Почему скульптура III - IV веков нашей эры становится вдруг "грубой" и "примитивной"? На первый взгляд, тут нет никакой загадки. Это время упадка Римской Империи и последние века существования античной цивилизации. Кажется естественным, что в “эпоху упадка", в упадок приходит все, включая искусство.
Но как и почему изменилось в это время чувство прекрасного? Отразились ли на нем набеги варваров, политическая нестабильность и экономический кризис? И, что еще важнее, можно ли назвать "упадком", те метаморфозы, которые претерпело искусство на закате античности? Давайте посмотрим.
Смена художественного стиля произошла задолго до того, как варвары сломили сопротивление Империи и прорвались в Средиземноморье. Поэтому их вкусы и культура никак не могли повлиять на искусство III-IV веков. Еще не были опустошены античные города, еще функционировали художественные мастерские, и опытные мастера передавали свои знания ученикам. Традиция еще не прервалась, навыки не были утрачены. Политические неурядицы и чехарда императоров мало касались афинского, например, скульптора, работающего на местных заказчиков. Элита еще могла щедро платить за то, чтобы быть увековеченной в мраморе, а спад производства и ослабление экономических связей никак не влияли на способность скульптора выполнять полученные заказы. Так что, ни политический, ни экономический кризис не отразились на искусстве прямо и непосредственно.
Оно менялось по причинам более тонким и глубинным. Образы становились суровее и, даже, грубее не из-за упадка мастерства, а из-за перемены в мироощущении. На фоне всестороннего кризиса цивилизации материальные блага и плотские радости стали казаться слишком эфемерными, чтобы в них можно было обрести опору и смысл жизни. Время гедонизма прошло, и соблазнительная прелесть тела утратила власть над воображением художника и зрителя.
Теперь искусство пыталось найти в образе человека что-то «вечное», какую-то нетленную сущность, лежащую за пределами приземленной телесности. Искусство пресытилось эллинистическим натурализмом и возжаждало духа. Умение с иллюзорной достоверностью изобразить тело было не утрачено, а отвергнуто. Задачи искусства изменились.
Цель художника теперь была не в том, чтобы камень уподобился телу, а в том, чтобы через тело показать жизнь бессмертного духа, заключенного в бренную оболочку. Вот что должны были передать глубоко посаженные, обморочно закатившиеся глаза, резко очерченные морщины, трагический изгиб губ. Вот почему так схематично и обобщенно изображаются теперь складки одежды и волосы — эти детали, по мнению художника, не имеют отношения к жизни души. Позднее средневековая скульптура сможет изобразить духовное напряжение через взволнованные, взметнувшиеся, подобно языкам пламени, складки одежды. Но скульптура поздней античности не была способна на такую смелую метафору, она с трудом преодолевала приземленный натурализм эллинизма.
Гримасы скульптурных портретов III-IV веков это муки человеческого духа, пытающегося вырваться из плена косной материи. Но античность слишком погрязла в телесности. Она была обречена истлеть и рухнуть под бременем этой плоти, юной и чистой в архаическую эпоху, но одряхлевшей и оскверненной пороками к началу нашей эры. Свободу и надежду на бессмертие даст человеческому духу новая - христианская - цивилизация. Христианское искусство найдет формы, способные выразить жизнь бессмертной души.
