Забравшись в бункер, Пётр захлопнул за собой толстую бронированную дверь, защёлкнул три сложных заводских замка (два с пятью выдвигающимися цилиндриками, один с тремя), вогнал в специально выдолбленные отверстия три мощные металлические задвижки и два отрезка толстой стальной проволоки. Покраснев от натуги, подтащил к выходу тяжеленный кованый сундук без крышки, пододвинул вплотную к двери. Потом накидал в сундук десятка три больших бутовых камня. Всё, теперь эту дверь ни один танк не пробьёт.
Настало время заняться дезинфекцией помещения, одежды и собственного тела. Петр разделся догола, запихнул одежду в крепкий раствор хлорки, залив сверху две бутылки уксуса – так, на всякий случай. Тщательно вымылся в ванной, протерев всё тело дезинфицирующим раствором, облачился в белый балахон, обработанный той же хлоркой и старательно отглаженный. Прошёлся по всем помещениям бункера, протерев хлорным раствором стены, столы, мебель, полы. После этого белый балахон тоже полетел в чан с хлоркой и уксусом, а Петька опять полез в ванну, долго тёр тело жёсткой мочалкой.
Из ванны Пётр вылез весь красный, словно варёный рак. Часы показывали двенадцатый час ночи. Шесть часов ушло на дезинфекцию бункера и самоё себя. Пётр отметил в календаре, висящем на стене, 18 число, отсчитал две недели. «Если ко второму числу не заболею, значит, всё обошлось» - подумал он.
Поужинав гречневой кашей с говядиной (так значилось на этикетке), Петька со спокойной душой улёгся спать, предварительно погасив свет во всех помещениях - чтоб не гонять зазря старенький генератор, что «жрал» соляру дуриком, не глотая. Поворочался с боку на бок, но сон всё не шёл. Не очень-то приятно засыпать в полной темноте и абсолютной тишине, под стук собственного сердца и шелест дыхания.
Забраться в бункер Пётр решил ещё месяц назад, когда число заражённых стало увеличиваться с каждым днём. Перед карантином он ушёл в отпуск и решил поехать на дачу – не торчать же в слякотном городе целый месяц без дела. Два дня болтался по участку, не зная, за что взяться, пил водку, смотрел телевизор. Телевизор-то и вселил в его душу страх. Страх перед опасной болезнью.
Тут он и вспомнил про бункер, что находился в полукилометре от его дачи. Когда-то этот бункер был подвалом в старинном барском доме. Дом сгорел в сорок первом, во время наступательной операции фашистов, но подвал уцелел и некоторое время служил убежищем для местных жителей от холода и непогоды.
После войны в подвале жили несколько семей, оставшихся без крова. После того, как постояльцы съехали, подвал пару десятков лет пустовал, а в конце шестидесятых его переоборудовали под хранилище удобрений и ядохимикатов. Чтобы пронырливые колхозники не тырили государственное добро, тогдашний председатель оборудовал вход бронированной дверью с пуленепробиваемым окошком над ней, притащив сие списанное добро из аварийного здания сбербанка. А чтобы воры не проникли через хлипкую самодельную крышу, положил сверху несколько бетонных плит, засыпав их землёй.
Колхоз развалился в начале двухтысячных, деревня опустела, превратившись в небольшой дачный посёлок, про хранилище позабыли. Подходы к бывшему барскому дому заросли клёном и молодым березняком, тропинки затянулись травой. И никогда бы Пётр не обнаружил этот подвал, если бы не понадобилась ему метла для уборки двора.
Два года Пётр никому не рассказывал о найденном бункере, а сам потихоньку занимался уборкой помещений. Разбирая хлам в крайней комнате, обнаружил средь завалов папок с бумагами, поломанных столов и стульев старенький генератор. После починки генератор затарахтел, как новенький, и Петька решил оборудовать в комнате тайное убежище. Выкинул и сжёг весь хлам, что валялся на полу, отдраил заляпанные стены, притащил из сарая старенький диванчик и журнальный столик, сказав супруге, что выкинул это барахло на помойку.
С полгода Пётр тайно ходил в свою комнату, даже ночевал там пару раз, сильно перепив, а супруга Машка безуспешно разыскивала его в посёлке, бегая по собутыльникам. А потом пошло-поехало: Петька разобрал ещё одну комнату, потом ещё одну. Выяснилось, что в бывшем складе установлена мощная вентиляция, что неудивительно – в помещении хранились вредные сыпучие вещества. И что добра в этом двухсотметровом помещении полным-полно. Старые хозяева покидали помещение в спешке, оставив под завалами кучу полезных вещей: новенькие вёдра, стулья, лопаты, грабли, черенки, наборы гаечных ключей, прорезиненные коврики, респираторы, спецодежду, резиновые сапоги, брезентовые плащи и многое другое.
Петька бережно складывал найденное добро на отремонтированные им же стеллажи. Авось, пригодятся. А с полгода назад как-то подостыл к своей находке, перестал мотаться на дачу каждый выходной. Наигрался, видать, в секретного агента. А тут – пандемия! И Пётр понял, что только полная изоляция от общества может спасти его от лютой смерти.
Весь отпуск Петька, находившийся на даче в одиночестве (дочь училась в институте, у жены на работе случился завал), потихоньку продавал найденное добро местным дачникам и жителям окрестных деревень. На вырученные деньги закупал продукты длительного хранения (обязательно в герметичных упаковках и отечественного производства), бутилированную воду, средства дезинфекции, солярку для генератора.
К тому времени, как жену и дочь отпустили на карантинные каникулы, подвал был готов к приёму отшельников. Петька не стал с наскоку уговаривать родных покинуть общество на время эпидемии. Он потихоньку приучал жену и дочь к мысли, что только полная изоляция поможет им спастись от смерти. Чтобы доказать, что заразу можно подхватить везде, ходил в маске и перчатках даже дома, то и дело мыл руки, чуть не каждый час переодевался, тщательно простирывая и дезинфицируя собственное бельишко.
Жена с дочерью крутили пальцем у виска и дружно заявляли, что от судьбы не уйдёшь. Петька злился, пытался доказать свою правоту, но родных переубедить не смог. Потеряв терпение, открыто рассказал про убежище, и предложил уйти «из мира» вместе с ним. Но жена и дочь лишь посмеялись над ним. Что ж, они сделали свой выбор…
Первые три дня изоляции Петька привыкал к тишине и полному одиночеству. Иногда почитывал книжки, занимался уборкой, готовил, валялся на диване. Потом подсчитал количество сожжённой солярки, и понял, что оставшихся двух бочек на месяц не хватит. Придётся экономить.
Тишина и безмолвие давили со всех сторон. Свет в помещении он теперь включал редко, книги не читал. С самого утра, позавтракав консервами и выпив чаю, забирался на сундук с камнями, и часами смотрел в бронированное окошко на посёлок, чтоб глаза не отвыкли от света. Остальные шесть окон, забранных решётками, он забетонировал месяц назад.
На восьмой день, в десять утра, к бункеру подошли жена с дочерью, что-то кричали, но внутрь не проникал ни один звук. Катька, дочь, сбегала домой, принесла тетрадку и фломастер, написала крупными буквами: «Выходи, тебя на работу вызывают!». Петька помотал головой и хотел сказать: «Нет!», но звук из горла не шёл – за восемь дней голосовые связки отвыкли разговаривать.
Машка погрозила ему кулаком, Катерина покрутила пальцем у виска. Обе ушли, не оглядываясь, а Пётр стал издавать различные звуки: гудел, аукал, пищал, тарахтел. Потом стал петь песни, немилосердно фальшивя, перевирая слова и мотив. Его песни в полной тишине звучали жутко и пугающе, но ещё сильнее его пугала перспектива остаться без голоса.
На девятый день Петька понял, что если будет принимать ванну по два раза в день, то запаса воды хватит лишь на неделю. К тому же водопроводная вода, набранная в десяток больших ёмкостей, стала неприятно пахнуть. С этого дня вместо душа он протирался раствором антисептика. Пересчитав запасы еды, урезал рацион наполовину…
На двенадцатый день отшельничества к бункеру подошёл староста посёлка, Максим Викентьевич. На лице – медицинская маска, на руках – перчатки, на глазах – очки. Сунул в окошко записку: «Выходи, нужно поговорить!»
«Началось! – подумал Пётр. – Даже Максимка маску нацепил! И он всерьёз думает, что я выйду?!». Помотав головой, Петька крикнул: «Нет!». Максим Викентьевич нацарапал ещё одну записку: «Вопрос серьёзный – организация охраны посёлка! Нужны дружинники, крепкие мужики. Выходи!».
Петька показал Максимке кулак, тот сплюнул себе под ноги и ушёл.
Второго числа, в семь утра, Пётр померил себе температуру и понял, что не заболел. Слава тебе, Господи! Но он решил мерить температуру по утрам и вечерам ещё два дня – на всякий случай.
Пятого числа, в восемь утра, к бункеру подошла Машка, сунула в окошко записку: «Выходи, всё заканчивается! Меня с 10 числа вызывают на работу, мы с Катей уезжаем!». Пётр помотал головой, запел во весь голос «Марсельезу», тщательно выговаривая слова. Жена внимательно посмотрела на него и ушла.
Часа через два к бункеру подкатила «Скорая», из кабины вылезли два крепких мужика в полной амуниции. Потом появилась полицейская машина, следом приехал трактор. Четыре часа пять мужиков возились у входа, пытались проникнуть в бункер - резали дверь болгарками, выдергивали трактором. У них ничего не получалось, а Петька откровенно ржал, показывая в окно кукиш.
«Скорая», полиция и трактор укатили, перед бункером остались жена и дочь. Машка сунула в окно записку: «Если хочешь сходить с ума в одиночестве – пожалуйста! А мы уезжаем». Петька помахал своим рукой, послал воздушный поцелуй. Машка с Катькой, пожав плечами, ушли.
Следующие четыре дня Петра никто не беспокоил. С утра и до ночи он стоял на камнях, наблюдая за жизнью посёлка. Иногда в поле его зрения попадали лисята, играющие в догонялки, осторожные зайцы с куцыми хвостиками, местные собаки, сосредоточенно обнюхивающие чужие следы. Люди в посёлке тоже жили своей жизнью: гуляли по улице, копошились на огородах, ездили на машинах.
Вечером девятого числа он увидел вереницу отъезжающих автомобилей. Разноцветные легковушки подпрыгивали на ухабах, увозя своих пассажиров в неизвестность. Впереди колонны ехал полицейский «УАЗ», замыкала колонну карета «Скорой помощи». «Помирать людей погнали, - подумал Петька. – Сейчас свалят всех в одну палату, и начнут эксперименты ставить…».
Десятого числа с утра пошёл дождь. Наскоро позавтракав, Петька устроился у окошка, наблюдая за опустевшим посёлком. Крупные капли дождя иногда попадали на стекло, размывая очертания домов. Ветер шевелил ветви деревьев, трава вздрагивала от попадающих на неё капель дождя. И Петру так захотелось услышать шум дождя, что даже слёзы навернулись на глаза.
Он поборол искушение выйти на улицу, но долго стоял на сундуке, глядя на дождь. До тех пор, пока явственно не услышал стук падающих капель, и лёгкий шелест ветра. Постоял, зажав уши руками, повертел головой, но звук не затих. Кап, кап, кап – слышалось из маленькой комнатки, служащей Петьке кухней. И тут же – шир, шир, шир…
Он потихоньку слез с сундука, прокрался к двери в кухоньку, осторожно достал из кармана фонарик, посветил на звук. Огромная рыжеватая крыса, не обращая внимания на луч света, по-хозяйски копошилась в мусорном ведре, выкидывая на пол обрывки хрустящего целлофана. «Как она сюда забралась? – удивился Петька. – Вроде, все швы забетонировал…».
Быстренько заскочив в помещение, он захлопнул за собой дощатую тёмно-синюю дверь. Крыса нехотя выбралась из ведра и потрусила под стол. Петька взял в руки лежащий сбоку колун с ошмётками топорища – привет из советского прошлого – «нащупал» лучом света крысу, затаившуюся под столом, резко метнул орудие в цель. Прямое попадание – крыса, подёргавшись, перестала шевелиться. Всё, враг повержен…
Следующие восемь часов Пётр посвятил уборке и дезинфекции помещения – крыса могла притащить с собой заразу. Лаз, через который мерзкое животное проникло в бункер, он обнаружил сразу. Тварь протиснулась в отверстие для сливной трубы, оставив кучу грязных следов. Спал Петька в эту ночь, как убитый.
Следующие три дня Пётр почти не спал. Стоял на сундуке с камнями по несколько часов кряду, с тоской глядя на опустевший посёлок. Пока ноги не начинали дрожать. Как устанет – шёл в кухоньку, что-то кушал, мерил температуру, отдыхал на диванчике. Но сон не шёл, и, полежав с часик, Петька опять забирался на сундук и смотрел, смотрел, смотрел…
В ночь на пятнадцатое пошёл дождь. Вначале редкий и жидкий, но к полуночи поток воды загустел и окреп. Поднялся ветер, кидая в бронированное окошко целые пригоршни воды. Посёлок в дождевых потоках постоянно менял очертания, искрился и кривлялся. Несколько раз Петру привиделись яркие вспышки, но он счёл это игрой воображения.
Утром посёлок, умытый ночным ливнем, выглядел, как обычно - пустынным и заброшенным. Если не считать того, что никто не вышел на участки, поковыряться в земле. Ни Степаныч, ни Зинка Родькина, ни пенсионеры Зверевы, ни Светка Зотова - местные жители, не соизволили прорыхлить земелюшку после благодатного ливня. И это обстоятельство вселяло в душу тревогу.
Вечером в посёлке, в домах местных, не зажегся свет. Да что там в домах, во всем посёлке не горел ни один фонарь!
Вечером шестнадцатого фонари не зажглись ни на мосту, ни на железнодорожном переезде…
Вечером семнадцатого погасло зарево над двумя соседними деревнями…
«Всё, - подумал Петька, стирая со щёк непрошенные слёзы. – трындец человечеству…». И так ему захотелось на волю, что аж скулы заломили! Спрыгнув с сундука, он принялся остервенело выкидывать из его нутра камни. Потом оттащил сундук от двери, принялся за запоры. Заводские замки открылись быстро, а вот самодельные задвижки и стальные пруты не желали выходить из отверстий.
К семи утра, уставший и почти отчаявшийся, Петр распахнул-таки бронированную дверь. В бункер ворвался тёплый влажный ветерок, обласкал лицо, заросшее белёсой бородой, пошевелил отросшие волосы на голове. Позабыв про завтрак, Петька двинулся к посёлку, прислушиваясь к собственным шагам – странно и глухо звучали они, не отдавались эхом, просто шелестели, подобно ветерку. Шмак, шмак, шмак…
Вот и крайний дом, дача Карауловых. Дверь нараспашку, окна выбиты, во дворе валяется дохлая собака. Дальше дача Валерии Васильевны. И опять: распахнутая дверь, побитые окна, сломанная тепличка у поваленного забора. А вот и дом Степаныча, выкрашенный в зелёный цвет, окна распахнуты настежь, дверь валяется рядом с крыльцом. Сам Степаныч, в неизменной клетчатой рубашке, лежал у забора. По блестящей лысине ползали жирные навозные мухи…
«Их отстреливали, - думал Петька, суетливо вытирая катившиеся по заросшим щекам слёзы. – Отстреливали всех – и животных, и людей. И меня застрелят, если найдут! Лучше уж я сам!»
Пётр достал из кармана своё единственное оружие – газовый пистолет, переделанный под боевой, поднёс к виску…
- Да, товарищ полковник, банда из десяти человек совершила налёт на данный посёлок! – докладывал начальству участковый Махорцев. – Пятнадцатого числа, пользуясь непогодой, злоумышленники приехали сюда на четырёх машинах – трёх легковых и грузовой «Газели». Начали выносить с дач всё, что попадается под руку. В одном из домов наткнулись на пенсионеров Зверевых, застрелили обоих. Потом пошли по домам, методично отстреливая местных. Застрелили ещё двоих – Каширина Николая Степановича и Родькину Зинаиду Петровну. Светлана Зотова, заслышав выстрелы, сумела убежать в лес, но подвернула ногу. До ближайшей деревни добралась лишь сегодня утром, ползком. За два дня бандиты поснимали все провода в округе, обесточили семнадцать населённых пунктов, мост, железнодорожный переезд, две автозаправки…
- А с этим что? – спросил милицейский чин, указывая на носилки, на которых лежал мужчина с перевязанной головой.
- А это местный чудак, - махнул рукой Махорцев. – Из дачников. Месяц назад поселился в бункере, есть тут такое помещение – бывший колхозный склад. Через две недели жена попыталась его вытащить, но он вёл себя странно. Жена вызвала санитаров и нас. Мы четыре часа пытались вскрыть дверь, да куда там! Дверь бронированная, старинная. Мы это дело и бросили. А этот чудак месяц в бункере просидел, а потом на волю вышел. И увидел тут полный разор и трупы. Наверное, он решил, что настал конец света, и пустил себе пулю в лоб.
- Вонь тут какая, - посетовал полковник, вытирая вспотевший лоб. – А жить-то этот отшельник будет?
- Да куда ж он денется. Врачи сказали, башка у него крепкая…
Всем добра и здоровья! Спасибо за прочтение! Читайте, комментируйте, ставьте лайки, подписывайтесь. Буду очень благодарна!