью экспедиции засада их была открыта во-время нашим разъездом, ехавшим по командующим гребням гор. Верхние разбойники, ожидавшие, что караван экспедиции направится по главному ущелью, были вполне разочарованы неожиданным огнем, открытым по ним со скалистых вершин нашим передовым отрядом. Нижний же отряд лингузцев на раздавшиеся выстрелы тотчас выскочил из засады и поскакал к месту действия, но, встретив на пути, вместо ожидаемых русских, своих собратьев, неудержимо стремившихся вниз по ущелью, примкнул конечно к общему отступлению.
Итак, во второй стычке участвовал лишь передовой или вернее боковой разъезд, тогда как наши главные силы - 10 человек - удачно соразмерив движение и во-время подоспев к огню с флангу, не могли принять участия в отражении разбойников, так как навстречу нашего каравана выехало двое лам-посредников, чтобы упросить меня прекратить стычку с их единоверцами. Едучи вместе с посредниками, мы были свидетелями, в каком паническом страхе бежали разбойники. Громкое эхо скорострелок, крик тибетцев и ржанье их лошадей -- всё смешалось в общий гул, стоявший в ущелье долгое время.
Условившись с ламами-посредниками о мире, я велел одному из них немедленно скакать вслед за лингузцами с приказанием последним нигде, на нашем дальнейшем пути, не показываться вооруженными, иначе мы будем стрелять в каждого из таких туземцев. Предписанное условие лингузцы строго исполнили, и мы благополучно миновали третье и последнее заграждение, где разбойники намеревались было ещё раз попытать счастья, но после конной атаки, произведенной на них небольшой частью нашего отряда, во главе с А. Н. Казнаковым, тибетцы вынуждены были, наконец, признать себя побеждёнными.
За оба раза всеми нами было выпущено около 500 патронов. По словам тех же лам-посредников и некоторых местных воинов, приходивших потом на наш бивуак, под видом мирных обитателей, тибетцы понесли значительные потери людьми и лошадьми, но выяснить их более или менее определенно, благодаря крайней скрытности лингузцев, не удалось. Курьезно, что и эти тибетцы верили в чары русских, отвлекавших от себя неприятельские пули, в чем будто бы убедились их лучшие стрелки, стрелявшие в нас из засады чуть не в упор, но тем не менее дававшие промахи. Русское же ружье, по мнению тибетцев, бьет ужасно далеко и от его пули ни камни, ни земля, ни деревья не защищают - она все разрушает. Слава нашей трехлинейной винтовки пронеслась по Восточному Тибету и обеспечила успех экспедиции".
А ведь лингузцы - это жители Линга, родины легендарного царя Гэсера! чтобы такие люди, да ещё и на своей земле признали себя побеждёнными, это дорогого стоит. Да и оружие в умелых руках себя очень грозным показало. Так вот начинался боевой путь трёхлинейки. А массовым оружием пехоты эта винтовка станет несколько позже..
Ещё позже тибетцам достанется уже от советского оружия, применённого китайцами. Вот статья о советских самолётах в подавлении тибетского восстания.
Буду благодарен за комментарии, репосты, ну и, конечно же, подписывайтесь на канал, а я постараюсь не разочаровать со всякими интересными материалами.