Мы стоим в туалете и курим Беломорканал.
От него горько во рту, а вокруг нас клубится сизый и вонючий туман. Курим задумчиво и творчески. Как и положено в паузе между репетициями.
И вдруг Саша, режиссер нашего студенческого театра, говорит: «Капитан, а ты никогда не думал попробовать поступить в театральный?».
Я закашлялся и выдавил : «Никогда».
А что я мог ещё сказать. Это было «советское время».
На тот момент я окончил физмат школу. И учусь в Военно-механическом институте в Питере. Это огромное серое здание с гранитными колоннами в центре города. Какой-то бывший пажеский корпус. Институт крутой. И главное, из него не «берут в армию».
Носит он имя космонавта И. (или М?) Гречко. И мы там учимся строить ракеты. Космические.
Во дворе, в отдельном бункере, стоит настоящий ракетный двигатель. Студенты запускают его на лабораторных занятиях. Но я так и не понял, зачем. Видимо, просто «позырить» через маленькое, размером с пачку Мальборо, бронированное окошечко, как оно там всё работает. Двигатель периодически взрывается, крышу бункера упорно чинят, и новые студенты продолжают «зырить» на свою будущую профессию через дырочку в стене.
НО МЕНЯ ЭТО МАЛО ИНТЕРЕСУЕТ.
Потому что я занимаюсь в институтском театре. Я с трудом досиживаю лекции в огромных, старинных, полукруглых аудиториях. С солидными преподавателями и какими-то формулами на доске и лечу на репетиции.
Наш студенческий клуб занимает весь верхний этаж центрального здания. Вместо бункера с дырявой крышей у нас огромный зрительный зал с колоннами и «хрустальными» люстрами. А вместо лабораторных работ – репетиции спектаклей собственного сочинения.
Играем их и для студентов нашего вуза. И во дворцах культуры Питера. Там тоже залы с колоннами и люстрами. В Питере, наверное, любой зал имеет колонны и люстры. И аккуратную бабушку на входе.
Без бабушки – ну никак.
БЫЛИ ДАЖЕ НАСТОЯЩИЕ ГАСТРОЛИ.
Коми АССР. По комсомольской линии. Как оказалось, с бабушками там тоже все хорошо. А вот с колоннами и люстрами – не очень. Потому что гастролируем мы по деревням и селам.
Доезжаем до какого-нибудь клуба. Именно – доезжаем. Потому что у нас автобус Икарус. Он мощный, как трактор, и может доехать куда угодно. Даже по грядкам, огородам и туда, где трактором никак.
Завклубом отдирает доску с одиноким гвоздем, которым ещё в прошлом веке была заколочена дверь в этот очаг культуры. Потом он включает люстру в виде лампочки под потолком. Бабушка из уцелевшей интеллигенции быстро подметает мелкую, умершую от голода и одиночества, насекомообразную живность. И мы «жгём» глаголом сердца местного населения.
Зато население принимает нас «на ура», практически носит на руках и поит одеколоном «Саша». Горбачевский сухой закон. В общем, я уже был талант и почти «звезда». Отчасти благодаря усам, делавшим меня немного похожим на популярного в то время гасконца.
И вот теперь Саша, мой режиссер и обладатель ещё более шикарных усов, спрашивает у меня про поступление в театральный.
То есть я сейчас должен бросить вот это всё, забить на годы физмата и Военмеха, рискнуть загреметь в армию? И ради чего?
Именно так в тот момент думаю я, советский студент 80-х.
ПОТОМ БРОСАЮ ВОЕНМЕХ И ИДУ ПОСТУПАТЬ.
Не сказав ни маме с папой, ни «военмеховцам». Никому. Я ярко представляю себе, как круто я появлюсь перед ними уже студентом театралки. И все прям ахнут.
Я выучил басню, прозу и стих, как требовалось по правилам поступления и нахально пошел покорять театральный мир. Я чувствовал себя прям вот тем Икарусом из Коми. Я готов был проехать к успеху по грядкам и огородам, как трактор.
Басня у меня «Кот и повар». Про кота и повара. Как ни странно. Стих «Тамбовская казначейша». Лермонтов. Неожиданно узнал, что Тамбов – не шутка юмора, и не родина волков, а город. И там даже было казначейство. Стих очень длинный и про любовь. Короче, полная фигня на мой взгляд.
С этим набором первоклассника я и иду поступать. В театральный. В Питере. Ранец надо было ещё взять. И пенал с карандашами.
И иду я не просто поступать, а поступать на курс к Игорю Владимирову. В то время известному актеру и режиссеру, худруку театра им. Ленсовета в Питере.
Перед институтом шумит толпа в несколько сотен таких же, как я, «талантов». В Питере лето. Редкий солнечный день. Все что-то бубнят, делают лицом и издают «актерские» звуки. Это немного напоминает вышедших погреться на солнышке сумасшедших. Не хватает только больничных пижам в полосочку.
Редкие прохожие с интересом протискиваются через толпу. В окнах маячат привыкшие к этому аттракциону местные жители. Типа: «Вон, погляди. Опять эти понаехали. Щас страдать начнут».
Выходит тётя и всех приглашают на консультацию. Так называется предварительный отбор в театралку. В аудитории, за столом сидит седовласый мастер. Вокруг него приемная комиссия из неизвестных мне театральных знаменитостей. Ну а иначе, чего они там сидят?
ВЛАДИМИРОВ - КАК В КИНО. ТОЛЬКО ЖИВОЙ!
Но мне то чё. Я же гений. Хотя без зажимов не обходится даже у гениев. У меня ничего не трясется и не потеет, как рассказывают многие. Я просто тупо улыбаюсь. От такой улыбки очень интересный побочный эффект. Почему-то расширяются глаза.
И вот я, с этой улыбкой и выпученными глазами, выхожу на середину аудитории, перед мастером и «читаю с выражением». Очень сильно читаю. Прям «как в школе учили».
Ну, помните, как вы в пятом классе читали про парус одинокий?
Я правильно расставляю интонации и блуждаю взглядом по потолку. Типа – вижу там не муху, а тот самый парус, в тумане моря голубом. Только я там вижу не парус, а тамбовскую казначейшу на балконе. Ну, я просто хочу, чтоб так думали. На самом деле ни хрена я там, конечно, не вижу, а тупо пялюсь в никуда.
Меня внимательно выслушали. Даже как-то участливо. И с некоторым состраданием во взгляде. Покивали головой, пожевали что-то там губами. И говорят: «СПАСИБО, СЛЕДУЮЩИЙ!».
«Не понял…» - подумал я.
«Как это? В смысле - следующий? Я ж весь такой это... Я же спектакли играл. В зале с люстрой. Я на гастроли ездил. По огородам. А одеколон «Саша» с народом я зря что ли бухал? Не может быть! А усы вам мои что, пустое место? Так не пойдет!» - тут же решаю я. И тут же иду поступать к другому мастеру.
А НАБИРАЮТ ВСЕГО ТРОЕ.
У второго, менее знаменитого мастера, всё повторяется с точностью до противного. Кот, повар, казначейша, потолок, спасибо.
«ПОДОЖДИТЕ, - я даже слегка опешил, - тут какая-то фигня. Надо разобраться».
Это включился тот скилл, который мне дал Военмех и физмат.
И который я не окончательно угробил в театральной самодеятельности. «Надо разобраться». Это был инсайт, как сейчас модно говорить. Инсайт, редко доступный творцам с позицией «я так вижу».
И я иду к своему институтскому режиссеру.
Саша, он же – автор идеи поступления, сидит на стремянке, в трусах, и ремонтирует люстру. «Это символично, - думаю я, - Колонн не хватает. Ну, сейчас я покажу свой талант». Он мне говорит: «Читай».
И я опять завожу свою шарманку «с выражением». Я даже добавил размахивания руками. Для убедительности.
Саша слушает и становится неуловимо похожим на Игоря Владимирова. И хотя он лет на двадцать моложе, во взгляде читается та же грусть и снисхождение, как тогда, в аудитории у мастера. Я даже чуть не заржал, представив Владимирова на стремянке, в трусах и с отверткой.
Саша настоятельно советует мне выкинуть все это и забыть навсегда. Говорит он, конечно, немного в других выражениях. Потом начинает со мной заниматься. Неделя плотных репетиций. С утра до вечера. До деталей. От «куда оттопырить руку» и до: «Что ты там на потолке увидел?».
Понимание, что такое «сольное выступление», переворачивает с ног на голову мое представление о театре. Мы же там привыкли корчить рожи друг другу. И разговаривать друг с другом. А зритель -смотрел. А тут – все наоборот. Ты разговариваешь со зрителем. А с кем разговариваю я? С потолком, блин. С мухами, ё - моё. Тогда я понял, что такое эстрада.
А потом мой приятель Коля, с которым мы вдвоем поступали из Военмеха, открыл мне один секрет. Он к тому времени уже поступил и был «действующий» студент режиссерского факультета. Коля мне посоветовал: «Капитан. Рассмеши их. Они устали слушать «дубовые страсти и обнажение души» всех этих вчерашних школьников. Просто рассмеши».
У меня остаётся всего один мастер и всего один шанс.
Я ИДУ И..ПОСТУПАЮ.
Я читаю им про повара и казначейшу «смешно». Оттопыривая руку и глядя в глаза. Я прикалываюсь над тупым поваром и хитрым котом. Я иронизирую над наивностью казначейши. Я просто стебусь. Я улыбаюсь. Но уже не от зажима, а от той веселой истории, которую я им рассказываю. С тех пор я узнал, что «юмор решает». Юмор и репетиции.
Правда, потом я «загремел» в советскую армию из-за этих своих кренделей с Военмехом. Но это уже совсем другая история. Как-нибудь расскажу, если захотите.
Я ПОСТУПИЛ.
И потом, сидя уже на других вступительных экзаменах, я смотрел на сотни таких же нахалов как я, и думал: «Ребята, вы же щас пролетите. И многие из вас больше никогда не вернуться снова. Почему вам никто этого не объяснил?» А я уже это знал.
Знал, что быстро и хорошо – не получится, если ты не в теме.
Весь твой «багаж самодеятельности», все твои дворовые поклонники с одеколоном и все твои предыдущие успехи не играют никакой роли, если ты собираешься выйти на другой уровень.
К другому уровню надо готовиться и тренироваться.
Но даже не это главное. Ты должен тренироваться не на своем уровне самодеятельности, а на том уровне в который ты собрался «влезть».
И именно поэтому я сел за изучение «теории юмора» и даже создал курс. И теперь я играю моноспектакли, написанные мной самим.
Был даже промежуточный, небольшой, но, надеюсь, не последний, триумф. Я сыграл свой моноспектакль на сцене театра Эстрады им А. Райкина. В Питере.
Один раз. Но какие мои годы? ))
КОРОЧЕ.
Не бойтесь бросить "всё". Это нормально. Но будьте готовы к тому, ради чего вы это "всё" бросили. Это - необходимо.
А ВОТ ВЫ когда-нибудь ловили себя на мысли, что может вы тоже слишком нахальны в своих порывах и пожеланиях? Или вы всегда прёте, как тот трактор, без раздумий и оснований?
Попробуйте по честному. Полезно на будущее.
Пишите в комментариях. Обсудим...))